Танец семи покрывал

Как хорошо жили Стефан с Зарой! Снизу то и дело доносились взрывы смеха, оживленные голоса, а то и пение... Чем веселее жила пара внизу, тем печальнее делались те, наверху.

Стася иногда выходила на веранду, жмурясь от яркого снега, смотрела, как брат с Зарой играют с Террой, возятся в снегу, — а он все шел, шел — куда только он собирался завести Стасю, этот снег? Ей казалось, из этой зимы уже не выбраться им обоим...

А между тем замечательно (по крайней мере, с внешней стороны) прошел Новый год.

Чон решил тряхнуть стариной и созвал прежних своих друзей, из которых Стася знала только Марию и Родю, а тут уж познакомилась с остальными: с добродушным Колей Сорокиным, с ироничной художницей Таней Марининой и ее мужем, тихим Львом Лопотовым, которого Таня называла Заяц Лопотов, с Семой Шороховым, строчившим детективы из американской жизни под псевдонимом Шор Семус.

Чон играл Прокофьева и Глиэра, Зара показала в общих чертах новый танец, который ставил Юрий Лобов, Марианна принесла послушать запись с последнего концерта Лины Мкртчян, голос которой шел, как снег, с заоблачных высот, благословляя и леса, и поля, и горы...

И все было чудесно, но что-то по-прежнему оставалось ужасным, хотя Чон был довольно весел, особенно его обрадовало ружье профессора Михальского, извлеченное подвыпившим Стефом из чулана, — он тут же отправился чистить его на кухню.

— Чон не изменился, — сказала Стасе Мария.

— Нет? — обнадеженная ее словами, улыбнулась Стася.

— Ни капельки, все такой же разный. То мужик мужиком, то мальчишка... Какой, спрашивается, из него охотник, что он так вцепился в это ружье?

— А я изменилась? — спросила Стася.

— Похорошела, — признала Мария. — Счастье красит человека.

Лицо Стаси искривила такая жалкая ухмылка, что Мария встревожилась:

— Я что-то не то сказала?

— Нет, все в порядке, — сказала Стася.

Так, может быть, действительно ничего не изменилось и она понапрасну мучила себя? Вот листья уже облетели, а ничего такого не произошло. Но Стася чувствовала; обычно то, что происходит, происходит исподволь, подготавливается месяцами, а потом вдруг вырастает перед человеком как ошеломляющая данность. Что там парки прядут для нее в небесах? Как ни всматривалась Стася в рисунок снежинок, она не в силах была прочитать по нему сообщение зимы, посланное с неба. Очевидно, буквы выпадали не в том порядке или пророчество посылалось на незнакомом ей языке. В периодической системе зимы оставалось несколько свободных клеток для открытия неких элементов, которые способны опрокинуть все наши представления о химии любви, да, химии, которая теперь проницает все: творчество и жизнь, жизнь и смерть.

И об этом лучше было не думать.

В конце января Стефан и Зара подали заявления в ЗАГС.

Когда они сообщили об этом Стасе, лицо ее, вместо положенной по этому случаю радости, изобразило озабоченность.

— Я знаю, о чем ты подумала, — сказал Стефан. — О Чоне. Ерунда какая-то получается. В конце концов, это наш с тобою дом, Стася, а не Чона. Я уж не говорю о том, что вообще не понимаю его отношения к Заре.

— Более чем сдержанного, — жалобно добавила Зара. — Я уж стараюсь не попадаться лишний раз твоему мужу на глаза.

— Ты прав, Стеф, — согласилась Стася. — Это наш с тобою дом. И Зара скоро станет полноправным членом семьи. Павлу придется примириться с этим.

— Действительно, дикость, — пробормотал Стефан. — Мы его все стали бояться, как отца. Еще не хватало, чтобы мысль о Чоне отравила бы нам такой счастливый день, — продолжал он, обнимая сестру и невесту. — Нам следует откупорить бутылку шампанского, отметить это дело.

— Непременно, — поддержала его Стася.

Чон вернулся с работы ближе к вечеру и, не найдя жены наверху, спустился в гостиную.

— Что отмечаем? — осведомился он, увидев накрытый стол, гвоздики в вазе и вино, разлитое по бокалам.

— Мы с Зарой подали заявление в ЗАГС, — объяснил Стефан.

— Поздравляю, — равнодушно бросил Чон. — Стало быть, свадьба не за горами?

— Выпей с нами, — предложила Стася.

Чон, не сняв пальто, плюхнулся на стул и протянул пустой бокал Стефану. Тот налил вина. Стася напряженно смотрела на мужа. Зара улыбалась.

Чон поднял свой бокал, но держал его так, что с ним неудобно было чокнуться.

— У тебя уже есть белое платье, Зара? — не замечая протянутых к нему рук с бокалами, спросил Чон.

— Пока нет, — ответил за нее Стефан. — Но салон для новобрачных рядом, мы купим...

— Непременно купите белое, — продолжал Чон. — Хочешь, Зара, я подарю тебе свадебный наряд? Это будет моим свадебным подарком.

Чон произнес эти слова вполне дружелюбным тоном, как будто желал разрядить атмосферу за столом, и тем не менее продолжал держать свой бокал так, что надо было привстать со своего стула, чтобы дотянуться до него.

— Нет, это я сам, — возразил Стефан, твердо держа свой бокал перед самым носом Чона. — Ты что-нибудь другое подари, друг...

— Что другое, Зара? — осклабясь, спросил Чон. — Может, книгу о вкусной и здоровой пище? Или набор столовых ножей?

— Мы что-нибудь придумаем, — почти строго сказала ему Стася.

— Хорошая вещь шампанское. — Павел быстро чокнулся со Стефаном. — Особенно по такому славному случаю.

Все выпили, и только после этого Зара спохватилась:

— Ты не пожелал нам счастья...

— Ах, счастье! — пренебрежительно махнул рукой Чон. — Конечно, счастье... Все только и думают напряженно с утра до ночи о том, как бы им стать счастливыми, — пьяным голосом продолжал он. — Что ж, от души желаю вам этого самого счастья, чтобы оно не слишком быстро прошло...

Стася подумала, что он говорит о себе, и к горлу ее подступили слезы. Последнее время такие приступы, похожие на приступы удушья, часто случались с нею, но она не давала волю слезам.

Стася постаралась успокоить себя мыслью, что, слава богу, помолвка брата прошла нормально, по крайней мере с чисто внешней стороны.

Да и все как будто немного успокоились.

Но на другой день Чон выкинул такую безобразную шутку, после которой сделалось ясно — той или другой паре придется покинуть дом.

Зара в саду развешивала на веревки, протянутые между деревьями, выстиранные простыни и пододеяльники, которые, по мере выполаскивания, подносил ей Стефан. Стася стирала. Стоял солнечный, сухой день.

— Эй! Зара!

Зара обернулась на оклик Чона и взглянула на веранду.

Чон стоял наверху и целился в нее из ружья.

Зара завизжала, упав на снег и обеими руками заслоняясь от выстрела, который сейчас прозвучит, в этом она не сомневалась.

Из дома выскочил Стефан и, не поняв еще, что произошло, стал поднимать Зару с земли.

— Он убьет меня! Он убьет меня! — вцепившись в Стефана и пытаясь заслониться им от пули, кричала Зара.

— Кто?

— Я, — отозвался со своей веранды Чон, не отводя прицела с двух фигур. — Я, Стеф, брат. Это она про меня.

Стефан заслонил собою Зару. Зара припала к его спине.

— Ты переходишь всякие границы, Павел, — холодно произнес Стеф. — Убери ружье. Если не боишься, что я врежу тебе между глаз, спускайся вниз.

Чон положил ружье на пол, перелез через перила и спрыгнул вниз.

Не успел он приземлиться, как Стефан бросился на него.

Тут подошла с новой стопкой белья Стася, которая ничего не слышала из-за шума стиральной машины, и бросилась их разнимать.

Никто не взглянул в сторону Зары. Но если бы кто-нибудь из них успел перехватить усмешку, искривившую ее губы, тому человеку стало бы не по себе.

— Все, все, — произнес Чон, вырываясь из рук Стефана и стряхивая с себя руки Стаси, обхватившие его. — Все, кончено. Завтра уезжаю в Конаково.

Глава 32

КАКТУС РАСЦВЕЛ

Павел Переверзев выскочил из маршрутного такси возле салона для новобрачных с чувством, будто он вернулся домой.