Танец семи покрывал

— Никому я не завидовал, — угрюмо отозвался Чон.

— Еще скажи, что не ревновал!

— Ты с ним спала?

— Сколько можно спрашивать у меня одно и то же! — вырвалось у Зары. — Да! Нет! Нет! Да!

— Врешь, — проскрежетал Чон.

— Что вру — что спала или что не спала? — подначивала его Зара.

Чон скрипнул зубами.

— Мне уже наплевать на то, с кем ты спала, а с кем нет, — сказал он.

— Ты сам подложил меня под Лобова, — напомнила ему Зара. — Ты ничего не мог сделать для меня, Павел, ты знал, чего потребует от меня этот тип...

Чон снова закурил сигарету, мрачно глядя перед собою.

— Это так. Просто мне хотелось отделаться от тебя, наконец.

— Но тебе это не удалось, Чон, — проговорила Зара. — Ты по-прежнему хочешь меня.

— Я не люблю тебя.

— Это другой разговор. Но ты без меня жить не сможешь, — убежденно заметила Зара.

Чон, засунув руки в карманы, сделал несколько затяжек и выплюнул сигарету.

— Оставь мальчишку, — совершенно другим, умоляющим тоном произнес он.

— Стефана-то? Да если я брошу его, он с ума сойдет! — ухмыльнулась Зара.

— А если я возьму и расскажу ему о тебе?

— Тогда тебе придется рассказать все о себе его сестре, — ехидно заметила Зара. — А ты вроде собираешься на ней жениться... Ты правда хочешь этого, Чон?

— Правда.

Зара немного помолчала. Лицо ее помрачнело.

— Ты любишь ее?

Чон не ответил.

— Любишь, — вздохнула Зара. — Понятно. Я-то сначала думала, что ты просто приводишь в действие наш с тобой план. Помнишь, мы договаривались, что кто-то из нас женится или выйдет замуж для прописки, а потом... У тебя ничего не получится с ней, Павел.

Чон пристально посмотрел на нее, пытаясь понять, искренне говорит Зара или нет. У этой девушки была такая богатая голосовая палитра, что понять это было почти невозможно.

— Почему?

— Во-первых, потому, что ты не сумеешь выбросить из головы меня...

— С этой проблемой я справлюсь, — пообещал Чон. — Дальше.

— Нет, ты не так силен, как кажется, — промолвила Зара таким печальным голосом, точно душевная немощь Чона угнетала ее. — Во-вторых, ты сам говорил, что она талантливей тебя... А уж через это тебе точно не переступить. Ты не сможешь жить с человеком, который занимается тем же, чем и ты, и делает это лучше тебя...

— В-третьих?

— В-третьих, она не будет интересна тебе как женщина. В ней нет этого. Ты быстро с ней соскучишься и снова прибежишь ко мне.

Чон делано улыбнулся, отчего лицо его искривилось в какой-то горькой гримасе.

— Ладно, я выслушал тебя. Теперь ты меня послушай. Я люблю эту девушку и не позволю никому причинить вред ее брату, которого она любит. Пусть лучше я потеряю ее, но оставь Стефа в покое.

— А может, я влюбилась в него? Может, я хочу за него замуж! Вообрази! — Зара залилась истерическим смехом. — Мы все станем жить в одном доме, вчетвером. Правда, ведь прежде мы с тобой мечтали поселиться в таком особняке! И они нам не помеха, Павел, эти брат и сестра! Нет, Чон! — Зара снова сделалась серьезной. — Нет, я не оставлю Стефана, и не надейся. Считай, что он — моя последняя попытка обрести свою душу. Я, как и ты, имею право попытаться воскреснуть для настоящей жизни! Стеф — добрый, чистый, порядочный парень, может, он вытащит меня из той помойной ямы, в которую ты меня бросил.

— Я?! Ты сама мне проходу не давала!

— Ты — мужчина! И ты старше меня! И ты был мужем моей сестры!

— Сестры, вот именно, — пробормотал Чон. — Так что — ты ради Стефа бросишь своего Лобова?

— Там видно будет, — хмуро отозвалась Зара. — Неужели ты и правда любишь ее?.. Это не игра? Это не желание свести со мною счеты? И не любовь к этому шикарному особняку? Нет, не отвечай. — Девушка запахнула пальто и поднялась. — Я не хочу слышать о том, что ты ее любишь. Пусть нас с тобой рассудит время, Павел. Мне тоже плохо, Чон. Я тоже сама себе противна. В это ты способен поверить?

Чон угрюмо кивнул.

— Прощай, Павел! — сказала Зара. — Сердце мое чувствует, что ты вернешься ко мне. Не знаю, можно ли назвать любовью то, что я испытываю к тебе, но, будь я проклята, ты сводишь меня с ума, Чон!

Чон долго смотрел, как она бежала по тропинке мимо старого домика, бежала, закрыв лицо руками.

— Прощай, Зара, — проговорил он.

Глава 17

ПУТЬ ЗАРЫ СКВОЗЬ СНЕГОПАД

Зара шла по широкому, шумному проспекту, названия которого не знала и знать не желала.

Но она хотела здесь жить.

Именно здесь, в одном из этих красивых сталинских домов, пронизанных духом могучей империи, с плавно шелестящими лифтами, с вежливыми консьержками в освещенном парадном, с балконами, нависающими над праздничной, блестящей, стремительно проносящейся в автомобилях жизнью.

Именно здесь, где проживает публика, некогда обладавшая всеми благами и привилегиями, которые дает власть. Эта публика, постаревшая, но не утратившая своей номенклатурной прыти, успела переметнуться к властям предержащим, уже, правда, не в той силе и не в том ранге, но она уцелела, поспешно перегруппировалась, как во времена Ледового побоища, образовала новый конгломерат и принимала участие в этой жизни уже на вторых ролях.

И в этом было что-то грустное, романтическое, как в старой драме, какая-то таинственная обреченность сквозила в величавой походке прежних первых дам ушедшего на дно королевства, благородная растерянность и нерешительность — в движениях бывших первых его мужей и трогательная нервность в повадке теперешних наследников.

Этот проспект заселяли новые люди, и Зара мечтала стать одной из них, эдакой струей свежего, молодого вина в старые мехи, потому что она, как и Чон, в силу своего воспитания уважала все, что дышало традицией и странным туманом минувших времен.

Свежий порез на ее щеке горел, раны не мог остудить даже летящий в лицо мокрый снег.

Он снова вдруг повалил на город — крупный, как египетская саранча, и на потоке машин, останавливающихся у светофора, тут же вырастала снежная пелена.

Зара пыталась вспомнить, когда это началось, когда идея завоевать этот город завладела ею.

Во всем виноват Ибрагим Шалахов.

Это он убедил ее в том, что Чон принадлежит к породе завоевателей и что для того, чтобы Павел заставил землю вращаться вокруг себя, ему нужна только точка опоры.

Эта точка опоры, полагал Ибрагим, находилась не где-то еще, а в Москве.

— Нет, как художник Павел не представляет собою ничего особенного, — отвечая на ее жадные расспросы, как-то промолвил Ибрагим. — И тем не менее он — гений.

— В какой области? — недоумевала Зара.

Она верила словам Ибрагима — раз он говорил, что Чон не обладает талантом живописца, значит, так оно и есть.

— Сам не знаю, как это определить, — раздумчиво продолжал Шалахов. — Чон не слишком большой художник, но он смог бы стать замечательным общественным деятелем. У него прекрасный вкус, большое чутье, он мастер заводить знакомства с различными людьми, он инициативен, в нем есть чувство собственного достоинства, которое позволяет ему на равных разговаривать с кем угодно. А это людей всегда подкупает... Даже те, кто привык окружать себя шестерками и лизоблюдами, даже они ценят в человеке независимость и раскованность, отсутствие провинциальных комплексов и искательства... Чон мог бы стать прекрасным экспертом на самых престижных выставках... Организатором различных творческих объединений... Ну, не знаю... Такие люди всегда нужны, во все времена. Павел один из тех, кто может сделать для общества что-то прекрасное, полезное, как Савва Морозов, или напротив — он может стать и большим бедствием для окружающих... играть в людей, как в шахматы, жертвовать ими, как пешками, для красоты комбинации... Мне кажется, в глубине души он презирает всех нас, — с какой-то глубокой грустью в голосе закончил Ибрагим.

Чон ошибался, предполагая, что Зара изменяла ему с Шалаховым.