Страница 66 из 77
Я оделся и выбежал на улицу. У крыльца уже никого не было. Я стоял, не понимая, куда все так быстро исчезли.
Из-за угла вышел мужчина в зеленой куртке, подошел ко мне вплотную и спросил:
— Кто такой? Почему я тебя не знаю?
— Я новенький, — ответили.
— Фамилия?
— Коробцов.
Он отшатнулся:
— Коробцов?
— Да.
— Из Ростова?
— Из Ростова.
Он приблизил свое лицо ко мне и тихо воскликнул:
— Юрий! Провалиться мне на этом месте — он! А меня узнаешь?
— Нет.
— Дядю Рому забыл?
Да, это был он — Роман Петрович.
— За что вы ударили человека? — спросил я.
— Что ты, Юра, спрашиваешь? — с болью в голосе сказал он. — Такая встреча! Такая встреча! А ты… Да сумасшедший это. Наказание божье! Каждый день что-нибудь да учудит, а в больницу отправлять жалко. Да забудь ты про него. Рассказывай! Где мама? Вера Ивановна где?
— Умерла. В Аргентине.
— Как! Вы же поехали в Германию?
— А попали туда.
— Бог ты мой, как получилось… — начал он и перебил себя: — Что же это мы стоим? Идем, Юра, идем, дорогой.
Он притащил меня в пустой маленький ресторанчик, находившийся около бензоколонки на шоссе. Подошел заспанный хозяин, и Роман Петрович заказал бутылку виски.
— Надеюсь, ты пьешь? — Он смотрел на меня и, качая головой, приговаривал: — Юрка Коробцов… Юрка Коробцов… Где встретились? А?
Было ему лет за пятьдесят, но он казался очень крепким, даже моложавым. Только седина густо вплелась в каштановые волосы.
Непрерывно подливая себе виски, он расспрашивал обо всем, что случилось со мной и мамой после отъезда из Ростова. Естественно, я рассказывал ему ту легенду, которую для меня разработали, — это была как бы первая ее проверка. Роман Петрович удивлялся, ахал, хлопал руками по коленям. Я не сказал ему только о том, что хочу вернуться на родину.
— И моя вина, Юрий, есть во всем этом, — печально сказал Роман Петрович, смотря на меня уже слезливо пьяными глазами.
— Да, я помню, как вы советовали нам ехать в Германию.
— Что верно, то верно, — вздохнул он. — Но, с другой стороны, вы бы в Ростове наверняка сгинули. И голод и холод. А главное: отец коммунист, да еще служил в энкаведе.
— Отец был пожарником.
— Да все пожарники — это войска энкаведе. А немцы в тонкости не лезли — в лагерь, и точка. Я, брат, этого нагляделся. Нет, Юра, дорогой, вина моя в другом — не настоял я перед матерью твоей оформиться в законном браке. Были бы вы при мне, и тогда полный порядок. Я, Юра, в Ростове всю оккупацию пробыл и был не последним человеком. Не последним… — повторил он и продолжал: — Теперь вот закинуло сюда… Но ничего, я упрямый, еще дождусь своего часа. А ты? Какие планы?
— Хочу вернуться домой.
— В Ростов? Ты что, с ума спятил? Там тюрьма тебе обеспечена.
— За что? Я ни в чем не виноват.
После этого он долго смотрел на меня необъяснимо протрезвевшими глазами.
— Ладно, — сказал он наконец. — Хочешь — езжай. Дело твое.
Весь день я находился под впечатлением этой встречи. Она словно встряхнула мою память. Меня преследовали картины детства, и я терзался виной перед мамой. По в чем была эта вина? Я так погрузился в свои мысли, что забыл о категорическом приказе: если встречусь с кем-нибудь знакомым, немедленно сообщать об этом мистеру Глену.
Начинало темнеть, ехать в Мюнхен было бессмысленно. Я пошел на бензозаправочную станцию и позвонил капитану Долинчу. Сказал ему, что мне срочно нужно встретиться с мистером Гленом.
— А вы, кстати, нужны мне, — сказал он сухо. — Я сейчас свяжусь с Гленом, Позвоните через десять минут.
Когда я позвонил второй раз, он сказал:
— Вам приказано быть у меня завтра, в десять тридцать утра.
В назначенный срок я приехал к капитану Долинчу.
— Очевидно, мистер Глен задержался в дороге, утром был туман. Вы непонятно упрямы, мистер Коробцов, — без паузы продолжал капитан Долинч. — Прошлый раз мы с вами так ясно все обсудили, а вы снова за свое — полезли к перемещенным с разговорами о возвращении домой.
— Я сообщил это только одному человеку.
— А я и не говорю, что вы ораторствовали на митинге, — насмешливо заметил капитан Долинч.
— Этому человеку я считал возможным сказать…
— Вы знали, что он — мой агент? — спросил капитан Долинч.
— Какой агент?… Нет… Я не знал… Он был другом моей мамы… еще в Ростове…
— О! Мой агент, оказывается, скромный человек, — воскликнул капитан Долинч. — Мне он не сообщил о таком любопытном знакомстве. Впрочем, это понятно — неудобно уточнять, что доносишь на хорошего и давнего знакомого. Но поймите, мистер Коробцов, агентами являются не только ваши знакомые. А мы с вами, черт возьми, договорились прошлый раз…
Я молчал, до глубины души потрясенный предательским поступком Романа Петровича. Точно угадывая мои мысли, капитан Долинч спросил:
— Может, вас интересует, почему он поспешил с доносом? Все очень просто, мистер Коробцов. За каждое такое необычайное, важное сообщение он получает наличными сто марок. Не считая моего доверия к нему, как к самому надежному агенту.
В кабинет вошел мистер Глеи.
— Что случилось, Юри? — спросил он, забыв даже поздороваться.
Я молчал.
— Среди перемещенных обнаружился его землячок из Ростова. Друг его мамы, — насмешливо сказал капитан Долинч.
— Кто это? — спросил мистер Глен.
И снова вместо меня ответил капитан Долинч:
— Мой самый надежный агент и к тому же староста пяти бараков. Мистер Коробцов доверительно сообщил ему о своем желании вернуться в Россию, а тот немедленно донес об этом мне.
— Фу ты, какая нелепость, — огорченно произнес мистер Глен и обратился к капитану Долинчу: — Этот человек действительно для вас ценен?
— А что? — с вызовом спросил капитан Долинч.
— На время, пока Коробцов там, его следовало бы убрать, — сказал мистер Глен.
— Ни в коем случае! Давайте поищем другой выход.
— Миссия Коробцова — сугубо секретная и важная. Мы обязаны немедленно устранять самую малейшую возможность раскрытия наших замыслов.
— Я в своем агенте уверен больше, чем в мистере Коробцове. Это ему нужно напомнить о категорическом условии вашего плана.
— Юрий, кто этот человек? Почему ты, в самом деле, стал разговаривать с ним? — обратился ко мне мистер Глен.
— Я его знал в Ростове. Он помогал нам с мамой, когда началась война.
— Все это — дешевая лирика, — прервал меня капитан Долинч и, достав из стола какой-то листок, продолжал: — Для нас более важно другое. Вот личная карточка этого человека… Роман Улезов. Ростов. Тысяча девятьсот сорок первый —сорок второй год— тайный осведомитель гестапо. Тысяча девятьсот сорок второй— сорок третий— заместитель командира карательного полицейского батальона. Награжден медалью «За особые заслуги перед Германией». Внесен коммунистами в список особо важных преступников, они требовали его выдачи для суда. Хватит? Надеюсь, вы теперь понимаете, какой это верный человек. Как можно его устранять? Он будет молчать.
— Но как его об этом предупредить, не давая никаких объяснений? — спросил мистер Глен.
— Очень просто, — ответил капитан Долинч. — Мистер Коробцов без всяких разговоров передаст ему конверт с деньгами. Скажет только — от капитана Долинча.
— Я не хочу его больше видеть! — почти крикнул я.
— Опять дешевая лирика, — поморщился капитан Долинч. — Мы здесь заняты делом, за которое отвечаем головой.
— Юри, тебе придется это сделать, — строго сказал мистер Глен. — Это действительно наилучший способ ликвидировать инцидент.
— Ну вот и прекрасно!— сказал капитан Долинч. Он быстро запечатал деньги в конверт и протянул его мне. — Прошу, мистер Коробцов. И поймите — вы еще дешево отделались.
Мистер Глен, как всегда, подвез меня. Он всю дорогу молчал. А я с отвращением к самому себе думал о том, как буду вручать конверт Роману Петровичу Улезову.
— Прошу тебя, Юрий, — сказал мистер Глен, остановив машину примерно в полкилометре от лагеря. — Помни о дисциплине. Ждать осталось недолго.