Страница 19 из 77
Группа инженеров, которую возглавлял бельгиец — староста общежития,— отказалась идти на работу. Они даже не вставали с постелей. Солдаты кричали на них, площадно ругались. Один из солдат побежал звонить по телефону начальству. Баранников подошел к комнате, в которой жил староста. В распахнутую дверь Баранников увидел, что он лежит на кровати.
— Эй ты, нерусский русский! — крикнул бельгиец.— Мы бастуем, а ты пойдешь делать смерть?
— Это может кончиться плохо,— войдя в комнату, сказал Баранников.
— О-о! То же самое нам только что кричали конвойные собаки. Поздравляю, прекрасное единомыслие нерусского русского с охранниками!
— Неужели вы думаете, что ваша забастовка их испугает?
— Важно, что мы не испугались,— уже спокойнее ответил бельгиец.
В комнатушку ворвался эсэсовский офицер.
— Что тут за представление? — заорал он.
— Мы протестуем…— спокойно ответил бельгиец, продолжая лежать на постели.— Мы приговорены сидеть в тюрьме, а не работать на заводе.
— Вы тоже протестуете? — Офицер перевел бешеные глаза на Баранникова.
— О нет! — воскликнул бельгиец. — Он как раз уговаривает нас не протестовать.
— Вон! — крикнул офицер, показывая Баранникову на дверь.
Из общежития вышли только Баранников, Гаек, Магурский и Шарль Борсак. Так вчетвером они и пошли на завод, сопровождаемые одним конвойным солдатом.
Некоторое время шли молча. Потом Магурский сказал:
— По-моему, они делают не то, что следует.
— А что, по-вашему, надо делать?— спросил Баранников, желая испытать поляка.
— Во всяком случае, надо быть умнее.
— Всякое сопротивление есть борьба,— сказал Баранников неопределенно.
Магурский посмотрел на него:
— А к чему такая борьба приведет?
— Во всяком случае, сегодня они уже не помогают врагу делать оружие, а мы идем помогать.
— Хорошо уже хотя бы то, что вы это сознаете,— саркастически произнес поляк.
Остаток пути шли молча.
У входа в подземелье стояли несколько немецких инженеров во главе с доктором Гроссом. Были там и Лидман с Гриммом. Баранников заметил, что Гримм встревожен.
Когда они проходили мимо инженеров, доктор Гросс поднял руку:
— Минуточку, коллеги.
Инженеры остановились.
— Что там у вас произошло?
— Мы не знаем,— ответил Баранников.
— Забастовка, вот что! — зло проговорил Магурский.
— Вот так новость! — воскликнул Гросс и обернулся к Лидману: — Сходите-ка туда и потом доложите мне. Не задерживайтесь… Идите работать,— бросил он инженерам и быстро пошел к зданию дирекции.
— Как приятно быть послушным! — проворчал Магурский.
— Бросьте болтать. Ведь вы ничего не знаете,— спокойно сказал ему Баранников.
Их взгляды встретились, й, очевидно, глаза русского инженера сказали что-то поляку. Он согласно кивнул головой и первый вошел в подземелье.
13
Чем закончилась забастовка для ее участников, неизвестно. Вечером, когда Баранников, Гаек, Борсак и Магурский вернулись в общежитие, там никого не было. Опустевшие комнаты были аккуратно прибраны, и ничто не говорило о том, что здесь произошла расправа с забастовщиками. Но самое удивительное было то, что в общежитии не оказалось часовых.
Спустя два дня пустые комнаты были заселены инженерами, привезенными с других заводов фирмы: румынами, французами и поляками. Сразу было видно, что ни один из них не был заключенным. Все они работали на немецких заводах, как говорится, по доброму согласию и теперь, по просьбе главного шефа фирмы, приехали сюда. Они прибыли с вещами, держались независимо. В первый же день отправились в дирекцию завода и потребовали, чтобы им было предоставлено более комфортабельное жилье. Узнав, что Баранников, Гаек, Борсак и Магурский заключенные, они сразу же отдалились от них и, как потом рассказывал Баранникову Гримм, заявили администрации новый протест— против поселения их вместе с арестантами.
Нет худа без добра. Заключенных переселили из общежития в маленький дощатый домик, в котором во время строительства завода помещался командный пункт конвоя. В домике были две небольшие комнаты, и инженеры расселились по двое в каждой. Истопником и уборщиком дома стал Демка. Его наконец удалось с помощью Гримма вытащить из пещеры.
Вскоре инженеров вызвал к себе сам доктор Гросс. Он угостил их пивом, спрашивал о претензиях и соизволил произнести перед ними целую речь. Он говорил о всемирной коллегиальности инженеров, живущих и действующих в своем особом мире техники, которому категорически чужда всякая политическая суета. Он даже позволил себе посетовать на определенные «военно-политические институты Германии», которые привносят в мир техники излишнюю нервозность, не понимая, что здесь люди заняты делом и только делом.
Оглядев сидевших перед ним заключенных, Гросс сказал:
— Мы уже имели возможность убедиться, что вы подлинные инженеры и хорошие специалисты своего дела. Мы добились, что в новом вашем помещении вы будете жить без всякой охраны.
В эту минуту Шарль Борсак улыбнулся, и Гросс, заметивший это, тотчас спросил:
— Чему вы, коллега, улыбаетесь?
Борсак ответил:
— Охрана нашего общежития вообще бессмысленна, если учесть, что вся территория завода обнесена непреодолимым забором.
На лице Гросса мелькнула тень недовольства.
— Общая охрана завода,— сказал он,— это нечто совсем другое…— Помолчав и подавив в себе поднимавшуюся злость, он вернулся к прерванной мысли: — Для вас лично самой надежной охраной была и будет ваша добросовестная работа с полным приложением ваших технических знаний. Мы, кстати, думаем о том, чтобы использовать вас в более широком плане, чем это было до сих пор. Мы убедились, что вы можете делать гораздо больше и нисколько не хуже ваших немецких коллег. Словом, я приглашаю вас к сотрудничеству и уверен в его плодотворности.— Он замолчал и, ожидая ответа, смотрел на инженеров.
Поднялся Баранников:
— Господин главный инженер, я считаю своим долгом искренне поблагодарить вас за все, что вы сделали для облегчения нашей жизни и деятельности. Я думаю, что мои коллеги ко мне присоединятся.
— О да! — воскликнул Борсак.
— Мы глубоко благодарны,— церемонно поклонился Гаек.
— Спасибо,— прогудел Магурский.
Не после этой ли беседы с инженерами доктор Гросс в письме шефу фирмы высказал мысль, что «выделение инженеров из общего приданного нам контингента и предоставление им даже минимального послабления в режиме дает гораздо более эффективные плоды, чем все вместе взятые способы управления ими с помощью страха».
Инженеры возвращались от Гросса возбужденные, даже веселые.
— Наша совесть чиста,— говорил Шарль Борсак.— Мы ни единым словом не обманули доктора Гросса. Я даже считаю, что Баранников мог поцеловать ему ручку.
Все рассмеялись.
Глядя сейчас на них, кто бы мог подумать, что это идут люди, лишенные свободы, люди, о которых в том же кабинете Гросса уполномоченный СС при заводе полковник Риксберг сказал:
— Прошу запомнить, доктор Гросс, что мое согласие на ваше либеральное заигрывание с инженерами не отменяет того, что в свой час эти люди будут устранены. Приказ рейхсминистра на этот счет — закон не только для меня.
Гросс ответил на это:
— Последнее меня не касается. Сейчас главное— выполнить приказ фюрера о выпуске секретного оружия победы.
А инженеры сейчас об этом «последнем» и не думали…
14
Задуманная инженерами диверсия была разработана весьма тщательно. Она состояла из трех операций, которые должны были сменяться в зависимости от обстановки. Надо сказать, что летающие снаряды были сконструированы чрезвычайно просто и делались довольно грубо. И только в пяти местах снаряда находились механизмы точного действия, связанные с энергетикой и навигационным устройством. Вот на эти механизмы и нацелили свой удар инженеры. Объектом первой операции была детонаторная головка снаряда и ее контактный запал, срабатывающий при ударе. В осуществлении этой операции решающую роль играла тонкая и точная резьба на детали, изготовлявшейся под присмотром Баранникова.