Разбитые сердца

Я знаю, что это было именно так, потому что провела все те рождественские праздники, слушая разговоры придворных дам, которые часто велись на английском языке, а к тому времени я уже прекрасно понимала его. Все они соглашались с тем, что Беренгария прекрасна, но… Эти «но» варьировались по-разному, и если оценивать их беспристрастно, могли служить пищей для отвратительного злословия: но она была холодной, жесткой, глупой; не хотела выходить за него замуж. Зять чьей-то тетки много лет назад проводил время в Италии, где тогда жила Беренгария Наваррская со своей теткой Лисией. Там был один молодой дворянин — разумеется, не пара Беренгарии; Санчо пришел в ярость и тут же устроил ее брак с Ричардом. Ах, но разве сама Беренгария не странная? А Иоанна Плантагенет? Именно поэтому Ричард, впав в ярость, уехал в Палестину с каким-то мужчиной, таким изощренным, остроумным способом отомстив Беренгарии. И, заметьте, забрал ее только после того, как Иоанна вторично вышла замуж за графа Иджидио.

Действительно, как странно… двое мужчин… две женщины… Что? Как? Почему? — это продолжалось непрерывно, неустанно, как некая бессмысленная работа.

И я подумала: «Боже мой! Если бы вы только знали, вы, бестолковые, болтливые, слепые дуры, в какую злую шутку все это может превратиться, как вы будете одурачены и какой получите урок, если…» Но здесь я вынуждена остановиться, потому что мое чувство юмора так же остро и не менее беспристрастно, чем у святой Петронеллы.

Во время праздников Ричард, вынужденный находиться в обществе Беренгарии, вел себя по отношению к ней безупречно: он был учтив, внимателен и добр. Но легкости в их отношениях не чувствовалось, не было даже того поверхностного, наводящего скуку приятия друг друга, которое связывает так много супружеских пар. Моему наблюдательному взору они всегда представлялись невестой и женихом — возможно, довольно давно помолвленными, возможно, желающими понравиться друг другу, — но только-только начавшими притираться, настороженными, подозрительными и неуверенными. Когда он шутил с нею за столом, она неизменно выглядела встревоженной: «Ну, полно, перестаньте, я вас не понимаю. Ах да, слава Богу — в самом деле, как забавно!» И смех ее всегда запаздывал. Когда он бывал внимателен и добр, выражение ее глаз говорило: «Ах, если бы это было правдой!» Она могла притворяться перед всем миром, а со мной вести гневные речи о фальшивом колье, о гордости и о поддержании видимости — но теперь, когда я видела их вместе, мне было ясно, что она действительно все еще по уши влюблена в него и что ее любовь почти фатально обречена.

Однако в целом праздники проходили приятно, как и всегда, пока не наступила Двенадцатая ночь. Мы занялись очень живой и веселой игрой в фанты. Весь смысл игры состоял в том, что Князю Беспорядка — который уже завтра вернется к своему обычному положению в жизни — дозволялось тиранить всех, как ему вздумается, диктуя свою волю каждому и выбирая такие задания, которые покажутся всем наиболее смешными. Например, застенчивый юный оруженосец должен был поцеловать самую высокомерную из дам, самый тучный или самый величественный из мужчин — пройти по зале на четвереньках, и все в таком роде. Я никогда не участвовала в этой игре, потому что мое участие смущало бы всех гостей, и сидела за спинкой временного трона, с которого Князь Беспорядка отдавал приказания. Я то и дело, как часто бывало и раньше, подсказывала ему какие-нибудь особенно забавные и веселые фанты, приходившие мне в голову.

Веселье достигало апогея. Каждый из гостей как следует наелся хорошего мяса и напился крепкого вина, намереваясь завершить праздники в лучшем виде. Придворный шут Эдди оказался превосходным Князем Беспорядка, всегда умевшим рассмешить и достаточно тактичным. Одной из дам — мне довелось слышать ее высказывания на английском языке — было приказано поцеловать короля, исключительно с той целью, чтобы посмотреть, действительно ли прикосновение ее губ обладает той магической силой, какую им приписывали. Он ответил ей горячим поцелуем и под общий хохот усадил себе на колени.

Потом пришла его очередь, он скромно представился и спросил:

— Милорд Князь Беспорядка, что я должен сделать?

И Эдди, который, возможно, был в сильном подпитии, или, может быть, подкуплен, или просто слишком осмелел, тихо проговорил:

«Сделайте Англии наследника престола».

Кроме Ричарда, эти слова могла слышать одна я, и здесь не было ничего странного, потому что в зале стоял шум, а задания произносились шепотом, в особенности если касались кого-то из присутствующих, чтобы захватить того врасплох. И только я, сидевшая за троном Эдди, могла видеть лицо Ричарда. Оно мгновенно почернело от гнева. Он поднял руки, схватил Эдди за горло и начал трясти его, как терьер трясет крысу. Веселая, подвыпившая компания, не слышавшая слов Эдди и не видевшая лица Ричарда, приняла это за часть игры, и разразилась смехом с новой силой. Я встала с места, рванулась вперед и изо всех сил стиснула руку Ричарда со словами:

— Милорд, прекратите! Вы убьете его. Он просто пошутил.

Но Ричард словно не слышал. Весь мой вес, оттягивавший его руку, мог лишь слегка ослабить хватку Ричарда, но никак не оторвать его пальцев от шеи несчастного. Я, не задумываясь, инстинктивно, как животное, вытянула шею вверх и впилась зубами в мягкую часть его руки. Пробормотав ругательства, Ричард шевельнул рукой, чтобы стряхнуть меня, словно хорька, а Эдди, хотя был худеньким и неловким, оказался шустрым, чтобы суметь от него увернуться.

К этому моменту гости уже стали стягиваться толпой в наш конец залы, желая понять, что происходит. Полуминутой позже все пришло в равновесие. Эдди быстро овладел собой и с блестящим остроумием, в свое время превратившим его из пастуха овец в королевского шута, провозгласил:

— Мой добрый народ, это была самая грандиозная шутка во всей игре. «Прикажите герцогине Апиеты укусить вас», — сказал я этому добряку, и он хитрейшим образом так и сделал!

— Откуда я могла это знать? — громко вскричала я в притворном смятении. — Я думала, что спасала вашу жизнь, милорд Князь Беспорядка.

Заговорил, опомнившись, Ричард:

— А как иначе я мог склонить ее к этому, когда она даже не участвовала в игре? Милорд Князь Беспорядка, я требую привилегии. Эта кошечка сидела в стороне, уклоняясь от фантов, но, как вы сами видите, разделяла общее веселье. Назначьте ей фант — пусть она перевяжет нанесенную мне рану.

— Справедливо, — заметил Эдди, снова усаживаясь на свой трон в диктаторской позе. — Вы, женщина, ступайте с этим парнем и перевяжите ему руку, да получше!

Такой приказ граничил с неприличием, но был вполне в духе игры. Мы с Ричардом вышли под взрыв веселого смеха, перекрывшего зычный голос Эдди:

— Люди добрые, кто следующий? Игра продолжается!

— Не будь вас, я убил бы его.

— Я видела. Иначе я плохо подумала бы о своих манерах… и о том, что предпочитаю хорошо сваренное мясо.

— Вы проявили большое присутствие духа. Я всегда говорил, что у вас самый острый ум из всех когда-либо встречавшихся мне женщин.

— И самые острые зубы? Право, Ричард, мне очень жаль, — сказала я, глядя на два полукруга отверстий, оставленных моими зубами на его руке.

— Пустяки, — возразил он. — Во всем виновата неожиданность, внезапность упрека. Вы, как я полагаю, слышали, что он сказал.

— Хороший совет часто представляется одиозным. — Я набрала в легкие воздуха, собралась с духом и добавила: — Вы сами знаете, это был хороший совет.

Он молча задержал на мне взгляд и, словно оживившись, вымолвил:

— Пойдемте же, перевяжите мне руку.

Когда я это сделала, он приподнял другой рукой мой подбородок и, внезапно нагнувшись, поцеловал меня — не напоказ, как среди всеобщего веселья, но нежно, тихо, почти как любовник.

— Я охотно расцеловал бы всех этих женщин, лишь бы они убрались отсюда, прежде чем настанет ночь, — сказал он, словно в объяснение. — Но это — поцелуй мира.

— Благодарю вас, милорд, — ответила я, силясь придать голосу непринужденность. Отец — правда, очень редко — бывало, потрется о мой лоб бородой, но до этой минуты меня не целовал ни один мужчина.