Сделай погромче

В самом уже конце фильма там показывают фотографии зомби и застреленных людей, и как будто читают новости по радио. Я обернулся и посмотрел на Гретхен, и она смотрела на меня, и она покачала головой, нет, нет, и я обернулся к экрану, и она подалась вперед и закрыла мне глаза ладонями, и через секунду мы уже снова целовались. Она была сверху, смеясь и говоря «шшш», и «помолчи, пожалуйста», и я кивнул и изобразил, как застегиваю рот на молнию, и она сползла с дивана, уселась мне на колени, обхватив меня ногами, вздохнула и принялась меня целовать, очень медленно, очень нежно. «Это ничего не значит», — сказала она, и я кивнул, коснувшись ее спины. Я провел рукой по ее бокам, поцеловал ухо и шею, тяжело дыша, и она прижала меня к дивану. Несколько минут мы ласкались, и я потянулся, чтобы стянуть с нее трусики, но она сказала: «Нет», и я попытался еще раз, и она сказала: «Нет», как маленькому мальчику, и мы прижимались друг к другу и тискались, пока наконец я не кончил, лаская ее волосы.

«Мы должны перестать этим заниматься», — сказала она, вставая и закрывая лицо руками. Я сказал: «Да», потом «Нет», и она покачала головой, сворачиваясь на диване калачиком.

— Я пойду, — сказал я, надеясь, что она скажет: Нет, останься, пожалуйста, но она только кивнула, и я понял, что не справься я с этим — ну, со своим уходом, — тогда ей показалось бы, что я по уши влюблен в нее, и возможно так оно и было. Я снова взглянул на нее и сказал: «Ну пока», и запрыгал вверх по лестнице, счастливый и совершенно запутавшийся, что было едва ли не хуже, чем если бы и вовсе ничего не случилось.

Семнадцать

В школе происходили странные вещи. Между третьим и четвертым уроками мистер Альба, высокий, смешной учитель по религии, накричал на Кейта Парсонса за то, что тот плевался в коридоре. Когда мистер Альба потребовал, чтобы Кейт, который учился в выпускном классе — приземистый, толстошеий футболист, — убрал за собой, тот сказал: «И не подумаю. Для этого есть уборщики», и стал удаляться по коридору. Мистер Альба схватил его за шею, может быть, сильнее чем надо, не знаю, меня там не было, но Кейт Парсонс вырвался и дал мистеру Альбе в зубы. Мистер Альба отлетел к шкафчикам, и поскольку была перемена, куча ребят могли наблюдать эту нелепую и забавную и немного грустную сцену. Вся школа была в напряжении. После исключения Бобби Б. вся эта история с раздельными танцами появилась в газетах, и похоже было, что все это состоится, черные выпускники заказывали собственный отель, родители помогали им с организацией, что, по-моему, круто, но вся школа, казалось, была готова взорваться в любой момент, драки в коридорах, угрозы, крики и еще этого черного парня по имени Рэй Лав отстранили за то, что он назвал брата Муни «лгуном». Странное было чувство.

В тот же день я встретил в коридоре Рода, он был грустный и мрачный, черное лицо его отливало зеленым.

— В чем дело? — спросил я.

— Ненавижу эту гребаную школу, — сказал он.

— Почему?

— Взгляни, — сказал он и указал на свою спину, где поверх белой форменной рубашки было выведено черным маркером пидор.

— Как это случилось?

— Мик Стивенс написал это на уроке физики.

— Вот что значит ходить на занятия вместе с выпускниками.

Он кивнул и пошел прочь, хмурясь и глядя в пол.

Поскольку у меня не было четвертого урока, я никуда не спешил. Неторопливо подошел к своему шкафчику и стал выкладывать ненужные книги, когда увидел, как мимо проходит хренов Джон Макданна со своими гориллами, глядя на меня и усмехаясь. Я даже блин подумал, что он мне подмигивает. И я не знаю что за хрень на меня нашла. Не знаю, то ли песни Misfits в моей голове, то ли дружба с Ником и сломанный нос, то ли папин уход и однозначная мамина несчастливость и оглушающая тишина моей жизни, то ли желание быть с Гретхен и невозможность когда-нибудь быть с ней, то ли исключение Бобби Б. и побитый Род, — или все, все это вместе, я не знаю, но я захлопнул свой шкафчик, щелкнул замком и пошел следом за этими мясными уродами по людному коридору. Я видел, как они повернули, как Джон Макданна остановился, чтобы взять сигареты из своего шкафчика, и как после этого они зашли в туалет на втором этаже. Я так давно мечтал набить этому парню морду — не знаю как, правда, может быть, изучив карате каким-нибудь волшебным способом, или сломав нос, смертельно ранить его, — что я почти подбежал к нему и замахнулся, но вдруг остановился и кое-что сообразил: Джон Макданна всегда будет крепче меня. Он всегда будет сильнее, неважно, со сломанным носом или нет, так что́ я мог ему сделать — разорвать его в клочья, причинить увечье?

Вот тогда я начал думать. Он всегда будет в состоянии надрать мне задницу — даже через сто лет, наверное. Я никогда не смогу до него добраться. Я никогда не смогу дать ему понять, что я не какой-то там слабак, хренова цель для плевков, что я человек, понимаете, что со мной надо считаться. Но потом я подумал, может, так и надо. Может, я только зря потрачу время, пытаясь что-то доказать ему, в смысле, он был тем, кем был, понимаете. Такой вот он был человек, и что я мог изменить? Вот тогда я задумался: я по-настоящему задумался.

У меня появилась идея вешать на его ящик большие картинки с котятами. В тот день я спустился в библиотеку и прочесал весь каталог, и мне повезло, потому что там была книга под названием «Котята», хотя если честно — Откуда? Откуда в католической школе для мальчиков могла быть книга под названием «Котята»? Я не знал, и мне было все равно. Но я устремился к полкам, нашел книгу, укрылся в самом дальнем углу и стал выдирать из нее страницы. Я взял ручку и маркер и стал пририсовывать котятам пузыри с посланиями, как в комиксах, и они как бы говорили: «Джон мой друг» и «Джон никогда не забывает покормить меня», и «Джон чешет мне за ушком», и я чуть не писался от смеха, сочиняя все это. Я вырвал еще несколько страниц, где реплики котят становились уже более философскими, типа: «Будь милым, Джон, как я, милый котенок», и «Если ты делаешь людям больно, мне хочется плакать» — и я подрисовал слезу у котенка под глазом, и — лучшее мое творение — на фотографии с пятнадцатью белыми пушистыми котятами я написал: «Каждый раз, когда ты бьешь кого-то, Джон, один из нас умирает».

Затем, все еще смеясь, я вышел из библиотеки и прилепил одну из фоток к двери его шкафчика, всего лишь одну, с котенком, спящим у клубка красной пряжи, где было написано: «Джон мой друг». Я хотел дождаться его реакции, но решил, что лучше убраться, а то, не дай бог, он меня заметит.

Это стало моей фишкой — на весь оставшийся учебный год. На всех переменах я приклеивал фотки котят, щенков, пони и тюленят к шкафчику Джона Макданны, надеясь, что это хоть как-то заставит его задуматься, понимаете. Но на самом деле, наверное, на самом деле, я делал это ради себя.

Восемнадцать

После школы я сидел на капоте «эскорта», а Ким и Гретхен курили. Гретхен вела себя так, будто все круто и ничего такого не случалось, и я повторял за ней. Скрестив руки на груди, притворялся, что я в отличном настроении, даже курил, чтобы показать, как все распрекрасно.

— Ну так, Брайан, что там с танцами? — спросила Ким, выдувая мне хренов дым прямо в лицо. В ее огромных очках от солнца я видел собственное отражение. — Ты все еще собираешься туда?

— Не знаю. Наверное. Только я так и не нашел, с кем пойти, — сказал я.

— Ты что, правда собираешься? — спросила Ким.

— На танцы? Ну да, с нашими танцами все в порядке. Это у выпускников полная херня, — сказал я.

— А в чем проблема-то?

— Ну не знаю. Похоже, черные из выпускных классов страшно разозлились и устраивают собственные танцы, — сказал я.

— Тупость какая, — сказала Ким.

— Точно, но совсем не потому, почему ты думаешь, — сказал я.

Ким сняла очки и обернулась, уставившись на меня.

— И почему же, позвольте узнать?