Страница 13 из 73
Да и городки верхние — на заведомо московской земле и от русских городов близко. Если что — московские власти за них за первых возьмутся.
Но в море за зипунами и с верхних городков казаки хаживали. Иногда вместе со всем Войском, но часто из-за недовольства низовцами, самовольными щеголями, — вместе с волжскими разбойниками на Каспий.
Теперь, когда отношения с Москвой зависли и непонятно было, чем еще они закончатся, хитрейший Епиха Радилов стал все Войско, и с верховьев и с низовьев, вместе сколачивать. Вызвали с верхних городков ребят, что обычно на Волге воровали, и на Яру в Монастырском урочище на круге по приговору били их ослопьями и грабили. Так же били и грабили всех торговых людей, кто их порохом и свинцом ссуживал и кто у них ясырь покупал. Наказав, предупредили, на Волгу больше не ходите, а то вообще утопим.
На вопросы удивленные, а как же дальше жить, ответили: «С нами ходить будете…».
Вот так: с одной стороны — жест доброй воли, наказали царских ослушников; с другой — все Войско крепче в кулак взяли.
Вскоре пришлось Москве снова снимать с донцов опалу. В 1627 году, в разгар войны между шведами и поляками, послали турки в Москву своего посла, того же Фому Кантакузина с идеей союза Турции, Трансильвании, Швеции и России против Польши. За год до этого шведы московским властям союз против поляков предлагали, но Москва пока воздержалась. Теперь снова приехал Фома Кантакузин.
«Опальные казаки, — пишет Василий Сухоруков, — обрадовались, известясь о прибытии Кантакузина в Азов, встретили и проводили до украины с честью; ждали возвращения его из Москвы и милостивой грамоты и не обманулись в надежде». 11 декабря 1627 года Кантакузин прибыл в Москву.
В Москве посол передал царю письмо от Мурада IV: «вам бы попомнить прежнюю дружбу и любовь и быть с нами в сердечной дружбе и в любви и в послушании, как были предки ваши; о прямой своей сердечной дружбе к нам отпишите и послов своих к нам с грамотой посылайте без урыва, и если вам нужна будет какая помощь, то мы вам станем помогать».
Патриарху Филарету Кантакузин, научившийся говорить по-русски без толмача, объявил, что султан Мурад хочет иметь в лице царя Михаила Федоровича брата, а чтоб патриарх Филарет был им как отец, и тогда никто их братской любви не сможет разорвать.
Цель этой братской любви — война против Польши. Кроме того, Кантакузин предупредил, что в Москве кто-то тайно ссылается с поляками, поскольку содержание прежних русско-турецких переговоров стало им известно, и просил унять донских казаков, чтоб не ходили на турецкие земли. «Филарет Никитич отвечал обычною речью, что на Дону живут воры и государя не слушают».
После окончания протокольных речей Филарет стал расспрашивать посла, как давно царствует новый султан, сколько ему лет, «и какой был веры, так же и паши какой были веры». Каетакузин отвечал, что султан царствует четвертый год, а лет ему семнадцать, «был греческой веры, потому что мать его была за попом, очень смышлена, и султан ее слушается. Визирь Гассан-паша греческой веры был, султан его слушает и жалует, другой визирь, Резен-паша, также греческой веры»[6].
Вот так перед патриархом Филаретом замаячил союз, основанный на скрываемом турками православии, и возможность руками мусульман побить ненавистное католичество.
С Кантакузина взяли запись, что турецкий султан и русский царь будут в дружбе, любви и братстве навеки, что султан поможет ратями своими царю против поляков и не велит крымчакам, ногайцам и азовцам ходить войной на Московское государство.
В 1628 году Кантакузина отправили обратно, с ним ехали русские послы, дворянин Яковлев и дьяк Евдокимов, везли султану грамоту, что казаки на море не ходят и ходить не будут, а заодно и жалование донцам — 2000 рублей, сукна и другие запасы.
Прибыв на Дон, в низовые городки, посольство узнало, что казаки, как и обычно, ушли на море грабить и повел их атаман Иван Каторжный, а с Азовом — размирье.
Послы потребовали, чтоб донцы помирились с Азовом и «свели своих товарищей с моря». Донцы ответили: «Помиримся, турецких судов, сел и деревень громить не станем, если от азовцев задору не будет, если на государевы украйны азовцы перестанут ходить, государевы города разорять, отцов наших, матерей, братью, сестер, жен и детей в полон брать и продавать; если же азовцы задерут, то волен Бог да государь, а мы терпеть не станем, будем за отцов своих, матерей, братью и сестер стоять»[7].
На вопрос же: «А чем, любопытно, ваши ребята на море занимаются?» казаки, не отводя глаз, отвечали: «И в том волен Бог да государь, что наши казаки с нужды и бедности пошли на море зипунов добывать, стругов с 30, до вашего приезда, не зная государева нынешнего указа и жалованья, а нам послать за ними нельзя и сыскать их негде, они в одном месте не стоят»[8].
Действительно, 8 июня, когда русские послы разводили руками перед Фомой Кантакузиным, казаки обрушились на побережье Босфора и многие села и деревни обобрали и пожгли.
Иван Каторжный все же очень скоро вернулся и «объявил, что турки погромили его под Трапезунтом». Может быть, хотел этой вестью турецкому послу приятное сделать. Но Москва впоследствии, больше, чем через год, казакам все равно выговаривала: «…И то все турецкий посол и капычеи и турченя, которые с ними, видели, как вы с моря пришли и полон с собою привезли; и за тем послам нашим и турскому послу на Дону было долгое мешканье».
13 июля послов все же переправили в Азов.
Очень уж обнадеживающие перспективы в русско-турецком союзе открывались. Не стоило омрачать союз из-за казачьих и азовских разбоев, и 20 августа из Азова русские послы и Фома Кантакузин сообщили в Москву, что на Дону послов встретили и проводили до Азова честно. А жалованию де казаки обрадовались и за царское и патриаршье здоровье «молили бога, и пели молебны з звоном, и учинили стрельбу». После чего на Дон из Москвы 2 сентября пошла грамота, что мы вас «похваляем», только впредь на море не ходите и не ссорьте нас с султаном.
Из Азова послы отправились в Константинополь, где тоже были встречены ласково.
Но вскоре пришли в Константинополь вести, что казаки вновь напали на Крым и выжгли два города — Карасу и Минкуп. Действительно, пользуясь крымской междоусобицей, донцы несколько раз нападали на владения турецкого ставленника Джанибек-Гирея, причем один раз удар был особенно болезненным, когда Джанибек-Гирей пошел воевать против своих родственников — Магомет-Гирея и Шан-Гирея, имевших союзный договор с запорожцами.
Кроме того, турки стали собирать войско на Багдад, и, чтобы объяснить срыв совместного похода на Польшу, свалили все на казаков. Визирь сказал русским послам, отпуская их: «Ступайте поздорову, хотя бы вас и не следовало так отпускать за ваших людей, казаков уймите и государю своему известите, чтоб их унял, а не уймет, то доброго дела не будет».
Союз истинных православных и ренегатов против Польши рушился, и русский царь с патриархом пригрозили казакам в грамоте от 2 июля 1629 года опалой и отлучением от церкви.
Потом, 6 октября, сам патриарх подробно расписал казакам их вины, что указ царя и патриарха они «поставили ни во что» и продолжают набеги на турок и дружественных Турции татар, что хотят «своим воровством и лакомством» навести на христиан кровь и разорение и что от их воровства слово, данное царем и патриархом султану и хану, «стало инако и неверно». Филарет заявил казакам, что они — «злодеи, враги креста Христова», и требовал прислать имена воров, которые ходили на море и на крымские улусы (самих воров прислать патриарх требовать не решился), а кроме того требовал вернуть туркам и татарам все, что награбили.
Одно утешало, что схваченные в море турками и в Крыму татарами казаки под пытками честно говорили, что «приходили собою без царского величества повеления».
6
Соловьев С. М. Сочинении. Кн. 5. С. 196.
7
Там же. С. 196–197.
8
Там же. С. 197.