Когда струится бархат

В ногах соломенной постели что-то зашуршало.

— Господин? — неуверенно зазвучал почти бесплотный голос оруженосца.

Адам убрал руку от лица и разглядел испуганный темнеющий отблеск глаз оруженосца.

— Со мной все в порядке, Остин, всего лишь приснился плохой сон. — Привстав, он знаком указал на кувшин с вином.

Юноша до половины наполнил стоявшую возле кувшина чашку, затем с беспокойством протянул ее хозяину. Совсем недавно тот стонал и мучительно извивался во сне, как жертва, которую пытают на дыбе.

Адам с жадностью выпил и, не отрываясь от чашки, взглянул на оруженосца.

— О, ради бога, перестань так на меня смотреть, все в порядке. После таких приключений, через какие мы прошли, было бы странно, если бы мне не снились кошмары!

Остин прикусил губу.

— Простите, господин. Дело в том, что еще раньше, перед тем как мы отправились отдыхать, мне показалось, что вы чем-то обеспокоены.

Адам усмехнулся — если бы только обеспокоен. Он молча покачал головой, успокаивая юношу, а сам представил Хельвен в рыжевато-коричневой накидке и вспомнил, как не мог оторвать глаз от полных, выступавших из-под ткани холмов грудей, слегка прикрытых двойными витками хрустально-топазового ожерелья. Ему стоило неимоверных усилий заставить себя смотреть только на еду и было непросто соображать, о чем говорят люди, которые обращаются к нему.

Возможно, Хельвен права, и он действительно нуждается в женщине. Он снова лег, положив голову на ладони, смежил веки и воображению сразу же вновь представилось ожерелье Хельвен. Его подарил своей невесте Ральф, а Ральф всегда славился тем, что превосходно разбирался в украшениях, лошадях и женщинах.

Сон больше не приходил. Мысли Адама беспокойно перелетали от одного образа или вспоминания к другому, словно птичка, влекомая штормовым ветром.

— Можешь спать дальше, парень, — пробормотал он и начал одеваться. — Еще глубокая ночь. Я пойду наверх, пройдусь по стене замка, подышу свежим воздухом, а то здесь очень душно.

Лежавший на своем тюфяке Остин серьезно смотрел, как хозяин застегивает пряжку на плаще и бесшумно выходит на освещенную факелами лестницу. Юноша понимал, что у хозяина какая-то серьезная неприятность, что-то, связанное с этой самоуверенной рыжеволосой вдовой, называющей лорда Адама братом. Она была очень красивой, и Остин точно знал — хозяин произносил именно ее диковинное имя, когда метался по постели в тисках кошмарного сна. Спрашивать он не смел, да и вряд ли бы понял что-либо, ведь до сих пор женщины были для парня не более, чем предметами, изредка вызывающими плотский интерес. После долгих размышлений, так и не избавившийся от беспокойства, Остин снова разлегся на тюфяке и закрыл глаза, но прошло еще немало времени, прежде чем он опять погрузился в сон.

* * *

Ночь была ясная и холодная, осень уже явственно ощущалась в свежем ветре, дувшем со стороны реки Ди. Адам вышагивал по дорожке на верху стены, вдыхая аромат далеких белесых звезд и поблескивающей темной воды. Где-то в конюшнях заржал конь, звук отчетливо был слышен со стены, как незадолго до этого долетал смех дозорных, собравшихся погреть руки над костром в открытой части двора.

Адам вспомнил множество ночей, когда он сам служил оруженосцем и выходил в дозор. Но тогда было невыносимо скучно, кругом спокойно и можно было всю ночь до боли в глазах смотреть на луну. Правление Генриха в основном протекало мирно, и Равенстоу не угрожали нападения валлийцев. Однако дозорная служба велась как следует. Это позволяло не терять навыков военной службы, ведь войны и конфликты могли возникнуть неожиданно. Например, нельзя было исключать, что могучее здоровье короля вдруг подведет его или разгорится борьба из-за вопроса присяги на верность дочери короля Матильде.

Мысли Адама перенеслись к собственным владениям. Земли и собственность его отца во время мятежа 1102 года конфисковали в пользу короны, но Торнейфорд и зависимые от него поместья оставили. Еще имелся небольшой замок возле Шрюсбери. В итоге, по размерам землевладения Адам был просто мелкой рыбешкой в огромном океане, зато по связям входил в число известных персон. Адам стал приемным сыном графа Равенстоу, провел отроческие годы и юность в роли оруженосца при королевском дворе, где обзавелся влиятельными друзьями и знакомыми. Ему доверял сам Генрих — насколько вообще мог доверять кому-либо — и обещал вознаградить за преданность и верную службу. Адаму хватало ума не проявлять нетерпеливого желания получить заслуженные награды: обещания — одно, а их выполнение, всецело зависящее от короля, — совсем другое дело.

Дозорный с громадной пятнистой собакой, бесшумно идущей рядом на привязи, поднялся на стену и приветствовал Адама. Тот ответил на приветствие, восхищаясь с безопасного расстояния ужасными на вид клыками пса, затем двинулся вдоль зубчатой стены замка.

Еще один дозорный в накидке с капюшоном стоял, прислонившись к одному из зубцов стены, лицо было скрыто тенью. Обратив внимание, что человек не приветствовал его, Адам удивленно замер и сделал шаг назад. Комендант крепости Равенстоу ревностно поддерживал надлежащую дисциплину среди стражников и не спускал небрежного отношения к службе.

— Не зевай на посту, солдат! — резко обратился Адам к дозорному. Человек вздрогнул, словно вырванный из объятий сна, обернулся на звук, и тут только Адам понял, что это вовсе не стражник. — Почему ты здесь? — сердито спросил он, почти не пытаясь скрыть раздражение оттого, что даже глубокой ночью, на высокой стене замка никуда от нее не деться. Хельвен смотрела на него округлившимися от удивления глазами. В темноте, чуть озаренной отблесками звезд, четко виднелись белки ее глаз.

— Я пришла сюда поразмышлять, — еле слышно отозвалась женщина. — Здесь такой простор, и мыслям свободно, не то что среди стен. — Пристально глядя на него, Хельвен склонила голову набок. — А ты почему здесь?

— Я искал одиночества, — хрипло отозвался Адам, тут же мысленно выругав себя за поспешность. — Извини, я снова говорю, как невежа.

Даже в темноте Адам почувствовал, что Хельвен улыбается.

— Именно так.

— Просто... у меня был кошмарный сон, и оруженосец поднял переполох. — Адам опустил взгляд. — Не помню, что мне снилось, и не хочу вспоминать. — Он вздрогнул, и от одной мысли о кошмаре по спине побежали мурашки.

— Но это всего лишь сон. — Женщина повернулась, опуская капюшон плаща и открывая лицо слабому серебристому свету месяца.

Адам проглотил подступивший к горлу комок. Распущенные волосы Хельвен свободно рассыпались по плечам. Он не видел ее такой с самого дня ее свадьбы. Как она прекрасна. Казалось, не только тело, но даже мозг Адама заливала тупая ноющая боль.

— Я знаю, как тяжело ты страдаешь по Ральфу, — трудом выговорил он.

Хельвен чуть приподняла брови.

— Ральф! — с издевкой выдохнула она. — Господи Иисусе, я долгие годы страдала, но не по нему. — Хельвен метнула в сторону Адама быстрый взгляд. — Я должна была заполучить его любой ценой. Ты разве знаешь, каково женщине, когда в ней все горит? Вряд ли можешь себе вообразить. Да, тогда во мне все горело огнем. В этом огне сгорела и я сама. Но Ральф оставил мне лишь остывшую золу. — Она зябко потерла руки под теплой, подбитой кроличьим мехом, накидкой.

Адам слишком хорошо знал чувство, когда словно сгораешь огнем, мог только смотреть на Хельвен, не говоря ни слова, охваченный жаром и не смеющий прикоснуться.

— Хельвен, я...

— Нет, только не надо соболезновать, — она горько засмеялась. — Этого я точно не вынесу, да и к тому же это тебе не к лицу. — Она положила ладонь ему на рукав и тяжело вздохнула. — Послушай, Адам, я понимаю, сейчас очень поздно, ты пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, но есть одна проблема, остро меня тревожащая, и мне нужно с кем-то поговорить.

Адам прикусил губу, первым желанием было отказаться от разговора и укрыться в безопасной, хотя и неуютной для спокойного сна постели, которую он недавно покинул. Но так и не решился сделать этот шаг. На него смотрели нежные глаза Хельвен, умоляющие о согласии. К тому же ее рука крепко держала его за рукав. Адам опустил взгляд на руку Хельвен, изящную, с длинными пальцами, с двумя кольцами витого золота на безымянном пальце.