Когда струится бархат

— Ну а сейчас все переменилось, — насмешливо бросила Хельвен. — У них там за границей появился новый господин, который в отсутствие хозяина страстно возжелал отхватить часть твоих земель, а с начала лета вторгся на земли Ральфа. Папа так и не нашел времени дать ему должный отпор. По возрасту Майлс мог бы помочь, но он умер, вернее, утонул, так что мы даже не можем помянуть его на могиле. — Женщина прикусила губу, сдерживая предательскую дрожь. — Джон посвятил себя церкви, почти ослеп, и от него мало толку. Ренард быстро взрослеет, но все же еще слишком мал для серьезной ответственности, а Генри и Уильям — те и вовсе дети. — Хельвен нервно и с каким-то вызовом улыбнулась Адаму. — Итак, ты теперь дома и, я уверена, можешь взяться за исправление всех наших бед.

— О, ничто не веселит меня лучше хорошей драки, — небрежно заметил Адам, наклоняясь, чтобы размотать подвязки.

Улыбка Хельвен увяла, на лбу между прекрасными соболиными бровями обозначились легкие вертикальные морщинки. С Адамом всегда было нелегко. Она воспринимала его как родного брата, хотя он не был таким по крови. В детстве они часто вместе затевали всевозможные проделки — лазили на деревья, качались на веревках у конюшен, воровали яблоки из подвала и медовые коврижки прямо из-под носа у повара. Оба одинаково обожали прекрасных породистых лошадей, которых разводили отец и дед Хельвен. А однажды затеяли на спор скачки на неоседланных лошадях, и заработали крупную взбучку от взрослых. Хельвен целую неделю не выпускали на улицу, а Адам был с позором посажен в одну из дальних башен ее отца, где с избытком имел время для размышлений о глупости собственного поведения.

Для них обоих юность наступила неожиданно. Хельвен быстро повзрослела и в пятнадцать лет вышла замуж за Ральфа ле Шевалье, жившего по соседству на земле, полученной от короля. Ральф был непревзойденным мастером в искусстве выездки великолепных боевых коней, принадлежавших отцу Хельвен. Именно восхищение той ловкостью, с которой де Шевалье управлялся со строптивыми и могучими жеребцами, стало поводом для первого сближения Хельвен с будущим супругом.

По мере того как в душе Хельвен поселилась, а потом расцвела пышным цветом любовь к Ральфу, Адам постепенно замыкался в себе, становился необщительным и угрюмым, и его природная молчаливость достигла крайнего предела — кроме лошадей, юноша ничем и никем не интересовался. Однако нередко попадался в поле зрения Хельвен, и она не могла не заметить его угрюмый вид, усыпанное прыщами лицо и неуклюжую походку непомерно длинных ног. Единственным привлекательным качеством Адама в тот период было умение обращаться с лошадьми. Уверенные руки быстро ощупывали ногу захромавшего боевого коня и выискивали затаившуюся среди мускулов опухоль. Животные чувствовали силу и доброту заботливого мальчишки, и самые грозные боевые жеребцы спокойно позволяли ему не только взбираться на спину, но и лечить.

Приняв у Адама рубаху, Хельвен подивилась крайне изношенному состоянию белья, не удержавшись от восклицания.

— Видно, твоя императрица не столь придирчиво относилась к белью, как к верхним нарядам. Ты должен позволить мне снять необходимые мерки, чтобы швея могла сшить пару новых рубах.

— Хочешь похозяйничать и в моей жизни? — съязвил Адам.

Хельвен только рассмеялась в ответ и вручила служанке остальную одежду Адама.

— Для того и нужны сестры. — Продолжая улыбаться, она повернула голову и через плечо посмотрела на Адама. Смех вдруг замер, в животе похолодело. До сих пор она как бы вела беседу с тем долговязым прыщавым парнем из детства. Теперь вся фальшь такого обращения открылась вместе с его наготой. Заблуждения, как и одежды, оказались сброшены, и Хельвен поняла: перед ней мужчина, хотя и откликающийся на имя Адам, но для нее совершенно незнакомый. Ренард предупреждал, но ока отнеслась к словам брата с легкомысленным вызовом. И теперь вдруг поняла, что перешла какую-то невидимую грань, и назад уже не вернуться.

Вместо краснеющих пламенем прыщей на лице Адама светилась золотистым пушком борода, отросшая на обгоревшей на солнце коже. Рыжевато-коричневые волосы выгорели, особенно в неприкрытых головным убором местах, приобретя оттенок бронзы. На Хельвен смотрели глаза цвета свежего меда или цитринового камня, густые ресницы на кончиках золотились, а чуть пониже резко выступали скулы. Линию тонкого, четко очерченного носа искажало утолщение сломанной и плохо сросшейся кости, отчего нос казался слегка искривленным. По-видимому, след от повредившего нос удара остался и в виде тонкого белого шрама, идущего длинной изогнутой линией к верхней губе. На теле виднелись шрамы, которых раньше там не могло быть. Получить такие украшения мог только настоящий боец. Один из шрамов, очевидно, совсем свежий и еще розовый, полумесяцем изгибался на бедре и упирался в рыжеватый кустик вьющихся волос паха. В том, что располагалось рядом, также не осталось ничего мальчишеского.

Хельвен крепко сжала губы, ощутив внезапную сухость во рту. Одновременно стало влажным совсем другое место. Никогда еще, ни во сне, ни наяву, ей и в голову не приходило поставить рядом с именем Адама де Лейси слово «красивый». Однако теперь стало понятно, что гадкий утенок возмужал и стал настоящим лебедем.

— Адам, да ты никак совсем недавно побывал в серьезной переделке, — слабым голосом произнесла Хельвен, желая скрыть свое потрясение, и стала суетливо искать блюдце с мылом.

Адам шагнул в овальную ванну и присел. Вода была так горяча, что он слегка охнул и вздрогнул. Но зато теперь его слегка увеличившийся ствол если и разрастется в полную мощь, то это будет скрыто от постороннего взора.

— Несколько раз на нас нападали наемные солдаты и грабители. Наверно, они потом пожалели, что выбрали меня в жертву, но некоторым этого уже не объяснить... Я что-то не пойму, это приготовлено для меня?

— Что ты имеешь в виду? — Хельвен машинально взяла из его протянутой руки блюдце с мылом.

— От такого мыла я стану благоухать, словно турецкие цукаты! — Адам раскатисто рассмеялся.

Раздосадованная допущенной ошибкой, Хельвен недовольно фыркнула и заменила мыльную жидкость, приготовленную с ароматом розы и лаванды, на менее ароматную.

Наступило молчание. Хельвен слишком волновалась, чтобы возобновить разговор в легком тоне, Адам же от природы был неразговорчив. Для Хельвен уже стало ясно, как ее тело реагирует на Адама. Когда-то, очень давно, такие же чувства вызывал Ральф. Но желанное замужество обернулось печальной стороной после того, как было опозорено неверностью Ральфа. Для Хельвен принципиально важно было иметь все. Она не соглашалась довольствоваться частью, которую ей оставляли, как бросают объедки нищему, терпеливо ожидающему подачки от пирующих на празднике господ.

— Ренард рассказал мне про Ральфа. — Адам нарушил затянувшееся молчание. — Жаль, что так все случилось. Он был хорошим человеком и я знаю, что ты любила его.

Хельвен очнулась от своих мыслей, пытаясь отбросить воспоминания. Да, Ральф был хорошим человеком: искусный воин и превосходный наездник. В нем было все, что так ценится среди мужчин. Но он оказался плохим мужем и непостоянным любовником. Ральф не пропускал ни одной юбки, примерно так, как разгоряченные жеребцы преследуют кобыл. Кроме того, в их жизни часто вставал необъяснимый вопрос, на что тратится серебро из семейного сейфа.

— Нельзя строить дом на песке, — откликнулась она с легкой горечью, подавая Адаму рубашку и домашний халат отца, так как его собственные вещи не были распакованы.

— А где лошади Ральфа?

Хельвен пожала плечами.

— Я продала их. Но пара лошадей оказались не до конца объезжены. За них можно хорошо получить, если поработать с ними еще немного.

Адам молча продолжал мыться. Женщины и лошади. Ле Шевалье был большим ценителем тех и других. Адам преуспел только с лошадьми, но изучил это искусство он во многом из-за ревностной потребности доказать, что не уступает человеку, которому Хельвен отдала свою любовь. Теперь, став взрослым мужчиной, он мог по праву гордиться этим умением.