Генерал армии мертвых

Он отложил в сторону основные списки и достал другие, с пометками и красными крестиками на полях. Это были черновые, рабочие списки. Имена в них были сгруппированы не по воинским частям, а по месту гибели и рядом с каждым именем стояли координаты захоронения, а также были отмечены рост солдата и характерные особенности зубов. Уже найденные были помечены красными крестиками. Но крестиков пока было мало.

Нужно перенести крестики в основные списки, подумал генерал, и подвести предварительные итоги.

Не зная, чем бы еще заняться, он вновь принялся перелистывать бумаги. В рабочих списках географические названия были даны на двух языках; эти названия рек, ущелий, городов, плоскогорий, долин звучали странно и пугающе. Ему казалось, что все они поделили между собой его солдат, кому-то досталось больше, кому-то меньше, а теперь он пришел, чтобы отобрать у них добычу.

Взгляд его снова остановился на одном из списков. Это был список «пропавших без вести», возглавляло его опять имя полковника. «Полковник, метр восемьдесят два, на первом зубе справа золотая коронка», — прочитал он, затем просмотрел весь список. Метр семьдесят четыре, отсутствуют два передних зуба; метр шестьдесят пять, удалены верхние коренные зубы; метр девяносто, металлический мост на передних зубах; метр семьдесят один, зубы все; два метра десять. Этот наверняка самый высокий в этом списке, подумал он. Интересно, какой рост у самого высокого из всех списков? Самый маленький, тот известен: по уставу, метр пятьдесят один. А вообще самые высокие — из Четвертого гвардейского полка, а самые маленькие — горные стрелки. Какой ерундой я занимаюсь!

Он выключил торшер, но заснуть ему не удалось. Не надо было пить этот чертов кофе на ночь, пробормотал он про себя. Была бы сейчас рядом с ним жена! — подумал он, они бы лежали вот так, в темноте и тихо разговаривали, он рассказал бы ей все. Правда, она, наверное, испугалась бы, как тогда перед отъездом в Албанию.

Какие это были необычные дни, что-то новое, неведомое вторгалось в его жизнь. Как только началась осенняя непогода и он вернулся с курорта, к нему пришел первый посетитель. Генерал читал в своем кабинете, когда служанка сообщила, что кто-то дожидается его в гостиной.

Незнакомец стоял возле окна. Смеркалось, и деревья в саду казались большими стогами, сметанными из теней. Когда дверь отворилась, незнакомец повернулся и произнес: «Добрый вечер».

— Простите, что я вас беспокою, — голос у него был глухой, с хрипотцой. — Я узнал, что вы скоро отправляетесь в Албанию, чтобы вернуть на родину останки наших солдат.

— Да, — сказал генерал. — Через две недели.

— У меня к вам просьба, — продолжал незнакомец, доставая из кармана потрепанную, затертую карту Албании. — Я был солдатом и воевал в Албании два года.

— В каких частях? — спросил генерал.

— «Железная дивизия», пятый батальон, пулеметная рота.

Незнакомец склонился над картой.

— Вот здесь во время крупной зимней операции наш батальон был разбит албанскими партизанами, и мы, те, кому удалось спастись, рассеялись ночью в разных направлениях. Со мной был раненый товарищ, и к рассвету он умер на околице брошенного села, куда я его доволок. Я похоронил его за маленькой церковью и ушел. О его могиле никто не знает, поэтому я и пришел к вам, чтобы вы, когда вам доведется проезжать через те места, откопали бы и его тоже, как и остальных, и привезли бы сюда.

— Его имя наверняка должно быть в списках пропавших без вести, — сказал генерал. — Списки очень точные, но, разумеется, вы хорошо сделали, что пришли, потому что найти пропавших без вести почти невозможно, разве только случайно.

— Я сделал набросок, — сказал незнакомец и достал из кармана листок бумаги, на котором химическим карандашом было изображено нечто напоминающее церковь, от нее — две красные стрелки с надписью: «могила». — Тут рядом источник, — продолжал он, — а дальше, справа, два кипариса, вот тут. — И он сделал еще одну пометку рядом с церковью.

— Хорошо, — сказал генерал. — Благодарю вас.

— Это мне нужно вас благодарить, — ответил посетитель. — Он был моим лучшим другом.

Он хотел еще что-то добавить, может быть, вспомнил какую-то подробность или какой-то эпизод, но строгий, официальный тон генерала остановил его.

Незнакомец ушел, и генерал даже не узнал, кто он, как его зовут. Но это было только начало. Потом, каждый день, после обеда в гостиной, его дожидалось множество незнакомых людей. Жены, старики родители, ветераны — все они робко сидели на длинном диване и ждали генерала с одним и тем же выражением на лице. Стали приезжать люди и из других городов и провинций страны. Они еще больше волновались, сидя в гостиной, и генералу еще труднее было с ними разговаривать, потому что их сведения о погибших в Албании родственниках были приблизительными и недостоверными.

Генерал делал пометки в специальном блокноте и всем повторял одно и то же:

— Не беспокойтесь, списки, составленные военным министерством, очень точны, по этим спискам мы должны найти всех. Тем не менее я записал ваши сведения, может быть, они нам помогут.

Они благодарили его и уходили, а на следующий день приходили новые посетители. Они беспокоились, внесены ли в списки, не забыты ли их погибшие родственники. Были и такие, что показывали телеграммы, полученные во время войны от командования, и в телеграммах были дата и место, где солдат «пал за Родину», а некоторые, особенно старики родители, не верили, что их сыновей найдут по каким-то спискам, но все равно умоляли генерала сделать для этого все возможное и невозможное.

Каждый посетитель приходил со своей историей, и генерал был вынужден выслушивать всех — и женщин, вышедших второй раз замуж и теперь втайне интересовавшихся своими первыми мужьями, и двадцатилетних юнцов, никогда не видевших своих отцов-солдат.

В последнюю неделю посетителей стало еще больше. Теперь, когда он возвращался из штаба, гостиная была уже заполнена людьми, они напоминали ему больных, терпеливо ждущих своей очереди к врачу, только здесь было намного тише. Люди молча сидели, часами разглядывали узоры на ковре и поднимали головы, только когда входил очередной посетитель и усаживался где-нибудь в углу.

У крестьян, приехавших издалека, были с собой торбы, которые они ставили у ног, а снаружи, у ворот, стояли прислоненные к железной ограде велосипеды и очень редко — автомобиль, припаркованный у тротуара. Когда генерал проходил через гостиную, пропахшую тяжелым запахом промокшей крестьянской домотканой одежды, к которому примешивался порой аромат духов какой-нибудь элегантной дамы, все почтительно вставали, не нарушая молчания.

— Папа, — спрашивали его дети, когда он, переодевшись, приходил в столовую, — кто все эти люди?

Генерал пытался отшутиться, но они настаивали.

— Папа, они что, собираются на войну? — спрашивал его сын.

— Нет, они уже были на войне.

— А зачем тогда они приходят сюда?

— Потому что у них есть родственники в армии, и они хотят передать им письма и посылки.

Потом, пообедав, он шел в гостиную и выслушивал всех по очереди. Как похожи были их рассказы! И истории погибших солдат были похожи одна на другую, генералу казалось, что все это он уже слышал вчера или позавчера. Женщины, потерявшие мужей или сыновей, не могли сдержать рыданий. Генерал нервничал. На одну посетительницу он даже накричал:

— Прекратите! Нечего здесь оплакивать покойников. Хватит. Ваш сын пал на боле боя, там, куда его послала родина. Он погиб как герой.

— Будь проклято это геройство! — воскликнула женщина.

В другой раз высокий мужчина, едва перешагнув порог, заявил:

— Вся эта затея — сплошное лицемерие.

Генерал побледнел от гнева.

— Так могут говорить только подлецы. Вон отсюда!

Как-то раз среди других посетителей он увидел очень старую женщину с маленькой девочкой. Вид у старушки был совершенно измученный, и он сразу направился к ней.

— У меня там сын, — сказала старуха слабым голосом, — единственный сын. — Она достала платок и стала его разворачивать трясущимися руками. Развернув, она протянула генералу пожелтевшую от времени телеграмму. Он прочитал обычное извещение командования, сообщавшего о смерти ее сына, но взгляд его задержался на последней фразе: «пал за Родину под Сталинградом».