Страница 9 из 86
Гели умерла страшной смертью. Ее брат Лео возложил ответственность за это на Гитлера. Но поскольку Лео Раубаль жил тогда в Вене, ему так и не удалось возобновить расследование. Тем не менее он столь часто угрожал Гитлеру правосудием, что в 1942 году, оказавшись на Балканах, куда его направили военным приказом, был убит при невыясненных обстоятельствах. Сын брата Гитлера, Уильям Патрик Гитлер, повторял эти обвинения, но он находился в безопасном Нью-Йорке, куда бежал в 1939 году. Мать убитой девушки спустя годы заявила, что Борман добился от нее обещания никогда не возобновлять обвинений против ее сводного брата. Все семейство не брезговало межродственными браками, но родственники Гитлера в любом случае не хотели бы стирать грязное белье на людях, особенно после того, как его отношения с Гели добавили кровосмесительный подтекст..
Но все же в клане Гитлеров-Шикльгруберов время от времени раздавались слабые голоса протеста. Его единокровная сестра Паула сменила свое имя на «фрау Вольф» и стала заниматься рассылкой корреспонденции в страховой компании. После 1945 года свободное баварское государство конфисковало имущество Гитлера и попыталось вернуть фрау Вольф содержимое карманов ее покойного брата. Однако найти ее так и не удалось. В ходе поисков была обнаружена копия ее показаний, данных в венской криминальной полиции и датированных октябрем 1931 года. В них говорится, что ее жизни угрожали члены немецкой гимнастической ассоциации, служившей прикрытием для молодых нацистов и будущих членов отрядов СС. По ее словам, угрозы эти последовали после ее заявления, что ее брат Адольф был убийцей и умалишенным, которого следовало посадить в сумасшедший дом. Оригинал этих показаний оказался уничтоженным. В них сестра Гитлера говорила также, что Гели могла бы остаться в живых, если бы кто-нибудь предостерег бедняжку. Ее могла бы предупредить одна молоденькая англичанка — Винифред Вагнер. Она являлась снохой Рихарда Вагнера, чья апокалиптическая музыка и языческие оперные мелодии так гремели в душе Гитлера, что он проявлял неограниченное уважение к человеку, именуемому им как «Его Превосходительство барон Рихард фон Вагнер, тайный советник и главный дирижер». Гитлеру было свойственно такое внимание к пышным титулам, которое у Гильберта и Салливана принимало вид самоуничижения.
Для Гитлера же в этом не было ничего смешного. Он позволил Винифред заглянуть в мир его извращенных вкусов. Она и трое ее маленьких детей были приучены называть его «Волком», или «Вольфом», — по всей видимости, весь клан Шикльгруберов питал нездоровое пристрастие к этому имени. Ожидалось, что, овдовев, Винифред выйдет замуж за Гитлера. Она поддерживала его политические взгляды и поэтому не распространялась о его мужских недостатках. Но ее дочь Фриделинда позднее рассказала объединенной союзной разведке, что Гитлер иногда умолял Винифред избить его плеткой и порой обращался с ней как с матерью, упрашивая наказать его. У Гитлера имелся домик в поместье Вагнеров, и он приказал Борману приглядывать за ним после смерти Зигфрида, мужа Винифред. Борману также было поручено курировать ежегодный музыкальный фестиваль, устраиваемый в Байройте Рихардом Вагнером. В течение долгого времени (в двадцатые и в начале тридцатых годов) дом Винифред был единственным местом, где Гитлер расслабляется без привычной свиты молодых мускул истых блондинов гомосексуальной ориентации, зато неизменно в обществе Бормана. Винифред не нравилось, как Гитлер реагировал на «бычью фигуру» Бормана. Ей казалось, что Гитлер получает удовольствие от выраженной сексуальности Бормана. Однажды она слышала, как Гитлер называет его «Буби» — ласковое обращение, бывшее в ходу у гомосексуалистов. Она наблюдала ту отчаянную борьбу, которая шла между мягкой и нерешительной личностью, жившей в Гитлере, и другой, «походившей на животное», которое откликалась на давящее влияние Бормана. Но открыто о любви Гитлера к порнографии и о прочих странных фактах говорила именно Фриделинда. Винифред же довольствовалась отдельными замечаниями в письмах к своей семье, жившей в Англии. Она писала, что Борман, по крайней мере, не лицемерил и открыто признавался, что в музыке Вагнера ничего не смыслит, тогда как Гитлер «так усерден в своих попытках понять, что иногда мне кажется, что лучше бы он вел себя более искренно (учитывая его общую невежественность)».
Она могла бы спасти Гели от духовного разложения и смерти, если бы сама была искренней. Гели исполнилось семнадцать, когда она впервые приехала с матерью с мюнхенской окраины к Гитлеру. Сначала с ней обращались, как и подобает обращаться с любимой племянницей богатого дядюшки. Винифред устроила ей уроки пения, и Гели под чутким руководством двух самых выдающихся учителей музыки Германии готовилась стать вагнеровским сопрано. Она являлась подружкой невесты на свадьбе Бормана в 1929 году. Гитлеру тогда минуло сорок лет, т. е. наступили критические годы для холостяка. Его мечты о славе до сих пор не сбылись, а проблемы в интимной жизни усугублялись присутствием Бормана, начинавшего вести нормальную семейную жизнь.
Вся атмосфера была наполнена «неестественной скрытой сексуальностью», — писал Герман Раушнинг, позднее рассорившийся с Гитлером. «Тайные связи, измены и символы, фальшивое сочувствие и скрытое вожделение, — среди окружения Гитлера не оставалось ничего настоящего. Ни в чем нет и намека на открытость природного инстинкта».
Еще одной девушкой, втянутой в эту «злую игру», стала Генни Гофман, чей отец состоял в партии. Сегодня Генни можно было бы назвать стодолларовой проституткой. В минуту пьяной откровенности она рассказала отцу о некоторых животных наклонностях Гитлера. Ее рассказ шокировал бы и самого распутного молодого повесу. Генрих Гофман шантажировал Гитлера этими сведениями, заставив фюрера назначить его официальным партийным фотографом. Эта должность впоследствии превратила его в миллионера. Генни вышла замуж за Бальдура фон Шираха, известного своими гомосексуальными наклонностями и осужденного позднее в Нюрнберге за военные преступления, включавшие депортацию австрийских евреев в ликвидационные лагеря. Гофман выжил и после войны начал убивать своими фотографиями, а в 1966 году западногерманское литературное агентство предложило Шираху, вышедшему из тюрьмы, 150 000 долларов за его мемуары.
Мюнхенские следователи давно привыкли к преступлениям, остававшимся безнаказанными. Генрих Гиммлер, ставший рейхсфюрером СС, ушел от хорошо подкрепленных уликами обвинений в убийстве мюнхенской проститутки, с которой он жил и с чьих сбережений получал проценты. Это было время убийств в средневековом стиле, что позволило Борману отсидеть только год своего срока, полученного за убийство Кадова. Этот древний подход позволил снисходительно относиться к солдатам, заявлявшим, что они исполняли приговоры импровизированных военных судов, каравших предателей. Борман убедил Мюллера (или же инспектор позволил себя убедить), что убитая племянница представляет угрозу для нового немецкого порядка, и тем самым получил моральное оправдание. Борман использовал и более ощутимые аргументы: Мюллеру, известному своей болезненной амбициозностью, были обещаны власть и титул, и этого оказалось достаточно.
Со стороны Гитлера на похоронах Гели присутствовал глава штурмовиков Эрнст Рем и Гиммлер, бывший школьный учитель и глава «черных рубашек» гвардии СС. «Мясник» Гиммлер уже полностью подчинялся Борману, так же дело обстояло и с Мюллером. Но Рем мог проговориться и когда через три года проговорился, был приговорен к смерти.
Отто Штрассер (впрочем, отъявленный сплетник) клянется, что после убийства его брат Грегор, обладавший в то время определенным влиянием в партии, провел несколько суток с Гитлером, опасаясь, что тот может покончить с собой от горя и отчаяния. Гитлер просыпался с криками о помощи. Грегор рассказывал, что Гитлер сидел на краю кровати и трясся так, что, казалось, вся комната вибрировала. Один раз его губы посинели и он стал показывать на угол комнаты с криками: «Это он! Он! Он! Он был тут…» Его голос стал гортанным, и, по словам Грегора, «раздались ужасные звуки и звучали странные слова, не принадлежавшие ни к одному известному языку».