Страница 2 из 28
Срываюсь с места, выкрикиваю: «Есть, уничтожить! Разрешите идти?», но Гуртьев меня задерживает, быстро и в то же время тщательно объясняет, в каком именно месте просочились гитлеровцы.
Разведчики спят. Спят потому, что каждую свободную минуту сталинградский солдат стремился подарить отдыху. Слово — они на ногах. Осматривая отряд, пересчитываю. Ну и рота — девять человек! Устремляемся на передовую.
Впрочем, понятие «передовая» более чем условное. Сталь сыплется одинаково и в окопы, и в штабную полевую кухню. Продвигаться следует очень осторожно. Враг сверху видит каждый твой шаг.
Где немцы? Как их обнаружить? Объект номер два — большое складское здание завода «Баррикады». Железобетон его стен развалился на глыбы, удивительно непроходимые и путаные. Прежде чем уничтожить автоматчиков, следует их разыскать, а враг коварен, он не показывает себя, но старается обнаружить и поймать на мушку тебя. И еще одно: надо беречь людей, и хотя нас очень мало, в условиях сталинградского городского боя девятка — тоже сила. В полках удручающе пусто.
Если с гитлеровского наблюдательного пункта заметят, тогда держись… Напророчил. Зловеще заскрипел фашистский «ванюша». Каждый метр берега ими великолепно пристрелян, и мины шлепаются почти рядом. Нас, видимо, собрались отрезать от Волги. Выход один — вперед, под обрыв, там не увидят. Маневр удался.
Дальше, как во сне… Непрестанная трескотня автоматов, уже у самой заводской стены бой врукопашную. Враги неосторожно выдали себя. Мы их расстреливаем почти в упор. Крики, ругань — немецкая, русская, украинская, татарская. После — тишина, упоительная, почти музыкально прекрасная.
Правда, вокруг не совсем безмолвно, так просто кажется. Обыкновенная галлюцинация слуха. Стреляют не в нас, а ухо на такое не реагирует. Я лежу на теплой, покрытой мелким щебнем земле… Где-то изредка взрываются мины, большей частью шальные, бросают их, пожалуй, для порядка, но не в цель.
Минута отдыха, и тщательная проческа руин. Никого. Значит, уничтожили. А если кто и остался в живых, не разыскать. Правда, такой притаившийся зверь очень опасен. Он контролирует пути на КП, в медпункт, к реке.
Чуднов ползает взад и вперед, от глыбы к глыбе и призывает:
— Фриц, фриц, хенде хох, Гитлер капут, битте, битте.
Вот и весь запас его немецких слов. Приглашает в плен вежливо, почти нежно. Напрасно — никто не откликается.
Пересчитываем убитых гитлеровцев. Тринадцать. Что за роковое число! У нас убито двое. Итог, несомненно, в нашу пользу, а брови сдвигаются с ненавистью. Свои, русские люди погибли.
У входа в штольню встречаюсь с офицером связи Аргунским.
— Ну, как план ночного поиска? — спрашивает он. — Неужели успели составить?
— Успел не только составить, но и повоевать, — отвечаю грубо. А почему? Аргунский симпатичный человек. Я знаком с ним еще по штабу армии. Видно, характер стал портиться.
Вдруг трушу. До неприличия. Вспоминаю, как полчаса назад чуть не убили. Впрочем, могло случиться и хуже. Могли ранить, например в живот. Боюсь такого. Внезапно нахлынувший страх, вроде озноба после сна, проходит мгновенно. Да и не до личного. А бой продолжается. То и дело у самого входа на КП рвутся мины.
Полковник встретил приветливо. Прежней сухой официальности нет. Он выглядит бодрым, посвежевшим. В ответ на доклад о выполнении задания только кивает головой. И понятно, таких мелких стычек за ночь не перечтешь.
— Поиском займемся завтра, — сказал он, — а сейчас пойдем на наблюдательный пункт.
На НП мое место и по должности. Разведчик — глаза дивизии.
Быстро светает. На востоке над самым горизонтом неподвижно висят похожие на гигроскопическую вату облака. Постепенно они краснеют, словно впитывая в себя кровавые испарения земли. Гуртьев идет медленно, часто останавливается, разговаривая со встречными бойцами и командирами. Он почти со всеми хорошо знаком. Вначале не понимаю: зачем он так делает? Идем-то на наблюдательный пункт по делу. Вскоре понимаю. Прав комдив. Он стремится быть в курсе дел своих подчиненных.
На НП нас встретил офицер-наблюдатель комсомолец Разделов. Четко отрапортовав комдиву, он смешно поджал губы. Получилось так, словно вот-вот прыснет. И только из-за того, что уж слишком молод и жизнерадостен, а старается иметь деловой, «взрослый» вид.
Полковник взял бинокль и осмотрел местность. То же самое делаю и я. Вокруг руины. Много руин, зловещие развалины города. От «Красного Октября» сохранились лишь стены заводских корпусов, от «Баррикад» — тоже. Сейчас там гитлеровская передовая, три фашистские пехотные дивизии. Нас же совсем мало. Справа от Гуртьева — полковник Горохов, он командует группой, в которую вошли остатки полков разных соединений. Горохов сдерживает наступление немцев, стремящихся прорваться от поселка Рынок к Волге. Части Горохова воюют на заводской площадке Тракторного. Слева от нас дивизия, которой командует полковник Батюк, она атакует Мамаев курган. Полки дивизии, которой командует Людников, расположены вперемежку с нашими. Людников, если так допустимо выразиться, «подпирает» Гуртьева.
Полковник опустил бинокль и вздохнул.
— День будет ясный, солнечный, — ни к кому не обращаясь, проговорил он, еще раз вздохнул и, посмотрев на часы, добавил:
— Минут через двадцать прилетят гитлеровские самолеты; вчера они недобомбили Чамова, сегодня, вероятно, продолжат. Зафиксировать разворот, пункт, время, следить за интенсивностью, — последнее уже относилось непосредственно к наблюдателю.
— Есть! — бойко ответил тот.
Я осмотрелся. Над городом клубится дым. Он окутывает верхние этажи домов, ползет над развалинами, коптит небо.
Минут через тридцать слышится нарастающий гул. Вскоре в безоблачном небе чернеют бомбардировщики «Юнкерс-87», прозванные воющими. Под крыльями у них специальные приспособления, издающие страшный вой при пикировании. Впрочем, эти приспособления на нас не производят эффекта — привыкли. Кажется, что бомбардировщики плывут медленно и неторопливо. Вскоре весь воздух наполнился их зловещим прерывистым гудением.
Гуртьев уже не отрывается от бинокля.
— Семьдесят штук, — бросил он наблюдателю.
Долетев до стены завода, «юнкерсы» разворачиваются и переходят в пике. Зловещий рев, свист, шум, черные столбы дыма взметаются к небу.
Так начался обычный боевой день дивизии. После бомбежки полковник приказал вызвать Чамова. Командир полка доложил: гитлеровцы сосредоточиваются в юго-западном углу завода. С минуты на минуту ждем атаки.
— Чамов — командир рассудительный, — с тихой гордостью проговорил Гуртьев и кивнул головой, словно ободряя своего собеседника. Он задумался и почти шепотом проговорил в трубку: — Ошибаетесь, не то, следите за соседом слева. Главное, оберегайте левый фланг. При всяком изменении обстановки докладывайте немедленно.
Вскоре выяснилось, полковник прав. Гитлеровцы атаковали подразделения дивизии генерала Людникова и были отброшены, но на полк, которым командовал Чамов, фашисты продолжали нажимать, они занимали здесь очень выгодные позиции. Противник просматривал расположение полка, а сам, скрываясь за развалинами заводской стены, оставался невидимым.
Как только бой на участке Людникова затих, комдив позвонил Кушнареву.
— Немедленно атаковать объект номер пять, овладеть им, закрепиться, — приказал он.
Под словом «объект» подразумевались цехи, дома и отдельные постройки, которым присваивался определенный номер на оперативной карте штаба дивизии, копии которой имелись в штабах полков.
Объект номер пять несколько раз переходил из рук в руки. Противник всячески пытался его удержать. Значит, раз новая атака, фашисты именно там сосредоточат силы.
— Сейчас противник отведет от вас примерна роту — две автоматчиков. Следите внимательно. Как только это произойдет, атакуйте объект номер три, закрепитесь на нем и доложите, — приказал полковник Чамову.
…Гитлеровские стратеги любили воевать строго по уставу, действовали они словно по расписанию: то наступали всем фронтом своих пятидесяти дивизий, то группами соединений, то частями; когда же первоначальный план захвата города сорвался, они чаще всего пускали в бой отдельные подразделения, сильно обрабатывая огнем артиллерии и бомбовыми ударами авиации перед атакой намеченный для наступления пункт.