Крушение карьеры Власовского

— Значит, речь шла о встрече с неизвестным вам человеком?

— Конечно, неизвестным! Да и сама Зубкова, по ее словам, была с ним знакома не более двух недель..

— Ну, что ж, товарищ Минакова, эта сторона дела понятна, — сказал Важенцев.

— Разрешите, товарищ генерал, заметить, — приподнялся Власовский. — Разве случайно услышанный товарищем Минаковой телефонный разговор может служить серьезным основанием?..

— Пожалуй, вы правы. Но, может быть, у подполковника Сумцова имеются еще какие-нибудь данные, кроме показаний Минаковой, — заметил генерал. Вместе с Сумцовым еще накануне он разработал подробный план сегодняшнего дня.

Трудно было узнать в вошедшей затем Эрочке Подскоковой ту элегантную, беспечную девицу, которая в свое время так радушно открыла двери перед своей подружкой. Сейчас это было заплаканное, небрежно причесанное существо, пережившее, как видно, первое в жизни потрясение.

— Гражданка Подскокова, — внимательно взглянул на нее генерал, — вы предоставляли вашу квартиру Зубковой для свидания с ее знакомым. Что вы о нем знаете?

— Я?.. Мне кажется, что он… что он… был… — глаза Эрочки снова налились слезами, — интересный, — неожиданно заключила она.

— Это, конечно, немаловажное обстоятельство, — не нарушая официального тона, заметил генерал. — Но, может быть, вы о нем знаете еще что-нибудь? Скажем, имя, профессию?

— Имя?.. Имя?.. Нет, я не знаю, — со вздохом созналась Эрочка. — Но он был научный, — приободрилась она.

— Вы хотите сказать, научный работник, — вставил Власовский.

— Конечно, научный работник, — просияла Эрочка.

И, обрадовавшись возможности возвысить себя в глазах этих серьезных людей, рассказала о том, что это был «безумно талантливый ученый», что он обещал в дальнейшем создать Инночке «красивую жизнь», но пока был беден, потому что враги мешали ему сделать «карьеру».

— Кто же эти враги? — поинтересовался генерал.

— Ее начальник… Что-то на «зэ»… Зинченков…

— Может быть, Сенченко? — мягко подсказал генерал.

— Вот, вот… Сенченко, — радостно воскликнула она.

— Скажите, какие, по вашему мнению, у Зубковой были отношения с профессором Сенченко?

— Она говорила, что он завидует ее научному работнику и что он настоящий сухарь… Он не обращал на Инну никакого внимания…

— Почему вы так думаете?

— Потому что таких людей Инна всегда называла «сухарь».

— Основание серьезное, — усмехнулся генерал. — Но как это случилось, что вы никогда не видели того, другого, неизвестного вам человека. Ведь вам же приходилось открывать ему дверь?

— Я… я… — уткнулась Эрочка в свой влажный носовой платочек. — Инна попросила для него ключ.

— Я думаю, что вашего отца — честного труженика — не обрадует то, что вы превратили его кабинет в место свиданий, — заметил Важенцев. — Впрочем, это не мое дело. Ваши родители извещены…

Эрочка уже не сдерживала откровенных рыданий.

— А мое дело сказать вам, — сурово продолжал генерал, — что таким образом вы могли способствовать любому преступлению. И никакие слезы этого не исправят.

Когда за рыдающей Эрочкой закрылась дверь, Сумцов прочел ту часть показаний родителей Зубковой, где они сообщали, что знакомый их погибшей дочери был ученый, которого «всячески затирают». А утверждение «затирают» менее всего вяжется с фигурой известного профессора Сенченко.

Кроме того, подполковник Сумцов обратил внимание и на другое обстоятельство. Как установлено актом судебно-медицинской экспертизы, в данном случае имело место не самоубийство. Зубкова не выбросилась, а была насильственно выброшена из окна. На трупе обнаружены несомненные следы предсмертной борьбы. Это также подкреплялось и другими данными судебно-медицинской экспертизы.

— Я же утверждал, что она была убита! — перебил Сумцова Власовский.

— И вы не ошиблись, — хладнокровно сказал генерал. — Только убийцей был не тот, кого вы, Власовский, имеете в виду. Алиби профессора Сенченко точно установлено. В злополучный вечер он до двадцати часов сорока минут находился на партийном собрании, а оттуда поехал прямо домой. И, скажу откровенно, — Важенцев поднялся с места. Грозное почувствовалось в этой гневной фигуре, и Власовский, как бы предвидя катастрофу, замер. — У меня возник другой вопрос. Для меня он самый важный: что вас, Власовский, побуждает опорочивать честных советских людей? Товарищ Сумцов, пригласите сюда инженера Капдевилья.

Глава двадцать третья

Во имя карьеры

И тогда в сопровождении подполковника Сумцова в комнату вошел высокий человек с оливковым оттенком кожи и черным разлетом бровей над блестящими глазами.

— Окажите, товарищ Капдевилья, какие у вас были отношения с гражданкой Людмилой Георгиевной Сенченко? — обратился генерал к вошедшему человеку.

— Гражданка Сенченко прислала мне деньги за часы, которые ей передала моя сестра Лора.

— А где живет ваша сестра?

— О! — грустно улыбнулся испанец. — Надо знать, как разбросало борцов-антифашистов по всему свету… Лора живет в Париже, но каждый день мечтает перебраться в Советский Союз. Ведь здесь ее Энрико!

— Кто такой Энрико? — спросил генерал.

— Это сын Лоры… Сирота. Его отец погиб в застенке. Энрико тогда был вот такой… — испанец нагнулся и рукой отметил расстояние над полом, — моя Катья его вырастила…

— «Катья» — кто это?

— Это моя жена. Она русская… Я принял советское подданство. Мы оба работаем на заводе…

— И последний вопрос, товарищ Капдевилья, — мягко сказал генерал. — У вас не было никаких неприятностей в связи с получением денег от гражданки Сенченко?

На красивом смуглом лице испанца отразилось волнение.

— Я очень хотел говорить здесь… Я рад, что могу… Сначала было хорошо, а потом я много, так много переживал из-за этих денег…

— «Переживали». Почему же вы переживали? — спросил генерал.

— Мне говорили, что… Сенченко оказалась предательницей своей Родины, что я получил деньги от шпионки… Я сразу уехал домой в Чернигов и не отвечал ей ни на одно письмо…

— Кто же вам это говорил?

Александр Капдевилья растерянно огляделся вокруг. Затем его взгляд остановился на представительной фигуре человека в роговых очках.

— Меня вызывал этот товарищ, и он говорил мне… — замялся испанец.

— Что же он говорил? — подбодрил его генерал.

— Он сказал, что меня… что я… что это есть шпионаж… настоящая банда…

— Провокация, — вскочил Власовский, — подлая провокация… желание скомпрометировать честного работника. Этот субъект никогда не был в Москве!

— Спокойнее, Власовский, — прервал его генерал, — провокатора мы разоблачим, не беспокойтесь… Скажите, товарищ Минакова, — обратился он к Маше. С того момента, как Капдевилья вошел, девушка не отрывала от него пристального и несколько изумленного взгляда. — Этот человек вам знаком?

— Да, конечно. Я узнала его, — волнуясь, сказала Маша. — Этого гражданина я уже видела.

— Где вы его видели?

— У нас, в Москве. Он приходил к Сенченко, а мы живем рядом. Я встретила его на площадке. Людмилы Георгиевны не оказалось дома, и этот человек оставил мне для нее письмо.

«Так вот зачем Сумцову был так нужен его адрес! Какое счастье, что я его запомнила, хотя бы приблизительно», — подумала Маша.

— Вы свободны, товарищ Капдевилья, и вы, товарищ Минакова, — генерал обменялся с обоими теплым рукопожатием. — Спасибо. Вы нам помогли.

Они вышли, а разговор в кабинете Важенцева продолжался.

— Примерно так же обстоит дело и с «работой» старшего Сенченко по «заданиям» Храпчука, — глядя в упор на Власовского, сказал генерал. — Никакой шпионской работы этот старик, конечно, не вел. Правда, шпионы пытались его шантажировать, запутать, но из этого ничего не вышло… Антон Матвеевич сам нашел к нам дорогу.

— Однако с этим он не торопился, товарищ генерал, — снова не сдержался Власовский. С его чуть заплывшего гладкого лица постепенно, словно лакировка, слезало выражение обычной непрошибаемой самоуверенности.