Зона недоступности

В Бунякове жила страсть к технике. Он сразу же освоил прибор Румянцева (так, ради люби­тельства!) и незаметно сделался незаменимом помощником инженера.

— Петр Степанович... Николай Арсентьевич... Вот какие были между ними отношения.

Гидролокатор Румянцева был основан на но­вом принципе. С его помощью лодка, находясь в подводном положении, могла засекать удален­ные на большое расстояние предметы, а также поддерживать связь с другими кораблями и ба­зой.

Матрос Черников недавно пришел из учебного отряда. Он быстро освоился на корабле. Краси­вый парень с румянцем во всю щеку и серыми ласковыми глазами вскоре стал всеобщим лю­бимцем: он обладал мягким юмором, был незло­бив, охотно делал всякую работу, а главное — пел мечтательные песни о своей далекой Каме,

и

строгий боцман Гаврилов не раз отходил от группы матросов, в кругу которых сидел с аккор­деоном Черников, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

—   

Ну, задевает за живое!..— говорил Гаврилов восхищенно.— Талант...

Поучения главного старшины Бунякова Черни­ков выслушивал каждый раз с почтением, ни­когда не возражал, беспрекословно выполнял все приказания. Ему было понятно состояние Петра Степановича, и в душе он жалел его.

Когда лодку тряхнула невидимая сила, Буняков упал и больно ударился обо что-то локтем. Он попытался подняться, но его снова отбросило к переборке. Послышался треск, и в отсек хлы­нула вода.

—   

Люк, люк!.. Задраить люк!..— крикнул глав­ный старшина. Погас свет. Но им с Черниковым удалось все же задраить стальную переборку. Теперь они были изолированы от всего экипажа. Лодка стремительно падала вниз. Дифферент на корму все нарастал и нарастал. Что произо­шло? На это Буняков не мог ответить. Он знал, что глубины в этом районе превышают два километра и, если не удастся выровнять лодку, она навсегда уйдет в бездну.

Но сейчас не время было думать о том, что случилось и куда па­дает лодка: вода с шу­мом хлестала сквозь разорванный корпус. Нужно немедленно по­дать сжатый воздух, чтобы поднять в затоплен­ном отсеке атмосферное давление.

Буняков вплавь добрался к клапану и открыл его. Воздух высокого давления со свистом во­рвался в отсек. И в этот момент корпус лодки коснулся дна.

— А теперь хватай кувалду и лупи по кли­ну!— крикнул Черникову главный старшина, пе­рекрыв клапан.— Пробоина не так уже велика. А мне, брат, еще в долгосрочный нужно...

5. Молчаливый свидетель

Матрос Баженов пришел в себя, когда его несли на носилках в каюту. Он широко открыл глаза, увидел чужих людей, услышал незнако­мую речь.

—   

Где я? Что со мной? — ему показалось, что он произнес это громко, на самом деле он лишь пошевелил губами.

Захлопнулась дверь каюты. Баженов припод­нялся и огляделся по сторонам. Яркий солнеч­ный свет врывался в открытый иллюминатор. Рядом на койках лежали капитан третьего ранга Дорофеев и инженер Румянцев. Видно, их силь­но контузило взрывной волной. Они до сих пор не приходили в сознание. Кроме того, все трое изрядно-таки хлебнули соленой воды.

—  

Товарищ капитан третьего ранга! — негром­ко позвал Баженов. Веки Дорофеева дрогнули.

—   

Сергей Иванович! — снова позвал Баженов.

На этот раз веки Дорофеева поднялись. С уди­влением посмотрел на матроса:

—   

А... Баженов... А где инженер?

—   

Да рядом с вами!

Дорофеев был очень слаб. Он нехотя повер­нул голову, увидел Румянцева и снова закрыл глаза. Но судовой врач Амент, видно, старался на славу. Еще на палубе он принял все меры, чтобы спасти советских моряков: им делали ис­кусственное дыхание, их растирали, вливали спирт, разжимая зубы деревянной лопаточкой,

В голове у Дорофеева шумело. Он пытался превозмочь слабость, но тело было будто налито свинцом. Иногда он впадал в беспамятство, и тогда потолок каюты начинал вращаться, расцве­чивался причудливыми узорами. Потом мерещи­лись огромные набегающие валы. Дорофеев ка­чался на волнах, и не было конца этой тошно­творной зыби. Когда сознание прояснилось, ка­питан третьего ранга с недоумением огляделся по сторонам. Чистые простыни, солнечные лучи, бьющие в открытый иллюминатор, яркие облож­ки американских журналов на столике, специ­фический чужой запах... Не во сне ли все это?..

—   

Сергей Иванович, вы живы? — неожиданно слабым голосом спросил Румянцев.— Куда это нас занесло?

—   

Иностранное судно, так я думаю,— сказал Баженов.

—   

Знать бы, что произошло с экипажем лод­ки!..— с болью в голосе произнес Дорофеев. Соб­ственное спасение не радовало его. Он был командиром корабля и теперь, может быть, в самые тяжелые часы для экипажа, находился здесь, на иностранном судне, лежал на мягкой постели. А они?.. Возможно, уж и в живых ни­кого нет!.. Но с этой мыслью он не мог сми­риться.

Вошел Кестер. На губах этого высокого сухо­парого человека блуждала улыбка. Он произ­нес на чистейшем русском языке:

—          

Мы, кажется, уже чувствуем себя лучше?.. Поздравляю вас, джентльмены, вы легко отдела­лись! Вот ваши документы. К сожалению, они подмокли. Желаю быстрейшей поправки.

—          

Нам хотелось бы знать, где мы находим­ся? — спросил Дорофеев.

—           

О, ваше законное любопытство легко удов­летворить. Вы попали на американское океано­графическое судно «Кассиопею». Мы ведем ис­следования в этой части Японского моря. Руко­водит работами профессор Тэккер. А я его ассис­тент Кестер.

Дорофеев, Румянцев и Баженов в свою оче­редь представились Кестеру.

—           

Очень приятно, очень приятно. Я давно меч­тал познакомиться с советскими моряками. Мис­тер Тэккер тоже проявил к вам живейший инте­рес.

—          

Передайте мистеру Тэккеру нашу благодар­ность и признательность. Кроме того, у нас есть просьба...

—   

Да, слушаю.

—           

Я просил бы вас связаться с ближайшим советским портом или судном и сообщить о том, что три советских человека — можно назвать фамилии — находятся на вашем судне.

—          

Мы сейчас как раз заняты этим. Можете ни о чем не беспокоиться.

—   

Благодарю вас, сэр.

—   

Наш долг помочь попавшим в беду.

Кестер откланялся и вышел.

—          

Что вы обо всем этом думаете?—спросил Дорофеев Румянцева.

—   

Наше счастье, что мы попали на борт на­учно-исследовательского судна. Не сомневаюсь, что им удастся сообщить о нашей судьбе.

—    

Так-то так. Но все же мы должны вести себя осмотрительно и не принимать все, что они говорят, на веру. Что-то не понравился мне этот Кестер. Очень уж он любезен, а глаза, как у сы­щика, блуждают по сторонам. Но дело даже не в этом, а в том, что мы у них в руках...

—    

Субъективное суждение. Думаю, они поста­раются от нас побыстрее избавиться. Лишний рот на таком судне — обуза.

—   

Ладно. Поживем — увидим.

Приходил судовой врач. Он предупреждал, что всем троим нужен абсолютный покой. Не хо­дить по каюте, не выходить на палубу. Лежать, лежать, лежать... Если нужно вызвать дежурно­го— следует лишь нажать кнопку.

—    

Не по душе мне этот госпиталь,— провор­чал Баженов.— Ребята, может...

Он не договорил и махнул рукой. Баженов принадлежал к беспокойным натурам. Он отли­чался недюжинной силой, крепким здоровьем,

и

всякое бездействие угнетало его. Как только врач ушел, он принялся расхаживать по каюте, чтобы «размяться». Дорофеев тоже попытался встать на ноги, но голова кружилась, к горлу подступала тошнота.

Да, Дорофеев был слаб, очень слаб. Но чув­ство ответственности даже в этом состоянии не покидало его.