Страница 35 из 41
— Вагнер, Вагнер… — Сергей наморщил лоб и полуприкрыл глаза, но так и не нашел в своей памяти имени композитора Вагнера. — Да, знакомая фамилия… Он, кажется, заграничный композитор?
— Немецкий, Рихард Вагнер. Девятнадцатый век. Дядя, у вас есть часы? Я могу опоздать в школу.
Рубцов взглянул на часы, до начала занятий оставалось двадцать пять минут.
— Не опоздаешь. Сейчас я тебя отпущу. Значит, немецкий композитор. Рихард Вагнер. Да, его что-то редко передают по радио…
Сергей закурил и с уважением посмотрел на высокий, бледный лоб мальчика.
— Ты, по-видимому, много читаешь, Слава? — как-то заискивающе спросил он. — Наверно, всех классиков перечитал?
Мальчик капризно скривил губы.
— Не только классиков. Вообще-то я много читаю. К сожалению, наша районная библиотека бедная… Мне дают книги папины знакомые. А читать я начал давно, как только исполнилось пять лет.
Снова наступило неловкое молчание. Сергей спохватился.
— Ну, спасибо, Слава. Ты меня извини, что я отнял у тебя так много времени.
— Пожалуйста, — пожал плечами мальчик.
— У тебя дома музыкальный инструмент есть?
— Год назад купили пианино. Старенькое, правда. До свиданья. Я в школу.
Он одел кепку, поднял с пола портфель и быстро шмыгнул в дверь. Рубцов увидел в окно, как он, размахивая свободной рукой, бежит по двору.
Оставшись наедине с собой, Сергей возбужденно забегал по комнате и по своей привычке начал рассуждать вслух.
— Вот так, товарищ Рубцов! Сопливый мальчишка утер вам нос по всем линиям. Он композиторами, как младшими ребятишками с соседнего двора, распоряжается: тот — гений, тот — талант, а вы про Мусоргского одним ухом слышали, да и то с этим двойным Корсаковым спутали. Учиться нужно, товарищ Рубцов. Всему учиться. Чекист должен быть универсальным человеком, все должен знать. Ну, держись, дед Илько! Если Слава не ошибается — как понять твою музыку? Это не «чижик-пыжик». Одним пальцем и я умею… Это — Вагнер, Рихард Вагнер, немецкий композитор девятнадцатого века. Значит, ты, дед Илько, высокообразованный человек. Ты носить рваный ватник, возишь навоз на свой огород, спишь в маленькой грязной комнатке, ешь картофель со своего огорода. Как же — надо жить по средствам! На триста шестьдесят, минус налоги и заем, сильно не размахнешься. Ну, бывает маслинами побалуешься, может, и коньячку маленькую бутылочку в одиночку разопьеш. Это все допустимо, лишь бы люди не видели. И отвертеться в случае чего можно. А как с музыкой? Понятно, в клубе стоит новый рояль, на нем целый день бренчат любители. Ночью рояль молчит. А сколько в нем звуков! И вот тебя тянет к роялю, давно не играл… И ты садишься за рояль, подымаешь крышку, пробуешь грязными пальцами клавиши. Тихонечко! А рояль звучит хорошо, еще не успели расстроить инструмент любители. Вот ты и отдыхаешь. Тихонько притронулся к клавишам, звуки, звуки, любимая сердцу мелодия. Но ведь звуки эти срывают с тебя старенький рваный, ватник, ты уже не прикроешься, не спрячешься за него. На тебе мундир, или как это… фрак, смокинг. Что ж, ты культурней курсанта Рубцова — Рубцов ведь в консерватории не учился он бывший слесарь, да и музыкального таланта он не имеет… Но советский мальчик Слава Войтюк музыку знает, он тебя, гада, засек. А Рубцов тебя накроет.
Тут Сергей остановился посреди комнаты как вкопанный. Он понял, что в своих мечтах забежал далеко вперед.
Нужны факты, фактики, как говорил майор Кияшко, а у него, Сергея, их нет. Слава чудесный, умный, талантливый мальчик, и у него, конечно, развито воображение. Он действительно увидел в бреду деда Илько за роялем, в бреду сочинил ему музыку, а потом поверил, убедил себя, что все это было наяву. Какие возражения, товарищ курсант? Если бы этот вопрос задал Кияшко, Сергею нечем было бы возразить.
Холодная рассудительность вернулась к Рубцову. Он вынул записную книжку и записал на нескольких страницах:
1. Узнать, в котором часу вернулась в город школьная худсамодеятельность?
2. У врача: были ли синяки и ссадины на ноге Славы?
3. Измерить расстояние от земли до окна в клубе. Мог ли Слава, став на кирпичи, заглянуть в окно?
4. В какое окно смотрел Слава? Видно ли в это окно через щель в ставне рояль?
5. Проверить, на основании каких документов дед получил советский паспорт.
6. Найти людей, знавших, видевших деда до войны и во время войны.
— Вот это другой разговор! — весело произнес Сергей, пряча книжку в карман. — Никаких фантазий и музыкальных импровизаций. Фактики!
Закрыв квартиру Сидорчука, Рубцов бодро тронулся в поход за фактами. Он вспомнил, что его карманы набиты яблоками, и начал уничтожать их одно за другим с таким аппетитным хрустом, что прохожие испуганно оглядывались на него.
Странно, Сергей не только усвоил некоторые словечки майора Кияшко, но и незаметно для себя стал подражать ему во многом — тот же оптимизм, то же внешнее спокойствие и беспечность. «Спокойно, товарищ курсант. Шевельните мозгами», «От работы волы дохнут». В конце концов даже в этой пословице есть здоровое зерно — перенапряжение сейчас же скажется на работоспособности.
Через час он имел ответы на два вопроса: участники школьной самодеятельности вернулись из села в два часа ночи, врач подтвердил, что синяки и ссадины на ноге у Славы были. Это уже «фактики»! Дождавшись перемены, Сергей отозвал Славу в сторону, и тот начертил ему на листе записной книжки фасад Дома культуры, пометив крестиком то окно, в какое он смотрел памятной ночью.
Сергей совершенно незаметно для мальчика определил его рост, застегнув на своем плаще одну из пуговиц, находившуюся как раз на уровне глаз будущего композитора.
Выйдя из школы, Сергей столкнулся с Сидорчуком. Он нес в руке солдатский вещевой мешок, набитый чем- то по самую завязку.
— Дайте ключ, есть крупный улов, — таинственно сообщил младший лейтенант. — Приходите ко мне — покажу.
Мера предосторожности, предпринятая Сидорчуком, была встречена Сергеем одобрительно — чем меньше людей видят его в компании с милицейскими работниками, тем лучше. Он явился на квартиру младшего лейтенанта на несколько минут позже.
Рубцов застал младшего лейтенанта за странным занятием. Стоя на коленях посреди комнаты, Сидорчук осторожно раскладывал на полу пустые заржавленные консервные коробки и стеклянные осколки.
— Вот поглядите, — восемь коробок из-под дорогих рыбных консервов. И килограммов шесть стекла. Все бывшие баночки… Но глядите — ни одной этикетки! Этикетки он, надо думать, снимал и сжигал, а все баночки разбивал на мелкие осколки. — Сидорчук взглянул на Сергея и хитро прищурился. — А зачем их бить, ведь они деньги стоят?
Широко расставив ноги, Рубцов задумчиво покусывал губу. Мысленно он представил себе, что разговаривает с Кияшко. «Какие возражения, товарищ майор, против высказанного младшим лейтенантом Сидорчуком?» — «Что ж, пожалуй, логично, но эти стекляшки, консервные коробки — мелочь. Возможно, ошибка, казус, товарищ курсант».
— Выбросьте все в помойку, — сказал Сергей, слегка толкнув носком ботинка консервную банку.
— Товарищ лейтенант, — растерялся Сидорчук. — Ведь это вещественные…
— Выбрасывайте, выбрасывайте, банки уже нам не нужны, они свое дело сделали. Для вас есть новое задание. Когда в Доме культуры закрывают ставни?
— Ночью, когда заканчиваются все мероприятия и люди уходят.
— Сегодня в клубе концерт. Вы сможете там побывать?
— В шесть часов мне на дежурство.
— А жена?
— Она сможет.
— Пошлите жену. Еще лучше… У нее золотое кольцо есть?
— Нет, — Сидорчук почему-то сконфузился.
— Брошка?
— Есть маленькая, позолоченная, с камушками.
— Прекрасно. Жена у вас боевая?
— Ничего… Бывает, берет в работу.
— Ясно! Слушайте. Ваша жена одевает брошку, идет на концерт. Там она снимает брошку и кладет в сумочку. Вернувшись домой, она не находит ее и решает, что потеряла брошку в клубе… А брошка золотая, с бриллиантами, дорогая! Ясно? В общем брошку жалко, ее надо найти. Ваша жена идет к вам, сообщает о несчастье. Вы ее провожаете до клуба и отходите в сторону! Она будит сторожа, идет с ним в зал, где стоит рояль, и зажигает там свет. А вы в это время подходите к третьему окну слева и заглядываете в щель ставни, Мне важно знать, что вы сможете увидеть сквозь эту щель.