Страница 2 из 27
— Прошу простить, пане профессор... — повторил черноусый, — я сосед, Ружек, з механичнего, ту, напротив... Ох, беда!.. — волнуясь, он не находил русских слов, и хирург попросил его перейти на родной язык. Тогда черноусый объяснил, что он живет через улицу, в большом доме, рядом с разрушенным зданием, работает техником на механическом заводе. Несколько минут назад жена хотела поправить занавеску на окне, поскользнулась на табурете, выдавила стекло и глубоко порезала руку в локте. Столько вышло крови — Иезус-Мария! Он затянул ей руку полотенцем... И никого с ней нет, соседи все ушли...
Румянцев вообще, — а особенно здесь, за границей, — старался избегать всего, что сколько-нибудь походило на частную практику, но тут отказываться не приходилось. Он быстро прошел в комнату, надел китель, захватил пару перевязочных пакетов и склянку с йодом, выдернул вилку закипавшего чайника и возвратился в переднюю, взял фуражку, взглянул на шинель. Черноусый ломал пальцы и топтался от нетерпения.
— Тут рядом, пане профессор. Скорее, умоляю пана!
Они вышли. Румянцев запер дверь и первым спустился с кирпичного крылечка. После светлой передней темнота мартовской ночи показалась чернильной. По ту сторону широкой улицы-аллеи в мрачных громадах больших, частично разрушенных домов кое-где светились одинокие окна.
— Тут еще ступенька, не... — начал было профессор, и вдруг его крепко схватили сзади за локти. Черная фигура загородила дорогу, а у самого лица он увидел тускло отсвечивающий в темноте ствол пистолета.
— Смирно, молчать! — раздался за спиной новый голос, и холодный металл прижался к затылку хирурга.
— Спокойно, вам ничего не будет! — подхватил стоявший впереди. Кто-то торопливо ощупал карманы Румянцева.
— Выходите! — предложил черноусый.
Человек, загораживавший дорогу, попятился, не опуская пистолета, и хирург шагнул за калитку. Вчетвером, тесной кучкой, они наискось пересекли безлюдную улицу. Большой с выключенными фарами легковой автомобиль стоял у панели против разрушенного нежилого дома. Глаза профессора уже привыкли к темноте, и он успел рассмотреть на радиаторе эмблему — трехконечную звезду в круге. Его подтолкнули к открывшейся дверце — и вот он уже сидел в полном мраке, зажатый с двух сторон, продолжая чувствовать холодное прикосновение пистолета позади уха. Одна за другой защелкнулись дверцы, машина рванулась. Сидевший оправа отстранил оружие и тяжело перевел дух, второй коротко, нервно рассмеялся.
До сих пор Румянцев, ошеломленный неожиданностью, успел сообразить только одно — приходится подчиниться силе. Он был далеко не трусом, но профессиональная привычка — не делать необдуманных движений — удержала его от непроизвольной попытки защищаться, а в следующий момент рассудок уже подсказал невозможность и бессмысленность сопротивления. И только сейчас Румянцев понял, что его похитили.
Похищение! Вместе с тревогой в нем поднялось раздражение. Он, старый человек, крупный специалист, привыкший к всеобщему уважению, попал в такую дурацкую историю. До чего глупо и пошло! Кроме того, неизвестно, чем это может кончиться. А как правдоподобно все было разыграно! Румянцев резко сказал в темноту:
— Ну, так в чем же дело?
— Пусть пан профессор не волнуется, — ответил знакомый голос. — Несчастье с нашим коллегой, то чистая правда. У нас есть врач, но он хочет вашей, как называется, консилии? Нужно помочь хорошему человеку.
— Хорошие люди... — начал профессор и не договорил. Не имело смысла продолжать никчемный разговор. Надо думать, это связано с сегодняшним покушением — кому-то из них все-таки попало. Спорить бесполезно. Сейчас можно сделать только одно — попытаться определить путь, которым пойдет машина.
Ехали быстро и долго, слабо светящиеся стрелки ручных часов показывали уже половину одиннадцатого. Ничего не видя из наглухо закрытой машины, Румянцев лишь приблизительно ориентировался в направлении. После нескольких поворотов — короткая остановка, близкий грохот прошедшего перед машиной поезда, легкие точки на рельсах двухколейного пути и затем очень гладкий асфальт, по которому бесшумно понеслась машина, — все это объяснило профессору, по какой дороге выехали они из Любницы. И надо же — всего месяц, как сняли контрольно-пропускные посты! Два коротких участка тряской мостовой, небольшие населенные пункты, поворот налево, третья, очень длинная деревня — машина, несомненно, шла на Лех.
Если поедут через город, — он неизбежно спутается: из Леха можно выехать в четырех направлениях. Но, когда по его расчету они подъезжали к Леху, водитель свернул вправо, и почти тотчас же шум мотора на несколько секунд стал особенно гулким. Ага, это туннель под железнодорожными путями, город объезжают по круговому шоссе. Посмотрим: если сейчас снова повернут направо, а потом налево — значит по дороге на Бяльцы; если прямо и через десять минут будет длинный понтонный мост — значит на Клецк; а если моста не будет, — то по большой автостраде на Брацлаву. Недаром он изъездил все дороги в этих местах, сидя за рулем автомобиля!
Так молча, напряженно следил он и следил до тех пор, пока машина не свернула с Клецкого шоссе влево на тряскую дорогу, и вот уже полчаса медленно шла по ней. Исчезла возможность определять населенные пункты, повороты стали мало заметны. Румянцев утратил ориентировку; следить за дорогой больше не было смысла.
Теперь можно подумать о дальнейшем поведении. Его, по-видимому, везут к больному, вернее, к раненому диверсанту. Если это так, то как вести себя с этими людьми, как должен поступить он, полковник Советской Армии?
Неожиданное приключение было ему глубоко противно, вызывало раздражение. Но разумно ли будет отказать в помощи? В таком случае его, по всей вероятности, убьют, и никто ничего от этого не выиграет. Может быть, раненый бандит тоже умрет, так и в этом мало толку, полезнее было бы спасти раненого для ареста и допроса. Он, профессор Румянцев, наверно, единственный советский человек, которому кое-что известно об этой шайке. Одного из диверсантов он хорошо знает в лицо, рассмотрит и других; знает и машину — восьмицилиндровый «мерседес», новый или недавно из капитального ремонта, с кожаными стегаными сиденьями, правда, номер ему неизвестен, но таких машин здесь немного. Наконец, он приблизительно представляет себе район, в котором находится, и мог бы оказать существенную помощь в поимке этих людей.
Если же его убьют, у диверсантов окажется больше шансов остаться на свободе. И кто знает, сколько еще зла успеют они причинить этой стране, а значит, и его Родине. Они — гнойник на здоровом теле, который нужно удалить как можно быстрее и радикальнее. Необходимо вернуться живым и помочь обезвредить убийц. Поэтому мало выполнить то, что от него потребуют, нужно сделать так, чтобы сохранить себе жизнь и обеспечить быстрое освобождение. Что же, свое отношение к бандитам он по возможности спрячет, займет позицию этакого «ученого вне политики». Однако чрезмерная уступчивость может показаться подозрительной, а нужно, чтобы ему не только поверили, но и заинтересовались им. Как это сделать?..
Деньги! Заставить их заплатить подороже, и они поверят. Купить такого человека для диверсантов, должно быть, очень заманчиво. Конечно, если он возьмет деньги за поездку, они уже будут считать его в своих руках. И как раз продажность меньше всего способна возбудить подозрения. Только сумеет ли он пересилить себя, скрыть ненависть и отвращение к наемным убийцам? Нужно держаться.
А машина все катилась по тряской дороге. Один раз черноусый отдернул переднюю шторку, опустил толстое стекло и тихо сказал что-то водителю. На минуту хирург увидел разбитую асфальтированную дорогу, корявые, со следами старой побелки, стволы черешен по обочинам и двух зайцев, бежавших перед машиной. Странно-белые от электрического света, они метались в лучах фар, не решаясь выскочить в темноту и зигзагами пересекая путь друг другу. Черные силуэты голов — водителя, с сильно оттопыренными ушами в большой кепке, и его соседа, без шапки, с длинными волосами, — покачивались на освещенном фоне. Увидеть бы дорожный указатель! Но тут шторку задернули, и хирург опять очутился во мраке.