Когда играют дельфины…

Иногда и на работе, когда в руках только одна ниточка и дело только начинается, майору казалось, что он вроде рыбака… «Видеть» движения, поступки врага здесь тоже помогали опыт и знание его психологии… Сейчас такой ниточкой мог оказаться Маневич. Кто он — связной, простой исполнитель воли босса или один из главных действующих лиц? Кто потянется за этой ниточкой?

А быть может, все подозрения излишни и Маневич честный человек? Перед майором лежала его биография, составленная на основе многочисленных запросов. Биография на первый взгляд безупречная. Страхов взял един из пронумерованных листков.

«…За пять лет работы в должности шофера начальника главка проявил себя как отличный специалист и хороший товарищ».

«Штамп, один штамп, — раздраженно подумал майор. — Вызвать бы того чинушу, который составил этот документ. Конечно, личный шофер начальника… Что могли написать о нем?»

А вот самоотверженный поступок — спас своего начальника во время паводка — всего четыре года назад. Ну что ж, можно только сказать, что человек он хладнокровный и смелый.

Майору вдруг почему-то захотелось посмотреть на Маневича самому. Так просто — проехать на стоянку у Морзавода или у центрального рынка и взять такси…

Он набросил плащ и вышел из кабинета. Уже у самой двери, отвечая на приветствие часового, майор вдруг заколебался и чуть было не повернул обратно. Ниточка, ниточка, вдруг ты оборвешься?

«В конце концов такси имеет право взять каждый», — подумал майор и решительно вышел на улицу.

Фотография — это искусство

День начался с головной боли. Свирепая, тупая, она отмечала каждое движение резкими вспышками. Шаркая по комнате, Юрочка вспоминал советы бывалых людей. Следовало бы принять горячий душ, помыть голову, выпить содовой, но просто невозможно себя заставить даже думать о чем-либо горячем.

«И вроде немного пил», — соображал за своим рабочим столом Юрочка, принимая вторую таблетку пирамидона. Перед ним нахально приплясывали строчки статьи инженера «Качество — это главное».

После обеденного перерыва Юрочку вызвали к городскому телефону.

— Добрый день, Юрий Николаевич. Как самочувствие? Напоминаю на всякий случай — жду вас сегодня в девять. Все приготовил, захватите пленку.

Юрий восхитился — милейший человек. Взялся отпечатать последнюю пленку и показать несколько приемов.

Вечером он собрался с силами, принял душ и посвежевший, как бы заново родившийся, пошел к Аркадию Владиславовичу.

— Плохо спали, тяжелый день? — участливо осведомился тот, впуская Юрочку в квартиру. — На вас лица нет.

— Так, не по себе что-то.

— Хотите поправиться? — подмигнул фотограф, раскрывая буфет и доставая початую бутылку.

— Что вы, меня от одного запаха мутит.

— Молодо-зелено. Я не настаиваю. Пленку принесли? Или голова очень болит?

— Я вполне ничего. Принес. Принял душ. Помогло.

— Это правильно. Давайте.

Юрочка протянул две металлические катушки.

— Так и держите в катушках? Удобно?

— По-моему, очень удобно. А что? — удивленно поднял глаза Юрочка.

— Размотал — десяток царапин. Еще размотал — еще царапины. В увеличитель пропустил — царапины. Пока нужный кадр найдете, всю пленку испортите. Начнем с азов. Правда, это мои собственные приемы, но так и быть, с вами поделюсь как с коллегой. С ацетоном знакомы? Вот, берете старую или чистую засвеченную отмытую пленку, отрезаете два кадра вот так, теперь аккуратно режете один нужный вам кадр. — Родлинский все это демонстрировал на Юрочкиной самой лучшей ленте. — Если соседний плохой, а это у любителей часто бывает, режете по нему и с двух сторон подклеиваете закраинки из чистой пленки. Ацетон берет хорошо, полтора миллиметра вполне хватит. Затем делаете вот такой пакетик и пишете на нем содержание кадра. Что у вас здесь?

— Токарь Смирнов Н. К. — отличник специального задания, — покорно продиктовал Юрочка.

— Вот, пишем и откладываем. Когда наберется много пакетиков, заведете себе фототеку, а попросту, несколько ящиков, — Родлинский подошел к шкафчику, напоминающему библиотечную картотеку, и выдвинул один ящик.

— Видите? Виды моря, затем виды новостроек, затем остров Русский, остров Шелехова и так далее, по алфавиту. Другой ящик — портреты видных людей. Найти легко, а то за несколько лет столько у вас накопится материала, что без картотеки зарез. Ясно?

Юрочка восторженно смотрел на фотографа.

— Гениально. Завтра же сделаю все, как у вас.

— Правильно. А теперь садитесь и режьте — пленку. Я ее царапать не собираюсь, пленка вроде хорошая.

Родлинский достал из ящика письменного стола пачку узеньких конвертиков и широким жестом положил на стол:

— Действуйте. Спать не очень хотите?

— Нет, что вы! — Юрочка вооружился ножницами и стал работать. Каждый кадр, подклеенный и законвертованный, Родлинский придирчиво рассматривал, бормотал что-то одобрительное. Примерно через полчаса он поднялся.

— Знаете что, я сейчас подготовлю реактивы. Составлением их мы займемся в следующий раз, а то поздно.

Он прошел в темную комнату и неторопливо начал готовиться к печатанью.

В третьем часу ночи Юрочка усталый, но совершенно счастливый пришел домой. Не раздеваясь, он присел у письменного стола и еще раз просмотрел пачку снимков. Подобных у него еще никогда не было: четкие, глубоких тонов, отлично проработанные, сверкающие великолепным глянцем, они могли сделать честь любому фотокорреспонденту. Действительно, старик умел работать. Юрочка любовно перебрал два десятка пакетов с кадрами — их перед самым уходом принес ему Аркадий Владиславович со словами:

— Возьмите. Знаете, что ни говори, — военный объект, могут быть всякие неприятности… Не оставляйте их даже дома.

«Какой милый, бесценный человек», — засыпая, еще раз подумал Юрочка…

А милый, бесценный человек в это время внимательно, строчка за строчкой изучал два номера заводской газеты, принесенные Юрочкой. Мальчишка хвастался своими снимками. Вместе с переписанными надписями на конвертах и пробными отпечатками, которые Родлинский придирчиво браковал и небрежно бросал в большую ванночку якобы с водой, они составляли богатейший материал для обобщений. Да. На заводе что-то происходит. Родлинский блаженно потянулся.

— А я ничего еще мальчишке и не рассказывал. Если «уроки» пойдут и дальше так, через месяц я буду знать о заводе все!..

Волчий закон

Придя домой после очередной встречи с Юрочкой, Родлинский быстро записал все, что узнал в этот раз, и сел за расшифровку внеочередного приказания шефа. Внимательно прочитав полученный текст, он секунду сидел, сжав виски руками.

— Что они там, с ума посходили все? Как я один буду работать, — пробормотал он, прогоняя мысль, что уже привык к Маневичу и что ему просто страшно остаться в этом чужом городе одному, без малейшей возможности отвести с кем-либо душу. Значит, Маневич на подозрении… Где, когда была допущена ошибка, в приказе не говорилось. Родлинский еще раз проанализировал события последнего месяца. В деле с Юрочкой Маневич не замешан. До этого они никаких акций по Морзаводу не проводили, а следовательно, и попасться не могли. Остается только история с Рочевым. Проклятое задание. Как ему не хотелось выполнять его, будто сердце чувствовало. Родлинский припомнил подробности. Подходов к сейсмической станции не было. Маневич предложил устроить вахтером на станцию одного старика, который иногда в свободное время чинил ему сапоги и валенки. Маневич знал за ним кое-какие грешки и был уверен, что старик не подведет… Значит, вахтер на подозрении, на подозрении теперь и Маневич. Его оставили как живца, чтобы схватить Родлинского… Фотограф почувствовал вдруг, как по его спине поползли мурашки. Скорее развязаться с Маневичем, чтобы скрыть свою связь с делом Рочева… Но как узнал об этом босс?..

Ночью Родлинский тихо выскользнул из дому. Чуть пошатываясь, он прошел по главной улице к ресторану «Версаль». У подъезда не было ни одного такси. Фотограф вошел и заказал пиво и трепангов. Официант понимающе улыбнулся и пошел, ловко обходя танцующих, к буфету. Родлинский сел поудобнее, так, чтобы в окно видны были стоянка такси и противоположная сторона улицы. Джаз, слегка фальшивя, гремел «Здесь под небом чужим». За соседним столом моряки с ленинградского танкера пили за тех, кто в море. Один из них, лаская слух Родлинского правильным произношением английских слов, напевал.