Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 250 из 273

«Да, жизнь кончается, и вся она была тихое страдание… — подумал он печально, поднимая свои мученические глаза в ясное небо. — Зачем? За что? Почему? Почему бросил ты меня в пучины жизни таким беспомощным? Зачем нужны тебе страдания мои? Никак не могу я поверить, чтобы ты хотел, чтобы я страдал! А я вот страдаю, страдаю, страдаю — и оттого, что не так прожита жизнь моя, и что скоро конец ей, неудачной, и что ничего мною не сделано, и что нет у меня сил вырваться из плена ее, и что за моментом подъема, когда душа, как проснувшийся лебедь, заплещет вдруг белыми крыльями, у меня идет всегда опять безверие, сознание бесполезности всяких усилий, отчаяние, потому что около памятника неизвестному предку, открывшему впервые лен, я буду непременно думать, что из этого льна сделали веревки, чтобы вешать людей, около памятника неизвестному поэту, впервые восторженно уронившему в бездны мира первую молитву, я буду думать, что из первой молитвы этой выросли религиозные войны, и инквизиция, и Святейший Синод, и Иван Кронштадтский, потому что знаю я, что стоит красиво сказать людям о лозунге сегодняшнего утра моего ad astras,[127] как тотчас же будут образованы общества, союзы и лиги «Ad astras!», и будут члены почетные и непочетные, и интриги, и газеты, и расколы, и вражда, и будут люди во имя светлых звезд поливать друг друга помоями и кровью, и Тарабукин, может быть, будет избран почетным председателем такой лиги… Господи, Боже мой, я пошел бы на Голгофу без колебания, если бы знал я, что из подвига моего вырастет хоть немного радости, но я знаю, что радости не будет, и вот я боюсь и пальцем шевельнуть… И в конце всех этих терзаний моих, и близко, знаю я, стоит неразгаданная загадка могилы, в которой, по-видимому, кончается все…

Да, я не то, что я есмь… Но как, как стану я пастухом, кочевником вольным, светлым жрецом Бога Неведомого? Только изредка, на мгновение могу я сбросить оковы свои, а затем снова становлюсь я не тем, что я есмь, и иду жизнью чужими дорогами под какою-то и мне самому противною маской. Я раб, который только на минутку может вообразить, что ржавые цепи его — гирлянда цветов. Я только маленькая буква в Поэме Жизни, буква, которая о смысле Поэмы не имеет ни малейшего представления, но должна покорно стоять там, где неумолимыми законами какой-то гармонии ей от века предназначено стоять… Назад же, на свое место! Жизнь — это заботы о куске насущного хлеба, и вечерние зори, и бесплодные ссоры с женой, и гнет Тарабукиных, и вопли Голгофы, и пошлость, и измены, и безрадостный труд, и смех мимолетный, и улыбки детей, и звон сребренников Иуды, и женская ласка, и зловонное дыхание толп, и падающие звезды, и тяжесть незнания, и тяжесть познания, и — могилы, могилы кругом… Придет ли когда час освобождения, час торжественного преображения жизни, светлый час воскресения человека?.. Не знаю, не знаю, не верю!..»

И торжественно звучали вокруг хоралы грозных лавин, и нежно пела свою вешнюю песнь жемчужная капель, и кружились со старых дубов в бездны золотые кораблики, а из мученических глаз сына земли, червя мыслящего, по уже увядшим землистым щекам катились тяжелые, горькие, отравленные слезы. А там, на Вацмане, вверху радостно пылало золотое знамя — точно кто-то молодой и дерзкий восторженно возвещал оттуда усталым и запутавшимся детям земли спасение: Свободу и Радость…

ПРИЛОЖЕНИЯ

КОММЕНТАРИИ

Распутин. Исторический роман в трех частях. — В России издается впервые. Текст воспроизводится по первому изданию романа: Ив. Наживин. Распутин. Роман. Тома 1–3. Книгоиздательство д-ра Фритца Фикенчера. Лейпциг, 1923.

Переводы на иностранные языки: немецкий — Rasputin, роман в 3-х томах, авторизованный перевод Эдуарда Зиберта, Лейпциг, 1925; английский — Raspou-tine, роман в 2-х томах, перевод Э. Моод, Нью-Йорк, 1928 (плохой перевод, по замечанию автора романа); чешский — Raspoutine, роман, перевод В. О. Червинка, Прага, 1928.

После выхода переводов роман быстро получил мировую известность, популярность у читателей и высокую оценку критики. Знаменитый немецкий писатель, академик Томас Манн писал И. Ф. Наживину: «…Вы, вероятно, знаете о глубоком уважении и симпатии, которую я издавна питаю к литературе Вашей страны, и потому для меня было особенной радостью познакомиться с русским писателем, который совершенно непонятным образом до сих пор ускользал от меня. Ваш «Распутин» — монументальное произведение и был для меня во всех отношениях — в историческом, культурном и литературном — большим открытием…»

Восторженное письмо прислала автору «Распутина» всемирно известная шведская писательница, лауреат Нобелевской премии Сельма Лагерлёф:

«…Прочитав Вашего «Распутина», я чувствую себя исполненной величайшего удивления перед той силой и значением, с которыми Вы картина за картиной представляете русский народ… И Вам удалось достойным всякого удивления образом заставить эти картины жить. За чтением Вашей книги почти забываешь, что это лишь поэтический вымысел… Вы сумели, например, так изобразить Распутина, что он возбуждает интерес, которого я никогда раньше не испытывала к этому человеку. Неслыханные страдания, которыми должен был пройти Ваш народ, в Вашем рассказе захватывают…»

Знаменитый датский критик, автор фундаментального шеститомного труда «Главные течения в европейской литературе XIX века», профессор Георг Брандес так отозвался о романе в большой статье в газете «Politiken» (1926 г.):

«…Наживиным создано обширное и крупное произведение, которое по праву может стать рядом с не менее обширным романом Льва Толстого «Война и мир»… Этот эпос в прозе охватывает подавляющую массу лип всевозможных положений и может быть рекомендован всякому желающему познать современную Россию, как совершенно необходимое и мастерское произведение… Аристотель спрашивает себя, может ли художественное произведение в сто стадий длиной считаться действительно художественным произведением. Пусть Наживин не сердится на это напоминание о сотне стадий Аристотеля: написавший в дни моей молодости книгу в шести томах, я не могу делать упрека тому, кто выпустил труд в трех томах. Я могу только аплодировать».

Восторженные отзывы посвятили роману почти все литературные обозреватели Германии:

«… Хвала писателю! Подумайте только: книга в 1400 страниц, история культуры и нравов великого народа! Создано произведение, в котором автор проявляет себя как могучая творческая сила. Необычайное искусство изображения и художественная обработка огромного материала — вот что придает этому русскому писателю большое значение… Охватывая годы 1910–1920, Наживин, подобно Гоголю, дает готовые картины из всех кругов русского народа. До этого Наживина в Германии едва знали — этот роман одним махом сделает его у нас знаменитым».

«Hamburger Neueste Nachrichten», 14 ноября 1925 г.

«… Эти три тома рисуют упадок русского общества и причины, приведшие ею к этому разложению. Тут нет обвинительного стиля Кропоткина или Толстого. Роман написан с безграничной грустью, со всепонимающим сочувствием… Поэт стоит высоко над партийной грызней и одушевлен лишь одним желанием: служить бедной измученной России. Глубокомысленно изображающее современность и опережающее ее, произведение это принадлежит к числу тех, которые образуют как бы вершины своего времени… Для Наживина слова, которыми так часто злоупотребляют, человечность и справедливость не являются пустой фразой, но составляют задачу и содержание жизни…»

127

К звездам (лат.).