Лунный вариант

Неожиданно он поймал себя на мысли, что в последние дни в его отношениях с Женей появилась невидимая, но так хорошо осязаемая граница. Он, запросто хватавший ее в школе за вихры в беззаботных ребячьих играх, вдруг стал стесняться. Даже на берегу Иртыша, где в жаркие дни мужчины и женщины спокойно раздевались на единственном пляже, он стыдливо отворачивался, едва лишь Женя начинала снимать с себя платье или форменную рубашку с матерчатыми погонами. Мысленно он негодовал на всех других: как они смеют на нее смотреть, когда она раздевается! Особенно раздражал Леня Рогов, всегда находившийся в такие минуты вместе с ними. Прикидываясь страшно безразличным, он бросал на Женю такие взгляды, что Каменев дрожал от негодования и мрачнел: «Вот так и одолеет ее своей услужливостью и настойчивостью».

Склонившись на левое крыло, самолет уже подбирался к заданной высоте. Бортмеханик повернулся на сиденье, рукой сделал знак приготовиться. Это означало — ровно через две минуты Горелов должен первым покинуть борт машины. Каменев распахнул дверь. В проеме показалось голубое небо, смыкавшееся вдали с желтой необъятной степью. Самолет не слишком далеко ушел от Степновска. Ровные кварталы новых трехэтажных зданий, красная водокачка, стадион и зеленые скамейки летней открытой эстрады — все хорошо просматривалось с высоты. Самолет изменил курс, и внизу появился аэродром. Стоянки истребителей и тяжелых бомбардировщиков, скрещение серых бетонированных полос и сеть рулежных дорожек, здание командного пункта под развевающимся на ветру флагом Военно-воздушных сил — все это увидели парашютисты.

— Капитан Горелов, — негромко скомандовал Каменев, — приготовиться!

Алексей встал, расправляя плечи, попробовал, как застегнуты ножные обхваты, поправил ранец запасного парашюта и подмигнул Светловой:

— Сестренка Евгеньюшка, до встречи на земле-матушке.

— До встречи, братец Алешенька, — кивнула Женя.

— Пошел! — резко выкрикнул Каменев.

Горелов спокойно подошел к открытой двери и прыгнул в голубое пространство. Вскоре у него из-за спины вырвался оранжевый вытяжной парашютик, а затем и основной купол распустился над головой, став тугим от напора воздуха. Каменеву без слов было ясно: Алексей выбросился без опоздания и ненужной поспешности, в свое время. Георгий посмотрел на сосредоточенное худенькое лицо Светловой, успевшей уже пересесть поближе к люку, на место, которое только что освободил Горелов. Георгий хотел было скомандовать и ей так же строго и официально: «Старший лейтенант Светлова, приготовиться к прыжку!» — но встретился с ее обезоруживающими глазами, увидел в них неожиданные для себя удивление и радость и сразу опешил.

— Женя, твоя очередь, — выговорил он громко, стараясь преодолеть в голосе волнение, но прозвучало это опять предательски ласково.

Женя встала и, благодарно на него посмотрев, просто сказала:

— Иду, прощай, Жора, на земле встретимся.

В синем комбинезоне, опутанном лямками и тяжелым парашютным ранцем за спиной, она не потеряла привлекательности, казалась удивительно стройной. Спина ее была прямой, голова в твердой белой каске гордо поднята. Каменев бегло взглянул на секундомер и махнул рукой. И как только махнул, Светлова шагнула к двери. На мгновение задержалась, улыбнулась, обнажив сверкающие зубы. Остренький ее подбородок весело дрогнул:

— Пока, Жора!

И Женя оказалась за бортом. Фала, соединявшая ее с самолетом, туго натянулась и выдернула шпильку прибора автомата, находившегося у нее за спиной в маленьком кармашке. Этот прибор уже включился и отсчитывал секунды задержки, оставшиеся до раскрытия парашюта.

Черная Женина фигурка вписывалась в пейзаж земли. Секунды интервала стрелка отсчитала как бы одним дыханием. Каменев спокойно выпрыгнул в открытый люк. Ветер лизнул лицо, засвистел в ушах. Чтобы не завертело, он раскинул руки, машинально отметил: «Ну и ну, непослушная девчонка. Тянет. На разборе непременно отругаю. Ведь предупреждал же, чтобы никакого свободного падения. Почему до сих пор не открывает парашют?»

Черная фигурка девушки продолжала падать. Наконец темный от яркого солнца купол начал медленно разворачиваться над ее головой. Прекратив свободное падение, Светлова повисла на стропах. Каменев хотел уже дернуть за вытяжное кольцо, но какое-то недоброе предчувствие удержало. Он еще не оценил случившегося, мысль еще не сложилась в тревожные слова, но зоркие глаза уже зафиксировали беду, и неприятная, сковывающая волна оцепенения овладела всем телом. Отчаянный крик застыл на его высушенных встречным ветром губах:,

— Же-е-ень!..

Никто еще не мог понять происходящего над землей, на высоте в тысячу триста метров. Он, ее школьный товарищ в прошлом, инструктор в нынешнем, первый увидел непоправимое. На земле еще царило спокойствие, там считали, что обычный, рядовой прыжок протекает своим чередом. Один лишь Георгий знал, какое несчастье обрушилось на Светлову. Купол над Жениной головой, не успев наполниться, начал вянуть. Белый шелк — запаски обволакивал стропы основного парашюта. Женя неумолимо падала на выгоревшую от солнца иртышскую степь, и уже ничто не могло ей помочь.

— Же-ень!.. — громко и тоскливо звал ее Каменев, будто она могла его услышать. Но отчаяние, сковавшее тело, он уже поборол. «Нет, она не должна погибнуть, я этого не допущу! Она должна жить! У нее сейчас скорость падения, наверное, метров пятнадцать в секунду, не больше. А если так, я должен ее обогнать… Только это!»

Шелковые купола, перехлестнувшиеся над головой Жени, все-таки немного замедляли скорость ее падения. Георгий, не прикасавшийся к своему вытяжному кольцу, сразу понял: есть только одна возможность — он должен обогнать Светлову в свободном падении, раскрыть свой парашют и попытаться поймать ее стропы.

«Только так! — ожесточенно твердил Каменев. — Хватило бы высоты!»

Продолжая парить в воздухе, точными движениями рук и ног он направлял свой полет прямо на гаснущий парашют Светловой. Черная фигурка Жени, беспомощно барахтавшаяся в воздухе, росла, приближалась.

«Еще усилие. Еще. Только бы раньше времени не сработал прибор, — успел подумать Каменев. — Ну!»

8

Окунувшись в голубой воздух, Женя весело подумала, какими знакомо-приятными будут секунды свободного падения, когда и жутковато замирает сердце, и хочется как можно дольше пробыть над землей в свободном, рискованном и смелом парении. Ей показалось, что секунды проходят гораздо медленнее, чем во всех предыдущих прыжках. Но когда она бросила взгляд на высотомер на запасном парашюте, поняла — время раскрытия уже прошло. Рванув наотмашь вытяжное кольцо, зажмурив глаза, ожидала, что вот-вот последует аэродинамический хлопок — она повиснет на тугих стропах и скорость падения намного сократится. Но шли секунды, а она падала по-прежнему быстро. Открыв встревоженные глаза, Женя поняла, что основной купол, вышедший на этот раз с непонятным опозданием, перехлестнут.

«Ничего, есть еще запасной», — утешила себя Женя. Правой рукой дернула тонкую красную скобу запасного парашюта. Последовал хлопок, и Женя облегченно вздохнула, увидев разворачивающийся над головою шелк. Ее тело ощутило твердую силу привязных ремней. Стало приятно, что жуткое падение приостановлено. Она бросила взгляд на белевший далеко внизу круг, в самом центре которого приземлялся уже Горелов, и прикинула, как будет управлять стропами. Но что-то странное случилось в это мгновение. Почему-то желтая степь с черными кустиками саксаула, видневшимися в стороне крышами Степновска и светлой лентой Иртыша снова стала быстро вращаться, надвигаясь на Женю. Она запрокинула голову и вся похолодела. Запасной купол, обвив стропы основного, не наполнялся, а угасал. Ее снова несло к земле с бешеной скоростью. А на высотомере было уже меньше тысячи метров.

Насмешливая и четкая пришла мысль: «Восемьсот, деленное на пятнадцать, это что-то около пятидесяти четырех. Пятьдесят четыре раза успею подумать о жизни и смерти и о том, что Земля, от которой собиралась уйти на время в далекий космос, берет к себе в полном соответствии с законом всемирного тяготения. Берет навечно. Белый саван сникших парашютов будет сопровождать до последней встречи с землей. Под ним положат и в гроб. Я погибаю. Удар о землю — и сплошные потемки, как белый свет при закрытых дверях. Так, кажется, кто-то из классиков описывал смерть. Только кто? А может, это я сама выдумала? Какая разница! Но ведь я хочу жить! Не хочу, чтобы был почетный караул и все плакали! Не хочу, чтобы вызывали маму на похороны… Я даже Жорке не смогу сказать, что я полюбила. Боже мой, для чего смерть?!»