Страница 27 из 36
Едва-едва удавалось Мурамори уговорить его выйти ночью на улицу и засесть в засаду. Случалось, что в последнюю минуту, когда прохожий уже приближался к темному углу, где они поджидали его, Рокубэй вдруг поворачивался и убегал.
Естественно, что теперь, когда дух Рокубэя так ослабел, им нередко приходилось голодать, и Мурамори это очень не нравилось. Он с презрением глядел на своего спутника и господина и один раз даже осмелился сказать:
— Уж теперь старые грехи не искупить тем, что мы поневоле постимся. Все равно вам гореть в аду, так лучше, пока мы живы, поживем весело.
— А ты разве не боишься возмездия? — спросил Рокубэй.
— Я ничего дурного не делал, — ответил Мурамори. — Только исполнял ваши приказания. Я не виноват, и мне не в чем каяться.
Так, отощавшие, обносившиеся, недовольные друг другом, они вернулись в Эдо, рассчитывая, что прошло уже довольно времени и о них успели позабыть. Здесь они разыскали свой старый храм. Он еще больше обветшал, и никто там не жил. Но среди мусора они обнаружили все двенадцать мечей Дзюэмона.
— Значит, не удалось ему пробраться сюда, — печально сказал Рокубэй. — Видно, узнали его и поймали, и теперь уже нет его в живых и даже голова его на шесте у моста истлела, так что и проститься с ним не придется.
Мурамори ничего не ответил и только презрительно усмехнулся.
В этот вечер они были так голодны, что Рокубкй все же решился выйти на разбой.
— Клянусь богами! — чуть не плача сказал он. — В последний раз! Завтра же пойду в монастырь и постригусь в монахи.
Мурамори опять ничего не сказал и, насупившись, пошел за ним следом. Они выбрали темную подворотню и стали ждать.
Где-то долго выла собака, и опять стало тихо. Уже луна взошла, а все не было прохожих. И вдруг они услышали шаги.
— Приготовься! — шепнул Рокубэй.
В лунном свете Мурамори ясно увидел идущего. Среднего роста, плотный, голова высоко поднята.
Огромные глаза, брови, поднятые к вискам, искривленный рот — Дандзюро!
Внезапно горячая ненависть залила грудь Мурамори и бросилась в голову. Во рту стало горько. Все поплыло у него перед глазами. Как? Сейчас ночной бродяга, подлый разбойник бросится на Дандзюро, великого, на несравненного, и поднимет на него меч?
Что это шумит, как прибой, и бьет в виски? Зал Ямамура-дза тяжело дышит в напряженном ожидании. Барабан отбивает бешеную дробь. Свеча вспыхивает и меркнет. О Дандзюро, твой спаситель близко! Молодой, прекрасный, смелый, добрый! О Дандзюро, я достоин тебя!
Я стою, готовый к выходу. Поверх сверкающих доспехов плащ из белой парчи. Сейчас, сейчас!
Поднятая шестом занавеска плывет вверх. Я ступаю на «дорогу цветов». Я ударяю ногой по певучим подмосткам… А-а!
В одно и то же мгновенье Рокубэй выскочил из засады, весь изогнувшись, как тигр, и его меч сверкнул в лунном свете, Дандзюро в ужасе откинулся назад и застыл, а Мурамори тем самым приемом, которому Рокубэй когда-то научил его, молниеносным движением ребра ладони ударил Рокубэя от уха к затылку.
Имя третье:
КОРЭДЗУМИ
НАГРАДА ЗА ПОДВИГ
Лунный свет отразился на лезвии брошенного меча, такой яркий, что можно было на нем различить волнистый узор стали. Оттого что облака торопливо пробегали по лунному лику, стальные волны вздымались и опадали, и казалось, будто меч судорожно корчится в дорожной пыли, пытаясь подняться и не имея сил.
Дандзюро с трудом отвел взгляд от меча и посмотрел на своего спасителя.
Он с изумлением увидел, что это всего лишь мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, но так мал и худ, что, возможно, был немного моложе или старше.
Мальчик смотрел на Дандзюро неподвижным взглядом, таким напряженным, что зрачки перекосились, будто скатились к переносице. Дандзюро проговорил:
— Ты спас мне жизнь!
Мальчик вздохнул, поднял обе руки к лицу и прижал кулаки к глазам.
— Я не могу понять, как это случилось? — сказал Дандзюро и искоса посмотрел на лежащее у его ног тело разбойника. Оно лежало неподвижно, неестественно повернутое в сторону. Из темного угла уже подползала к нему, трусливо поджав брюхо, бродячая собака, которых так много водилось в Эдо. Дандзюро с отвращением отпихнул ее и повторил: — Как это случилось? Отчего он упал, будто гром поразил его? Как это могло случиться? Может быть, он уже оттолкнулся ногой для прыжка, а ты так нечаянно вышел из-за угла, что он не рассчитал движение, упал так неудачно и сломал себе шею? Нет, не так! Ведь я видел, как ты внезапно мелькнул перед моим лицом и закрыл меня, не испугавшись его меча. Но отчего он упал? Ты подставил ему ногу, и он споткнулся об нее?
— Вы великий Дандзюро? — заговорил мальчик. Голос у него был хриплый, как у человека, который только что проснулся и еще не очнулся от сна. — Ведь вы Дандзюро? Я вас узнал. Я не мог стерпеть.
Такой, видно, слабый и с пустыми руками и бросился прямо под меч. Это удивительно! Это вызывает восторг! Можно подумать: молодой Усивака и свирепый разбойник Кумасака. Что за подвиг! Как мне благодарить? Ведь награда ничтожна в сравнении с таким геройством… Но что же мы стоим тут? Идем, я отведу тебя домой. Ночью на улицах небезопасно, и если один раз удалось нам спастись…
— Мне некуда идти, — сказал мальчик.
Несчастный ребенок! Такой заморенный и истощенный. Всей одежды на нем — короткая истрепанная куртка, ноги голые.
— Некуда идти? Тогда идем ко мне, — сказал Дандзюро и улыбнулся мальчику. — Как тебя зовут?
В ответ застывшее, напряженное лицо мальчика вдруг зашевелилось. Зрачки побежали в сторону, заметались и опять вернулись на место. Рот задрожал и полуоткрылся. Лоб собрался сосредоточенными морщинами и разгладился.
Вдруг мальчик выкрикнул настойчиво и отчетливо, будто приказывая:
— Меня зовут Корэдзуми. Я сирота. Мачеха выгнала меня из дому.
— Идем, Корэдзуми, — сказал Дандзюро.
«Я иду рядом с Дандзюро. Я иду в дом Дандзюро. Я совершил удивительный подвиг. Я иду за удивительной наградой. Я Усивака — молодой герой. Дандзюро восторгается мной. Все, кто узнает о моем подвиге, будут восторгаться. Я герой, я герой, я герой».
У калитки в высокой стене стоял старик и держал в руке, казалось бы, излишний в эту светлую ночь фонарь. Красные и зеленые полосы пробегали от фонаря по морщинистому лицу и камням порога. Вытянув шею, старик пристально вглядывался в даль и, увидев Дандзюро, еще издали начал кланяться и восклицать высоким певучим голосом:
— О, Дандзюро! Как ты поздно!
А Дандзюро также издалека закричал:
— О, Юмэй! Меня чуть не убили! Меня спас Корэдзуми! Посмотри на него!
— О, Корэдзуми! Ты спас Дандзюро! — закричал Юмэй. — Великое дело! Великое счастье!
— Я недостоин… — сказал Корэдзуми и, гордо улыбаясь, переступил порог.
Юмэй закрыл калитку и задвинул засовы. Далеко за высокой стеной остались темный закоулок, пахнущий плесенью и псиной, и голодное ворчание в кишках, и ожидание бредущей по пустынной улице добычи, и Рокубэй — на скуле маленький шрам, черно-фиолетовая орхидея, Рокубэй — неподвижный в пыли, Рокубэй — добыча собак. Корэдзуми переступил порог.
Какой большой сад! Воздух чистый и свежий и пахнет цветущими кустами. Красные и зеленые полосы фонаря на каменных плитах. Дорожка вьется между холмов, увенчанных купами деревьев с широко раскинутыми кронами. Она обегает вокруг пруда, где в тихой воде плавают звезды, и горбатый мостик, встречаясь со своим опрокинутым отражением, образует подобие полной луны. Странные изогнутые скалы, серебряные в ночном свете, испещренные темными пятнами моха, расступаются и открывают дом. Стены комнаты раздвинуты. Оттуда струится теплый желтый свет. С террасы спускается женщина.
— Меня чуть не убили! — кричит Дандзюро. — Корэдзуми спас меня! Вот Корэдзуми!