Страница 24 из 66
— Владимир Ильич резонно мне возразил: этак, малый друг, у вас никогда своего авторитета не будет, ежели вы все время будете за нашу спину прятаться. Нет авторитета, так постарайтесь, говорит, его завоевать. Добейтесь, чтобы вас слушались, чтобы вам подчинялись. Это говорит, теперь ваша первоочередная задача.
— Вот и отлично! — тряхнула головой Галия. — Очень хороший разговор. И нет никаких причин впадать в черную меланхолию. Расскажи мне лучше, эта башня Суюмбике и правда красивая? И про саму Суюмбике расскажи, я ведь почти ничего про нее не знаю.
— Как? Совсем не знаешь?
— Слышала только, что была такая княжна Суюмбике, которая выстроила эту башню в память то ли о женихе своем, то ли о муже, погибшем на войне в чужих далеких краях. Отец рассказывал. Но что тут правда, а что легенда — понятия не имею.
— Легенда гласит, что Суюмбике не хотела верить, что муж ее погиб. Была она редкая красавица, многие добивались ее руки, но она до конца дней оставалась верна своей первой любвн. И в знак того, что ее верность священным супружеским обетам крепка и нерушима, она и велела возвести эту каменную башню.
— Красивая легенда… — вздохнула Галия. Некоторое время они шли молча. Мулланур был еще целиком во власти своих мыслей и чувств, а Галия думала об удивительном человеке, который шел сейчас рядом с нею. «Какой он умный! — думала она. — И как много знает… Когда только он успел прочесть такую уйму книг. Ведь он же совсем еще молодой».
Ей вдруг стало обидно, что Мулланур замолчал, погрузился в какие-то свои мысли. Словно бы невзначай тронув его за локоть, она спросила:
— Ты думаешь о Суюмбике?..
Высокий человек в стареньком азяме вышел из-за угла и двинулся им навстречу. Подойдя поближе, он остановился и стал пристально вглядываться в Мулланура, словно опасаясь, не обознался ли. Но, как видно, уверившись, что не ошибся, сорвал с головы рваную шапку и низко поклонился. Белой изморозью мелькнула перед глазами Мулланура густая седина. Однако на вид мужчина был еще совсем не стар.
— Салам алейкум, — поздоровался он.
Мулланур и Галия остановились, вежливо ответили на приветствие. Лицо прохожего показалось Муллануру знакомым, но, как ни старался, он не мог вспомнить, где видел этого стареющего, но еще вполне крепкого и сильного человека.
— Не признал? — заговорил прохожий. — А я тебя сразу узнал, еще издали. Уж больно обличье у тебя заметное. Абдулла я. Абдулла… Неужели не помнишь?
— Абдулла? — удивился Мулланур, догадавшись, что это тот самый старик татарин, за которого он заступился от имени только что организованного Комиссариата по делам мусульман. Замотавшись, он так до сих пор и не удосужился зайти и проверить, не выгнал ли хозяин снова своего старого дворника из дому. Краска стыда бросилась ему в лицо. — Здравствуй, Абдулла! — обрадовался он. — Все собирался зайти к тебе, узнать, как живешь. Очень рад, что вот так, ненароком встретились. А не узнал я тебя, потому что ты словно бы помолодел. Сейчас тебе и пятидесяти не дашь.
— Что ты, что ты… Мне пятьдесят шестой уже, — заулыбался Абдулла.
— Совсем молодой еще. А в тот раз я было подумал, что тебе все семьдесят.
— Горе у меня тогда было. А горе знаешь как сгибает человека.
— Ну а теперь как твои дела? Хозяин как? Не обижает?
— Что ты! Что ты! Как ты ему приказал, так все и сделал. И в комнату пустил, и матрац новый дать велел, жалованье платить стал. Совсем другой человек. Ну прямо что твой Сахар Медович!..
— Понял, значит, что с Советской властью шутки плохи.
— Как не понять!.. А ты и вправду комиссар? Или просто припугнул его? Только не обижайся, пожалуйста Я потому спросил, что комиссары — они все русские. А ты татарин.
— Дорогой ты мой Абдулла, — засмеялся Мулланур. Вот в том-то как раз и состоит Советская власть, что при ней каждый может стать комиссаром: и татарин, и башкир, и чуваш. Лишь бы только предан был всей душе революции, честно служил интересам трудового народа. Нет, я не обманул твоего хозяина, я и в самом деле комиссар. Комиссар по делам мусульман. Стало быть, и по твоим делам тоже. Комиссариат наш находится на улице Жуковского, дом четыре. Приходи, когда захочешь. Поговорим. А понадобится помощь какая — поможем! Спросишь комиссара Вахитова. Это меня так зовут: Мулланур Вахитов.
— Спасибо тебе, добрый человек! — низко поклонился ему Абдулла. — Нужда будет — приду. А не будет нужды — все равно приду. Как не прийти? Кабы не встретился ты мне тогда, даже и не знаю, что бы сейчас со мною было.
Уходя, он еще раз поклонился Муллануру чуть не до земли.
— Кто это такой? — удивленно спросила Галия.
— Это первый человек, которому наш комиссариат помог стать полноправным гражданином Российской республики, — ответил Мулланур, провожая удаляющуюся фигуру Абдуллы долгим задумчивым взглядом.
С того дня, как этот строгий молодой татарин привел его назад в дом, где он прожил столько лет и откуда его чуть было не выгнали, жизнь Абдуллы круто переменилась. Хозяин, Август Петрович Амбрустер, который прежде, даже в лучшие времена, еле удостаивал его взглядом, теперь обращался с ним так ласково, словно узнал в нем долю пропадавшего и наконец отыскавшегося единокровного брата. Да, видно, этот молодой татарин, назвавшийся комиссаром, и впрямь большой человек.
Август Петрович не только позволил Абдулле вновь занять его прежнюю каморку под лестницей, но даже распорядился, чтобы ему принесли туда новую, удобную кровать с пружинным матрацем. Больше того! Он самолично принес и вручил Абдулле теплое ватное одеяло.
— Возьми, Абдулла. На дворе зима, морозы сейчас стоят лютые, недолго и простудиться. Знаешь, как тибетцы говорят? Простуда — мать всех болезней.
Кто такие тибетцы, Абдулла знать не знал и ведать не ведал. Но видно, неглупые они люди, если так говорят. Уж ему ли, Абдулле, забыть, что такое простуда и какие могут быть от нее напасти. Ведь его жена, веселая голубоглазая Селима, оставила его вдовцом именно потому, что простыла на ветру в тот окаянный день… Аллах, как давно это было… Абдулла жил тогда со своей молодой красавицей женой далеко-далече от здешних мест — на Волге, в маленьком городке Буинске. Там он родился, там вырос, там и женился на своей Селиме. Сыграв свадьбу, они нанялись в услужение к богатому купцу, такому же татарину, как они. Такому же, да не совсем. Купец был мужчина видный. Было ему тогда, наверно, уже за шестьдесят — побольше, чем Абдулле сейчас. Но никому и в голову не пришло бы назвать его стариком. Высокий, статный, он летом ходил в легком камзоле, сатиновых шароварах, мягких сапогах, на голове — расшитая серебром тюбетейка. Зато уж зимой он надевал на себя такие одежды, что Абдулла даже и сказать не мог бы, из чего они сшиты. Шапка и шуба из какого-то невиданного серебристого меха; говорили, что где-то на далеком севере водятся зверьки, шкурки которых пошли на эту роскошную шубу. И каждая такая шкурка ценится на вес золота. У купца было три жены. Так полагалось по мусульманскому закону — по шариату. Свою младшую жену он любил без памяти, ни на один день с нею не расставался! Если случалось ему уезжать куда-нибудь по своим торговым делам, всякий раз непременно брал ее с собой.
И вот как-то раз вернулись они из очередной такой поездки. Абдуллы, как на грех, не было дома. А Селима в тот час стирала. И в чем была, полуодетая, распарившаяся от горячей воды, побежала на мороз встречать хозяина с молодой хозяйкой. Вот и прохватило ее на ветру.
Вернулся Абдулла домой, а жена в жару мечется. Так не приходя в сознание, в ту же ночь и отдала она бог душу. Остался Абдулла один.
Не мил стал ему с той поры белый свет. И не мог уж он оставаться жить в своем родном городишке. Собрал нехитрый скарб, распростился с хозяином и уехал куда глаза глядят. Скитался по разным городам и весям, пока и привела его судьба сюда, в самую столицу, в Петербург. Поступил в дворники к нынешнему своему хозяину, Августу Петровичу, верой и правдой служил ему, почитай, три десятка лет. И вот дослужился до того, что тот взял да и выставил его на улицу. Спасибо, нашелся добрый человек, не позволил совершиться такому злому делу.