Молнии

Что же касается Грегора, взгляд которого постоянно устремлен на голубку, он становится все более озабоченным. Ее здоровье пока еще оставляет желать лучшего, и он пытается укрепить его, варьируя режим питания, прогуливая птицу на берегах Гудзона и на пляжах Лонг-Айленда, чтобы она подышала морским воздухом, или же, согласно своим прежним теориям, подвергая ее воздействию легких электрошоков с помощью старенькой динамомашины. Он даже организует для своей пациентки каникулы, доверив ее, в одно прекрасное утро, рассыльному-полставочнику, который отвозит голубку вместе с длиннейшим списком инструкций к своим родителям, живущим за городом. Конечно, он расстается с ней с болью в сердце, но для ее выздоровления все средства хороши, и неделя на свежем воздухе должна подействовать на нее благотворно. Итак, Грегор с утра остается в одиночестве и проводит очень печальный, мучительно длинный день в гостинице, не испытывая никакого желания выйти проветриться, или поработать, хотя дел у него почти не осталось, или почитать газеты, которые он машинально пробегает глазами, не понимая ни слова. К вечеру он собирается поужинать у себя в номере раньше обычного, но неожиданно дробный стук в окно заставляет его обернуться, и что же он видит? Это она, его голубка, вернулась обратно и слабо долбит клювом об стекло, явно изнуренная своим долгим полетом. Сердце Грегора взволнованно трепещет, когда он впускает ее.

В последующие дни состояние птицы не улучшается. Она часто отказывается от корма, выглядит смертельно усталой, временами теряет сознание, а вскоре ее начинают мучить приступы кашля, сначала редкие, потом все более сильные, спазматические, сопровождаемые повышением температуры, словом, очень тревожные. Несмотря на свои солидные медицинские познания, Грегор понимает, что нужно срочно звать на помощь ветеринара. После долгого тщательного прослушивания, пальпации, исследования глазного дна, измерения давления и проверки рефлексов тройным постукиванием молоточка, ученый собрат Грегора смотрит на него с безнадежной грустью и, медленно качая головой, произносит диагноз. Увы, если вспомнить госпожу де Бомон, Маргариту Готье, Жермини Ласертэ, Клавдию, Фантину, Франсину, она же Мими, и других классических героинь, приходится констатировать, что голубка проявляет все симптомы туберкулеза, а эта болезнь в описываемые годы считается неизлечимой.

27

Проходит десять лет, и мы застаем Грегора за надеванием носков, по окончании чего он долго разыскивает под кроватью туфли. Он обувается неторопливо, с серьезным видом, какой иногда принимает человек его возраста, всецело поглощенный этой процедурой, с усердием старого ребенка, одинокого, прилежного, исполнительного, отрезанного от мира и сосредоточенного на своей задаче.

Нужно признать, что и тело Грегора, и окружающая его обстановка сильно изменились. Гостиничное пространство сузилось до минимума: теперь это жалкая каморка, выходящая во двор; что же касается его маний, то они с возрастом усугубились, зато движения стали замедленными и беспорядочными, так как руки временами начинают дрожать. Выглядывая в оконце, он уже не может обозреть бескрайний нью-йоркский простор, которым любовался некогда со своего четырнадцатого этажа в «Сен-Режи», откуда был виден весь город и даже река Гудзон. Увы, нет больше высокого небосвода, располосованного молниями до самого горизонта. Перед ним, за стеклами отеля «Нью-Йоркер», где он теперь проживает, одна только глухая стена, а позади, за его спиной, водруженное на треножник чучело голубки.

Когда она умерла, он сначала устроил ей пышные похороны. Затем, спохватившись, попросил эксгумировать ее и отдал таксидермисту. Но птица и в виде чучела, продолжала, если верить раздраженному заявлению дирекции «Сен-Режи», привлекать паразитов, что было чистым вымыслом: на самом деле, главным злом были неоплаченные счета, из-за которых в конечном счете Грегора попросили очистить помещение.

С тех пор ему пришлось, что ни год, переезжать из отеля в отель; все они находились примерно в одном районе, но каждый последующий был хуже предыдущего, в полном соответствии с тающими доходами постояльца. Сначала он пожил в «Пенсильвании», затем переселился в «Говернор-Клинтон» и, наконец, опустился до «Нью-Йоркера», куда менее комфортного и популярного, но зато и менее дорогого, а главное, тут закрывают глаза на присутствие птиц в номере, и теперь они проживают у него десятками.

Нынче утром он, в свои семьдесят лет, по-прежнему один как перст, одевается у себя в номере. Его одежда, как всегда, аккуратно вычищенная и отглаженная, уже не сшита у прежнего дорогого портного, но несколько своих костюмов времен былой роскоши он сохранил и очень их бережет, надевая лишь по торжественным случаям, выпадающим все реже и реже. От его двух сотен рубашек на сегодняшний день осталось всего полдюжины, да и количество остальных нарядов поубавилось в той же пропорции. У некоторых рубашек обтрепались манжеты, а сзади, у шеи, слегка потерлись воротники, и, когда это становится заметно, Грегор отдает их в перелицовку местной портнихе; кроме того, ему пришлось научиться самому пришивать пуговицы и обметывать петли. Ему вдруг чудится, будто от рубашки, которую он сейчас надел, исходит какой-то странный запах — так пахла бы смесь едкой пыли и слегка прогорклого масла. Однако он уверен, что эта рубашка, хотя ей немало лет, идеально чиста, как и все остальные, и потому со смиренным вздохом допускает, что запах исходит от его собственного тела и объясняется именно его изношенностью.

Итак, он старательно натягивает носки. Это длинные носки, вернее, получулки, доходящие до колен, и они требуют специальной методики обращения: сперва Грегор подворачивает брючину, затем аккуратно прилаживает носок на пальцы стопы, стараясь не перекосить его, чтобы пятка тоже легла на нужное место, затем осторожно натягивает его до колена, потуже, чтобы избежать морщин, после чего проделывает все то же самое со второй ногой. Далее нужно обуться и медленно методично зашнуровать башмаки, дважды продевая шнурок в каждую дырочку. Это не очень-то элегантно — дважды продевать шнурки в дырочки, — и раньше Грегор так не поступал, зато более надежно. Таким образом шнурок не рискует развязаться в течение дня, заставив Грегора согнуться в три погибели, чтобы привести его в порядок, а такие наклоны, как он чувствует все чаще и чаще, стали для него весьма затруднительны.

Поскольку его волосы поредели и в них появилась проседь, он в конце концов сбрил свои усы, заметив, что сами они остались черными, как и брови, а краситься из кокетства он не намерен. Однако он почти так же худощав и подвижен, как прежде, хотя и утратил былую живость; только нынешняя его худоба наверняка объясняется скудным режимом питания. Разумеется, в ресторане «Нью-Йоркера» кормят куда хуже, чем в предыдущих отелях, но для Грегора проблема даже не в качестве еды — он все равно не может его посещать. У него не хватает денег на нормальную пищу, он позволяет себе только теплое молоко да сухие галеты одной и той же марки, которые продаются в жестяных коробках с картинками; пустые коробки он не выбрасывает, а хранит. После того как дирекция отеля позволила плотнику соорудить полки вдоль одной стены его комнаты, Грегор разложил на них все свое имущество в этих коробках, тщательно их пронумеровав. Противоположную стену занимают его пернатые пансионеры в клетках, сделанных тем же мастером, который вдобавок изготовил по чертежу Грегора маленькую кабинку со шторкой, чтобы каждый голубь мог трижды в неделю принимать душ.

В первые месяцы проживания Грегора в «Нью-Йоркере» Этель время от времени навещала его, но он был слишком самолюбив, не хотел, чтобы она видела вблизи его убогую жизнь, и запретил ей приходить. Теперь он встречается с ней лишь вне отеля, как правило, в парках, где она сопровождает его во время прогулок и берет на себя покупку пакетиков с птичьим кормом, так как разговаривать с Грегором теперь уже почти не удается.