Страница 62 из 70
— Стой! — зычно приказал Плещеев. — Отпусти девок!
В ответ послышалась грубая брань казаков.
Мужик, почуяв неожиданную помощь, опрометью кинулся в сторону Плещеева и упал в ноги.
— Милостивец, заступись! — завопил он, ломая руки.
Плещеев всадил каблуки в бока лошади и в два прыжка очутился среди кучки казаков.
— Прочь! — крикнул он, занося нагайку и огревая ею бородача казака.
Казак поднял булыжник и запустил им в голову Плещеева. Тот покачнулся, на лице его выступила кровь. Из среды сгрудившихся казаков раздались выстрелы Тогда стрельцы обезумели, ринулись с наскоку на казаков, превосходя их численностью, окружили и после недолгой борьбы похватали.
— В воду их кидай, топи! — вне себя от раздражения и боли крикнул Плещеев.
Рядом был небольшой пруд. И здесь разыгралась трагедия. Стрельцы волокли казаков к пруду бросали их в воду, отталкивали ружейными прикладами пытавшихся выплыть, иных прикладами по голове добивали. Не прошло и нескольких минут, как с казаками было покончено. Только один из них успел в суматохе вскочить на коня и во весь опор помчался в стан. Стрельцы прозевали его бегство, потом заметили, бросились в погоню, но догнать не могли, и казак успел скрыться. Смекнув, что он не замедлит вызвать товарищей, стрельцы поспешили вскочить на коней и умчались. Мужик, крестясь и охая, подобрал девок, уложил их на воз и что есть духу погнал лошадь.
Паука разобрало любопытство, чем кончится дело Бояться казаков ему было нечего. Напротив, он мог им рассказать обо всем случившемся и заслужить их расположение, которое впоследствии могло оказаться не лишним. Поэтому он стал ждать. И ждать пришлось недолго: вдали уже показалась приближавшаяся на полных рысях многочисленная ватага казаков. Они бросились к пруду, стали вылавливать трупы товарищей, обшаривать дно пиками. Все казаки, брошенные в пруд, оказались мертвыми. Среди прибывших возбуждение возрастало с каждым мгновением. В это время Паук вышел из своей засады и, сняв шапку смиренно подошел к атаману казацкой ватаги Сидору Заварзину.
— Чего тебе? — спросил тот.
— Сидел я тут, видел все ненароком, поведать могу, — подобострастно ответил Паук.
— Рассказывай, — приказал Заварзин.
Паук, выгораживая казаков и клевеща на стрельцов, сказал, что они, исполняя приказ Ляпунова, как о том кричал дворянин Плещеев, безвинно утопили казаков.
— Смерть Ляпунову! — закричали казаки.
— Казнить собаку! — подхватили другие.
— Хоть бы и виновны казаки были, — сказал Заварзин, — не волен он казнить без земской думы. На то решение было.
— В стан! К Ляпунову! Сюда его! В воду! — раздались возбужденные крики.
Казаки стали торопливо навьючивать тела мертвых товарищей на коней.
— А ты кто же будешь? — спросил тем временем Заварзин Паука, внимательно оглядывая его уродливую фигуру.
— Странник я, батька, — смиренно ответил тот. — В Москву пробираюсь, чудотворцам святым поклониться.
— Сослужи ж мне службу, — сказал Заварзин, бросая Пауку в шапку монету. — В Москве в плену польском товарищ наш Илейка Куцько. Коли встретится, скажи — атаман Заварзин крепкую думу думает, как бы освободить его. Скажи, чтобы не кручинился, выручу его из беды.
Казаки вскочили на коней и пустились вскачь к стану. Дальнейших событий Паук ожидать не стал, да он и понял, что исполнить угрозу привести сюда Ляпунова и потопить его казаки не смогут: не так просто было всенародно схватить любимого воеводу. Но разыгравшийся на глазах Паука случай дал ему пищу для размышлений, и на обратном пути к городу он стал на все лады обдумывать, как бы использовать его для осуществления своих каверзных в отношении Ляпунова планов. И неожиданно его осенила блестящая мысль, которая оказалась настолько верной и чреватой благоприятными последствиями, что он на радостях добежал до хором приятеля прежнего своего благодетеля Равулы Спиридоныча — Федьки Андронова. С ним Паук и раньше был знаком и не раз оказывал ему кляузные услуги; после же смерти боярина Цыплятева он присосался к Андронову окончательно.
Андронов выходил из ворот, направляясь в Кремль к Гонсевскому, когда Паук стремглав прибежал и чуть не сбил его с ног.
— Ну, чего ты? Ошалел? — окликнул его Андронов.
— С делом до тебя, боярин! — прохрипел, едва переводя дух, Паук.
— Ну? — насторожился тот.
— Думаю, воеводу Ляпунова время извести настало.
— Эку новость поведал! Известно, давно время настало. Без тебя знаю. О том только и думы у нас с боярином Гонсевским. Да как извести-то?
— Уж я берусь!
— Сказывай!
— Берусь, и все. Если милость будет, доложи боярину Гонсевскому.
— Да мне-то чего не скажешь? Таиться бы нечего.
Паук хитро ухмыльнулся.
— Дело, сам знаешь, большое. Гонсевский казны за это не пожалеет. Так уж не осерчай, милостивец, ему первому скажу. Как бы пересказами не сглазить.
Андронова не удивила дерзость Паука, которой в другое время он ему бы не спустил. Дело было действительно настолько важным, что желание Паука открыть непосредственно Гонсевскому сущность его показалось естественным.
— Ну, ладно, — решил Андронов. — Ступай за мной. Так и быть, расскажу.
Когда они пришли в кремлевские палаты и Андронов послал доложить Гонсевскому, что он привел человека, который хочет сообщить не терпящее отлагательства дело, Гонсевский велел тотчас позвать их. Делая вид, что он не желает сам касаться известных ему подробностей дела, Андронов сказал лишь, что пришедший с ним человек берется извести Ляпунова, почему он и счел долгом привести его (при такой хитроумной постановке вопроса значительная доля заслуг на случай удачи оставалась, таким образом, и за Андроновым), и предоставил Пауку рассказывать. Тот подробно поведал о случае с казаками и об угрозах их убить Ляпунова.
— Так, — сказал Гонсевский, внимательно выслушав его. — А дальше-то что? От одной угрозы смерть не настанет!
— А дальше, — понизил Паук голос, — надо бы грамоты отписать от имени Ляпунова, за подписью его, да невзначай к казакам заслать!
— О чем грамоты? — насторожился Гонсевский.
— О том, что казаки-де вороги и разорители Московского государства. А потому-де след их всех вешать да топить, как ныне Плещеев потопил.
— Ну?
— И все! Грамоты те к казакам, что огонь в бочку с зельем, попадут. Тут Ляпунову и конец!
— Ха! Добже! — ухмыльнулся Гонсевский и довольно потер руки. — А подпись Ляпунова?
— Смастерю! — небрежно заметил Паук. — Руку его лучше своей знаю. Немалое время грамоты отписывал у него на Рязани.
— На Рязани? — удивленно посмотрел Гонсевский на Паука. — Ты служил Ляпунову?
— Подослан он был боярином Цыплятевым, — пояснил Андронов. — Я тебе, воевода, о том сказывал!
— А, знаю! — вспомнил Гонсевский. — Что ж ты дела-то до конца на Рязани не довел?
— Не довелось, боярин, — сокрушенно вздохнул Паук. — Промахнулся маленько. Немало муки за то принял. Нынче охота тебе до конца послужить. Награды не жду, да коли милость будет…
— Если выйдет толк, — перебил его Гонсевский, — наградой не обижу. Озолочу. Так и знай. Принимайся же за дело!
— К ночи грамоты готовы будут! — ободренный надеждой, радостно сказал Паук. — Завтра бы и заслать можно к казакам.
— С кем?
— Найду человечка. Имеется один на примете!
— Добже, буду ждать! Помни — озолочу.
Гонсевский милостиво отпустил обоих. Андронов повел Паука к себе, велел угостить его, отвел в свою «комнату», и там под наблюдением самого хозяина горбун и расположился писать грамоты, которые писал весь день не переводя духа. И к ночи действительно полдюжины грамот были готовы. Изучив в совершенстве умение Ляпунова составлять послания городам, Паук в точности соблюдал своеобразные особенности составления подобных посланий, и по языку, по выражениям, по оборотам речи даже сам дьяк рязанского воеводы Дамиан Евсеевич не сказал бы, не присмотревшись, что написанные Пауком грамоты фальшивы, не отличил бы, не зная, в чем дело, подложной подписи «Прокопея Ляпунова» от настоящей. В грамотах, адресованных различным городам, подробно развивалась мысль, вкратце высказанная Пауком Гонсевскому. Ляпунов объявлял казаков врагами русских людей и Московского государства, приводил примеры, страстно взывал к желавшим блага земле Русской истреблять их без пощады, при каждом удобном случае, даже без определенных поводов, ставил в пример поступок дворянина Матвея Плещеева и сулил щедрые награды в здешней жизни и вечное блаженство за гробом всем ретивым истребителям врагов земли Русской. Словом, грамоты вышли впечатляющие, ознакомившись с их содержанием Федька Андронов даже крякнул от удовольствия. Не глядя на ночь сходили к Гонсевскому. И он вполне одобрил грамоты, дал Пауку подачку в счет будущих благ, подтвердил, что в случае удачи щедро наградит его и даже походатайствует у короля награждение его землей.