Страница 56 из 70
— В том-то и беда, что в Москве его нет: слыхал, к тебе он на Рязань ради темного дела подослан Цыплятевым был. Вот я и подумал, схожу к тебе, узнаю, не ведаешь ли ты, где теперь тот человек. Он один может делу моему помочь, на него вся надежда.
— Да звать-то его как?
— Кифа, а по прозвищу Паук.
— Паук? — весело воскликнул Ляпунов. — Ну, молодец, Коли Паук может в деле том помочь, так он тебе поможет. Уж это я тебе говорю. Надо только умненько за него приняться!
— Денег не пожалею! — радостно воскликнул Аленин, в душе которого ярко вспыхнула угасавшая было надежда на спасение боярышни.
— И денег посулить можно, да и другое верное средство сыщется! — ухмыльнулся воевода.
— Так, стало быть, знаешь ты, воевода, где он, Паук-то?
— Знаю, молодец, — снова ухмыльнулся понятной горячности своего молодого гостя воевода. — Паук твой в стане тут у меня. Из-под Рязани я его с собой привез. Думал, Матвею Парменычу в подарочек его отдам. Ну, да ладно, пес с ним: коли сослужит тебе службу, на все четыре стороны отпущу. Сейчас я за ним и пошлю. Только, чур, в дело не мешайся, сам я его налажу. Сколько денег-то не пожалеешь?
— Сто два дуката у меня, все отдам! — радостно и возбужденно сказал Аленин, торопливо доставая кошель.
— Хе-хе, молодец, видно, птичка та, что улетела, никак, сердечко тебе клюнула? — пошутил воевода, смекнув, в чем дело. — Да хоть дукатов твоих тебе и не жаль, а и лишнего сулить не стоит: половины за глаза хватит. Другую половину себе оставь: на клетку пригодится, коль птичка обратно прилетит.
— Нет, Прокопий Петрович, — покраснел Аленин, — деньги те не доброй службой нажиты, так Бог с ними, все отдам. Вернее дело наладится.
— И то.
— Изволь же кликнуть Паука… Не терпится…
— Ладно, кликнем.
И, приподняв полу шатра, воевода хлопнул в ладоши и отдал приказ прибежавшему на зов ратнику позвать Паука.
Пока за ним ходили, Ляпунов вкратце рассказал Аленину, при каких обстоятельствах Паук попал в Рязань, что злодей в наказание был высечен и просидел два месяца в яме, и затем, ввиду необходимости в борзописцах, ему временно и условно была возвращена свобода, причем Паук занимался под строгим надзором перепиской грамот, на что он был великим мастером. Не желая оставлять Паука одного в Рязани из боязни, как бы он не сбежал, воевода, собравшись в поход в Москву, прихватил и его с собой, и Паук по мере надобности был походным писарем. Содержался он по-прежнему под надзором. Но хотя воевода и вез Паука, чтобы выдать его Матвею Парменычу, однако ввиду стараний горбуна и добропорядочности его поведения он решил переговорить с Матвеем Парменычем о том, чтобы не подвергать его дальнейшим наказаниям и по очищении Москвы отпустить на свободу. Но исправившийся Паук недавно снова затеял лихое дело: он пытался бежать и произвел насилие над стражей. За это воевода велел сковать его по ногам и посулил ему придумать при свидании с Матвеем Парменычем достойный способ наказания за все его провинности, вместе взятые. Поэтому в ближайшем будущем участь ждала Паука несладкая.
Стража ввела Паука в шатер и по знаку воеводы удалилась. Вид у него был страшнее прежнего: он исхудал в неволе, лишенный возможности, как бывало раньше, пьянствовать и есть до отвала. Благодаря худобе безобразный горб резче выделялся, а на обрюзгшем, прежде одутловатом лице кожа приобрела изжелта-бурый, землистый цвет и стала теперь морщинистой и висела складками.
При виде Аленина Паук блеснул глазами и замер, потупив их: присутствие Аленина не предвещало ничего хорошего. Паук вспомнил о покушении на него в декабре 1610 года и сообразил, что его позвали, очевидно, с малоприятной для него целью.
Тревожный взгляд его в сторону Аленина не укрылся от воеводы, которому тот только что рассказал о декабрьском покушении.
— Что, признал знакомца? — ухмыльнулся Ляпунов. — Да уж, приятель, готовься давать ответ. Взыщем мы с тебя нынче разом за всю твою вину и проделки.
Он помолчал. Паук тяжело дышал.
— А вина твоя тяжкая, — продолжал Ляпунов. — Вспоминать не стану, сам ты лучше знаешь. Человечек ты вредный, подлый, хуже зверя. Живешь ты на земле ради одного зла. Так чтобы землю от липшего зверя избавить, одно наказание годится для тебя: казни предать.
Паук повалился в ноги воеводе и взвыл, целуя его сапоги и судорожно хватаясь за них.
— Оставь, — брезгливо поморщился Ляпунов, оттолкнув его ногой, — встань и слушай. Ты вот на жизнь сего молодца замышлял, а он тебя от смерти спасти хочет.
Паук с загоревшейся в глазах радостью, но недоуменно покосился на Аленина.
— Так вот, — продолжал Ляпунов, — так и быть, дарю тебе жизнь, коли заслужишь того.
— Милостивец! — взвыл Паук. — Отслужу, вот те крест — отслужу. Век служить буду да добром поминать!
— Жизнь тебе дарую да в придачу и деньгами еще награжу, — продолжал Ляпунов. — А служба спросится с тебя легкая.
И он коротко изложил суть того, что требовалось от Паука: проникнуть к боярину Цыплятеву и в течение двух дней известить о судьбе, постигшей боярышню; за исполнение этого первого поручения он получал двадцать пять дукатов; затем устроить побег Наташи; при благополучном осуществлении была награда в сто двадцать пять дукатов; теперь же в виде задатка выдавалось двадцать пять дукатов. Кроме того, Пауку прощались все прежние провинности и он получал полную свободу.
Горбун ошалел от радости. В сущности поручение было для него пустяковым, а благодеяний ожидала тьма. Он снова упал в ноги и Ляпунову, и Аленину.
— Так, стало быть, берешься нам боярышню добыть? — спросил воевода.
— Берусь, кормилец, берусь! — радостно отозвался Паук, едва ли не впервые плача от радости и утирая кулаком глаза.
— Гоже! Ну-ка, Дмитрий Ипатыч, — обратился воевода к Аленину, — раскошеливайся.
Аленин торопливо взялся за кошель, отсчитал двадцать пять золотых монет, в числе которых были и угорские и голландские червонцы, и польские дукаты, и флорины, и корабленники[105], и положил их стопкой на стол перед воеводой. При этом он несколько смутился: ему пришло в голову, что вряд ли благоразумно оказывать Пауку такое большое доверие, ибо ничто, казалось, не обеспечивало исполнения им обязательства. Паук, алчно покосившись в сторону грудки золотых монет, подумал, что дело складывается для него что-то уж слишком благоприятно. Воевода же, подметив недоумение и того и другого, незаметно ухмыльнулся в широкую бороду лопатой, что-то подумав.
— Так, — сказал он, когда Аленин отсчитал червонцы, — вот и задаток готов. А теперь присядь-ка, милый человек, — обратился он к Пауку, — да грамоту задаточную отпиши. Оно вернее будет…
«Вот она где, закавыка!» — подумал Паук, примащиваясь к столу, и не ошибся.
— Сего… проставь там месяц, число, год, — начал воевода, — я, нижепоминаемый… Званьем-то как тебя величать?
— Торговый мужик, — согнувшись в три погибели над столом, прохрипел своим жирным голосом Паук.
— Ну, так и пиши, — продолжал Ляпунов, — сего, значит, числа, месяца и года я, торговый мужик Кифа, прозвищем Паук, нарядился извести убийством польского воеводу… ну-ка, пиши, пиши… воеводу, Александра Корвина-Гонсевского…
— Ась? — не вытерпел наконец Паук и удивленно уставился на Прокопия Петровича.
— Пиши! — коротко и внушительно-строго приказал Ляпунов. — Там видно будет.
Паук покорно опустил голову.
— …Гонсевского, — повторил он, дописывая.
— …сроком от сего числа в одну неделю, — продолжал Ляпунов. — А за то убийство, если я его в срок сделаю, договорился я, Кифа Паук, получить от рязанского воеводы Прокопия Петровича Ляпунова двести золотых. Сего же числа в тот счет двадцать пять золотых вперед взял.
— …взял, — дописал Паук.
— Ну, поставь подпись, и все! — приказал воевода. — Вычти-ка!
Паук вслух прочел написанное.
— Чай, понял? — ухмыляясь, спросил Ляпунов. — Для обережения это. Коли слукавишь да, двадцать пять червонцев вперед взяв, в Москву уйдешь, дела не сделаешь, а к полякам пристанешь, так покуда Москвы мы не взяли, грамотку эту я пану Гонсевскому дошлю. Как ни хоронись, он тебя сыщет, и расправа коротка будет. А коли дело в срок сделаешь, в тот же день золото тебе на руки, да и грамотку в придачу. Давай-ка ее сюда!
105
В то время в Московском государстве в большом распространении была иностранная монета. Угорские (венгерские) и голландские червонцы и польские дукаты ценились около 1 р. 80 к. — 2 р. 50 к., польские флорины и корабленники — около 1 р.