Страница 50 из 81
— Слушай, Лариса, а не напиться ли нам сегодня? — неожиданно прервал ее Алексей. — А то я, знаешь ли, все-таки немного устал от их пуританского образа жизни. Надо расслабиться, может, и мысли появятся свежие.
— Ну да. То тебя в лес тянет за свежими мыслями, то теперь — напиться. Только что-то я мыслей все не вижу. Кстати, я ведь тебя давно хочу спросить — как ты тогда в баре сумел предугадать, что вьетнамцы поднос опрокинут? И еще раньше, у меня дома?
— А хрен его знает, Лариса. Давай выпьем, а то я сам себя уже не понимаю. Тогда все это мне казалось естественным. Сейчас даже пугаюсь, как вспомню. Мне еще тогда сны всякие странные снились. Не знаю, наверное, просто нервное перенапряжение работало. Так сказать, скрытые ресурсы организма проснулись.
— Вот сейчас бы твои скрытые ресурсы очень нам пригодились. Я ведь и правда не знаю, что нам теперь делать. Это со мной впервые, с тех пор как я приехала в Штаты. Раньше все было просто, здесь вообще, в принципе, все просто. Любой иммигрант тебе скажет. Терпение только нужно, все приходит постепенно — работа, деньги, приличное жилье. Дорожка накатанная и много раз проверенная. А сейчас — влипла я с тобой… Напиться, — вернулась она к открытой им теме. — Ну напьемся, а как ты к своим попам пьяный придешь? Что скажут тебе твои папочка с мамочкой?
— Черт, вот проблема…
— Да, в хорошую ты попал компанию. Даже если ты не придешь, все равно весь город завтра будет знать, что ты напился. Все равно до твоего пастора дойдет. Журить тебя будет… — Лариса откровенно веселилась, издевалась над ним, как над школьником каким-то…
— Ну, в конце концов, мне это тоже надоело. Эти умники ведь не знают, с кем имеют дело, я смерть в двух шагах видел, в меня стреляли, я сам… — Он запнулся. — Какого черта! Поехали в Денвер, оттянемся как следует. Мы, в конце концов, в свободной стране или где?
— Ну, поехали. С ночевкой, да?
— С ночевкой.
— А деньги ты у Дуайта оставишь?
— Да, деньги… Я, конечно, ему доверяю, но все-таки как-то неспокойно мне их там оставлять… Может, с собой возьмем?
— Ага, нажремся и потеряем. Или упрет кто-нибудь.
— Тогда сдадим в камеру хранения на вокзале.
— В камерах хранения тоже воруют. Не знаю, как в России, — Лариса язвительно улыбнулась, — но в Штатах могут. Редко, конечно, но могут. Такие вещи нужно в банке держать. Для нас, увы, это невозможно.
— Почему? Ах да, налоги… Ну так что? Оставим у Дуайта?
— Я не знаю. Решай сам.
— Давай оставим. Только я бы оттуда немного взял с собой…
— А что, у тебя уже деньги кончились?
— Если устраивать настоящий оттяг… Мы в Питере, если примемся с Катериной оттягиваться, то тратим довольно много. А здесь — здесь соблазнов, согласись, побольше. Все равно рано или поздно мы их распечатаем. Так почему не сейчас?
Лариса не ответила на его вопрос. Она помолчала и спросила сама:
— А кто такая Катерина?
— Катерина? — Алексей посерьезнел. — Катерина… Подруга питерская.
— Что так скучно отвечаешь? Просто подруга?
— Просто подруга. Разве тебя интересуют подробности?
Лариса удивилась, почему упоминание питерской Катерины едва не испортило ей настроение. Ведь не влюбилась же она в этого Лешу? Хоть он и неплохой парень, конечно, не похож на остальных приезжих.
— Я звонил Катерине позавчера. Говорит, что в Питере скука, холод и грязь. Осень.
— Осень? Питер, насколько я знаю, осенний город. Не тянет домой-то, в грязь и холод?
— Пока не тянет. Пока можно и здесь пожить. Тем более что компания у меня замечательная. — Он погладил Ларису по плечу.
— Но-но! Что-то ты разошелся… Воспоминания о Катерине раззадорили, да?
— Пойдем, Лариса, денежки наши заберем, — улыбнулся он. — Заберем денежки и поедем устроим себе пикничок. Имеем мы право отдохнуть как белые люди, в конце концов, в стране равных возможностей?
Они направились к дому пастора. Каждый раз, подходя к нему, Алексей прикидывал, как бы он распорядился домом, окажись такой в его собственности. А как оказалось, это было вполне досягаемо, будь он полноценным американцем. Дуайт, как практически и все жители Дилона, купил свой дом в долг, взяв кредит. Выплачивать его предстояло большую часть жизни, вернее, не всей жизни, а тех золотых лет, пока он еще, что называется, был в самом соку, трудоспособен и сравнительно молод. То есть лет до шестидесяти.
Всего-то делов — полмиллиона долларов… Именно та сумма, что лежит сейчас в спальне на втором этаже. Дом был, правда, шикарный. По русским меркам, достойный какого-нибудь президента банка. Два этажа, девять комнат, три туалета, гараж с подсобкой. Вентиляция, отопление, пожарная безопасность… Однажды Алексей слишком сильно растопил камин, так сирена пожарной тревоги завыла на весь городок…
Конечно, он не стал бы влезать в долги к государству, он никакому государству не верил. Нашел бы денег, купил домик и жил-поживал вот с Ларисой хотя бы… Она нравилась Алексею все больше и больше. В ней не было взбалмошности, бесчисленных капризов, которыми украшали свою и чужую жизнь свободные от комплексов питерские девчонки. А несвободные его вообще не привлекали…
Они вошли в дом — входная дверь днем не запиралась, если дома кто-то был. Дуайт сразу вышел в прихожую с обычной своей улыбкой. Увидев Ларису, он на миг скуксился, но быстро обрел привычный приветливый вид. «Видимо, тоже профессиональное», — отметил Алексей.
— Алекс!
По тону, каким было сказано его имя, Алексей понял: что-то не в порядке. Каким бы ни был Дуайт профессиональным ритором, но если что-то нарушало привычный ход жизни пастора, он не мог скрыть волнения, раздражения и даже страха. Алексей давно уже уяснил из разговоров с ним и его друзьями, что в любом мало-мальски непривычном, выходящем за рамки распорядка, по которому жил весь городок, случае все бежали в полицию. Или, если стряслось нечто личное, — к нему же, Дуайту, который, в свою очередь, бежал или звонил в участок… Сами горожане очень редко были способны принимать жесткие, мужские решения и брать на себя ответственность. И сейчас тон пастора выдавал растерянность и был неприятным, неестественным за растянувшей губы улыбкой. «Ну сказал бы, как у нас водится: ё-моё, Леша, в чем дело? Хотя я вроде бы ничего не натворил… А то прикидывается, что все у него о’кей…»
— Алексей, мне надо сказать тебе несколько слов. — Дуайт повернулся и стал подниматься по лестнице.
— Я мигом. — Алексей посмотрел на Ларису. Та, как обычно, бывая в этом доме, словно натянула на лицо маску. — Подождешь?
— Давай, давай. Я буду на крыльце. Покурю.
— Алекс, — начал священник подчеркнуто серьезно, когда они оказались в коридоре второго этажа. — Алекс, ты давно знаешь Ларису?
— Да нет, Дуайт, мы в Нью-Йорке познакомились. По-моему, хорошая девушка. По крайней мере мне так кажется.
— Я думаю, что ты ошибаешься, Алекс. — Дуайт прошелся вдоль коридора, точно читал проповедь в воскресной школе. — Нью-Йорк — плохой город… Зачем Лариса поехала с тобой? Она хочет выйти за тебя замуж?
— Что ты, Дуайт! Мы просто друзья…
— Мои прихожане — очень умные люди. Среди них много опытных людей, повидавших мир…
«Видел я этих опытных, повидавших… В Питере бы и недели не протянули со своим опытом, со своим наивным отношением к жизни. Если уж Нью-Йорк, теплица, для них адом кажется…»
— …Они говорят, что Лариса на тебя скверно влияет.
Алексей ждал чего угодно, но не этого отеческого выговора. Кто он этому попу? Не родной сын и даже не прихожанин… Какого дьявола пастор лезет в его жизнь? В жизнь, которой он даже приблизительно не знает и понять не может.
— Все видят, какое у нее делается лицо, когда мы говорим о Боге. Все думают, что Лариса просто нью-йоркская проститутка… — Последнее слово было сказано Дуайтом чуть ли не с гордостью. Алексей уже знал эту манеру — гордиться своей просвещенностью, современностью и раскованностью, заключающейся в том, что «стыдные», как считали прихожане, слова, вроде только что произнесенного и ряда других — сифилис, например, или член, — произносятся ровным тоном как само собой разумеющееся. Мол, нет у нас запретных тем… Конечно нет, если голову спрятать в песок, а на мир смотреть через задницу… Алексей тоже постарался не менять выражения лица, а смотрел на Дуайта как бы с заинтересованностью. Внимая, так сказать. — Ты должен от нее избавиться. Мы хотим, чтобы Лариса уехала из нашего города. Пусть живет в своем ужасном Нью-Йорке.