Страница 39 из 81
— Слушай, твой напарник на меня так смотрит, я прямо чувствую, как он меня трахает! — со смехом заметила Марина Таккеру. — Ну ладно, мальчики. К делу. О! Вот и водочка поспела! — Она взяла рюмку, принесенную официанткой, посмотрела на свет и поставила на стол. — Дело ваше тухлое, парни. Вы эту Ларису не вычислили?
Таккер отрицательно покачал головой:
— Пойди ее вычисли в Америке. Она нигде не регистрировалась, на работе ничего не знают — она в отпуске, розыск мы не объявляли — так что искать концы надо здесь.
— А тот парень, что был с ней?
— Та же история. А главное — единственная ниточка, этот ублюдок Джонни, провалился словно сквозь землю!
— Ага. — Марина закурила.
Клещ отметил, что пальцы у нее сильные, с коротко остриженными ногтями.
— Значит, официальные каналы вы игнорируете?
— Марина, позвольте я объясню. — Клещ придвинулся к ней поближе. — Если бы мы пользовались нашей официальной сетью, все эти… — он помялся в поисках нужного слова, — подростки, уже сидели бы в моем кабинете и плакали о своей разбитой юности. Но в силу разных причин мы должны действовать как частные лица.
— Хм, как частные… А что, этот ваш Джонни, почему вы думаете, что он что-то знает?
— Я чувствую. А я в таких вещах никогда еще не ошибался.
Марина вскинула брови:
— Да? Какой интересный мужчина! Так говорит — у меня просто мороз по коже… Значит, так. Я кое-что тут попробовала выяснить. Ваш Джонни болтается с «крокодилами». Знаете «крокодилов»?
— Знаем, — ответил Клещ. — По этим парням давно плачет тюряга.
— Ну вот, есть повод, чтобы они в ней погостили. А может, нет. Это ваше дело. Но Джонни ищете не только вы.
Клещ напрягся. Кажется, они вышли на след. Таинственные ночные гости, звонки, «жучок» в телефонном аппарате — сейчас все объясняется.
— Вам известно — кто?
— Если бы я знала — наверное, не стала от вас скрывать… Ищите «крокодилов». Больше я вас ничем не порадую.
Клещ резко поднялся со стула.
— Куда вы? А ужин? — Марина снова подняла рюмку.
— Какие-то ублюдки слушают мой телефон, ходят вокруг моего дома! Я хочу покончить с этим. Я разберусь с черной мразью, выбью из них все, что знают. И из засранца Джонни все выколочу. Достали эти эмигранты! — Он вздрогнул и смущенно взглянул на Марину.
— Ничего страшного, — улыбнулась женщина. — Мне это, как говорится в России, по барабану.
— Таккер, ты едешь со мной?
— Куда ты собрался? — Судя по беспечному виду, Милашка не собирался мгновенно оставить заведение.
— Куда-куда, к Мартину. «Крокодилы» пасутся у него. Мне надоело миндальничать с этой сволочью.
— Клещ, я тебя очень уважаю как старшего товарища, но ты лучше остынь. Они от нас никуда не денутся. Расскажи лучше, кто у тебя под окнами ходит? — Таккер посерьезнел. — Давай, напарник, колись.
Билл Бергман чувствовал сегодня вечером небывалый подъем сил. Лет пятнадцать назад он назвал бы это творческой энергией, сейчас же понимал, что на самом деле это всего лишь своевременная и правильная опохмелка, которая не успела еще перейти в банальное опьянение. Вот этот период — между опохмелкой и полной потерей ориентации — был самым желанным и продуктивным. Распухшие пальцы в мелких порезах и трещинках слушались так, словно действительно Бергман находился в 1965 году, когда играл еще со своей группой и имел очень большие планы на будущее в музыкальном бизнесе. Сейчас ему редко удавалось сыграть свои старые песни с тем же блеском, что прежде, но вот в таком отличном состоянии, как теперь, это было вполне возможно, и Билл, начав вечер с Боба Дилана, готовился позже перейти к своим древним мелодиям, некоторые из которых он считал настоящими потенциальными хитами. Если не напьется к тому времени, конечно. Он внимательно следил за публикой — судя по ее реакции, хотя и сидели у Мартина сплошь ублюдки, его шоу сегодня действительно удавалось. Черные, желтые, белые и красные бандиты притопывали, прихлопывали, гнусаво вторили Бергману и громко кричали после особенно удачных гитарных соло. Проработав в этом местечке уже несколько лет, Бергман, будучи еще не смертельно пьяным, всегда внимательно следил за реакцией публики. Невнимание к ней могло стоить нескольких зубов, ребер, а то и жизни. Поэтому он и заметил первым вошедшего в бар старика Мартина посетителя, не являющегося завсегдатаем.
Бергман сразу узнал его — это был тот самый русский человек-гора, который пришел со своим приятелем в тот день и одновременно с ментом, притащившим сюда неизвестно зачем бедолагу Джонни. Потом этот мент сцепился с Линзой, а после этого мент, Джонни, человек-гора и его хиляк-дружок исчезли. Вид этого огромного русского и тогда не внушал Бергману теплых чувств, а теперь — и подавно. То, что он русский, Бергману было ясно с первого взгляда, хотя этот дикого вида человек не произнес ни слова. Билл даже не спрашивал себя, почему он так уверен в принадлежности гиганта сибирским просторам, в нем просто говорил опыт многолетнего общения с разного рода, как он говорил, негосударственными людьми. Излюбленное прессой определение «русский медведь» не подходило к вошедшему, это действительно был человек-гора. Монолит, от которого, как подумалось Биллу, пули должны просто отскакивать.
И благодаря тому самому своему опыту Билл сразу почувствовал опасность. Он продолжал играть, но весь собрался, пододвинул ноги под высоким табуретом так, чтобы максимально быстро и безболезненно упасть на пол, если начнется стрельба или еще что-нибудь веселенькое. Иногда здесь шли в дело гранаты.
Бергман понимал, что видимое равнодушие сидящих вокруг стойки и за несколькими столиками посетителей к вошедшему — это не более чем маскировка. Такую фигуру не могли не приметить, особенно люди той профессии и того склада характера, что сиживали у старика Мартина по вечерам. Тем более что вошедший задержался на несколько секунд в дверях, оглядывая зал.
Линза сидел на своем обычном месте, спиной ко входу, у стойки. Как и все прочие, с приходом нового лица он не прервал тихой беседы с Патроном — маленького роста старым педиком, промышлявшим подделкой документов и для души, что называется, поставкой мальчиков более или менее состоятельным любителям. Русский, удовлетворившись быстрым осмотром помещения, вразвалочку, неуклюже направился вдоль стойки к единственному пустующему столику в дальнем углу. Он шел ни на кого не глядя, но Бергман понимал, что его маленькие глазки, чуть прищуренные в какой-то странной жутковатой улыбочке, следят за каждым движением вокруг. Ему даже показалось, что эти глазки должны видеть и то, что происходит у него за спиной. Руки его свободно болтались вдоль квадратного тела, ноги чуть шаркали по полу. Если бы Бергман не был столь искушенным в защите собственной шкуры партизаном — он считал себя именно партизаном на вражеской территории, во всем этом диком городе, — то мог бы посчитать русского за безобидного растяпу, случайно зашедшего не в тот ресторан.
Но в данном случае все шло именно так, как Билл и предположил с самого момента появления этого парня. Проходя мимо Линзы, русский вдруг махнул рукой, лениво, но настолько быстро, что Бергман даже не заметил, как толстая длань вернулась на место, описав в воздухе полный круг. Если бы не Линза, с деревянным стуком вонзившийся лбом в стойку бара от удара по затылку.
Похмелье брало свое. Эйфория, которую испытывал еще мгновение назад Бергман, кажущиеся легкость и упругость тела исчезли при первом же его движении. Билл неловко плюхнулся на пол. Грохнув гитарой и свалив за собой табурет, ударился подбородком о лоснящиеся доски и замер, поняв, что сделал что-то не то. Истрепанные алкоголем нервы подвели его, вернее, не его даже, а, как ни странно, Линзу. Бергман опередил события, но его падение было неким сигналом, уже утвердившимся в неспокойном баре Мартина. Если Бергман падает, значит, началась стрельба. Молодой, лет семнадцати, черный парнишка, удолбанный так, что это бросалось в глаза самому неискушенному наблюдателю, сидевший возле самого входа и что-то гнусаво и нудно объясняющий заплетающимся языком своей девице, вздрогнул от шума, произведенного Бергманом. Метнув мутный взгляд на Линзу, лежавшего головой на стойке, он неожиданно для всех выхватил из-под рубахи револьвер и выстрелил, целясь в продолжающего движение русского. Но то ли кайф слишком сильно гулял в крови юного героя, то ли русский правильно и профессионально рассчитал траекторию своего движения — пуля, летевшая точно в него, запоздала на долю секунды, за которую тело гиганта сместилось чуть вперед и открыло спину поверженного завсегдатая. В нее и вошел кусочек свинца, прошив тело насквозь чуть ниже правой лопатки и увязнув в полированном дереве стойки. Линзу чуть бросило вперед, тело его дернулось и, замерев уже совершенно, плавно сползло на пол.