Страница 3 из 22
– Посмотри, пожалуйста, - пригласила она Люсю указательным пальцем к столу. - Здесь хорошая запись.
Оставаясь к Ирме Михайловне боком, Люся поднялась со стула и с видом человека, давно знакомого с материалом, небрежно пролистала гармошку кривых.
У Ирмы Михайловны и в мыслях не было задать Люсе прямой вопрос, она ли сделала накануне эту замечательную запись. Во-первых, сомнения у Ирмы Михайловны уже не возникало: автором записи могла быть только Люся, хотя и странным показался ей этот Люсин сюрприз. Во-вторых, прямой вопрос неприметно ущемил бы право руководителя на ценную и своевременную помощь молодому специалисту, на чуткое наставничество, на соавторство наконец, ущемил бы право старшего на лучший кусок пирога.
Люся же подумала об аспиранте Окурошеве и из слов Ирмы Михайловны сделала вывод, что та приглашает ее к справедливому дележу.
В итоге между Люсей и Пыреевой произошел такой тонкий разговор.Люся:Да, это очень хорошая запись, Ирма Михайловна.Пыреева:И пометки образцово сделаны.Люся:Да, и пометки хорошие.Пыреева:Можно считать, что эксперимент проведен блестяще.Люся:Конечно.Пыреева:Запись можно сразу показать Ираиде.Люся:Да, ей должно понравиться.
Обе остались очень довольны друг другом.
Пришло известие, что у себя в кабинете появилась Ираида Климовна Верходеева. Несколько минут лаборатория напоминала всполошенный муравейник. В кабинет же начальницы зашли тихим гуськом и безо всякой суеты. Собрались все, кроме аспиранта Окурошева и Люси. Николай был послан к Свете Коноваловой, материально-ответственной лаборатории, по срочному заданию, а Люсю Ирма Михайловна не без умысла спешно отправила в местную командировку. Люся вновь осталась довольной, решив заодно заскочить в парикмахерскую.
Верходеева говорила с обыкновенным своим выражением на лице: с улыбкою тибетского ламы и змеиной неподвижностью во взоре. Она отдала несколько распоряжений по текущим делам, а на десерт по привычке готовила профилактическую порку.
К ее приятному изумлению и все же при том к мимолетному невольному неудовольствию порка на этот раз не удалась.
Спросила она, к примеру, Бориса Матвеевича, как поживает его отчет, а тот вдруг раз - выдернул отчет жестом фокусника из своей папочки и подал. При этом он живо осмотрелся по сторонам и остановил боковой взор на Ирме Михайловне.
Верходеева дважды пролистала отчет и пристально посмотрела на Хоружего.
– А кто вам так красиво печатал? - спросила она с медленно возникавшей на ее губах приветливой улыбкой.
– А что… да хоть и жена… Почему бы и нет.
Борис Матвеевич стрелял глазами сразу по двум целям: по Пыреевой и по Оле. Нужно было заметить реакцию обеих. Оля, щурясь, подпиливала под столом ногти и на слова Бориса Матвеевича даже бровью не повела. Ирма Михайловна снисходительно улыбалась.
“Черт их, баб, поймет, - досадливо подумал Борис Матвеевич. - Все равно подбросили они… Кому еще?.. Сами признаются”.
Поинтересовалась Ираида Климовна, как обстоят дела у Пыреевой. Дела у нее обстояли как нельзя лучше. Качество записи биотоков мозга шишкохвостого геккона превосходило все мыслимые стандарты института.
– Долго вчера возились с Люсей, - рассказывала Ирма Михайловна. С наводкой никак справиться не могли… Но ничего, вывернулись. Хорошая запись, хоть на конгресс в Швейцарию вези.
Ираида Климовна недоверчиво кивнула.
Дошла очередь до Елены Яковлевны Твертыниной, и она тоже смогла похвастаться полным порядком. К ней поступил новый террариум с двумя парами варанчиков, была отпечатана программа новой серии экспериментов, получены все необходимые подписи на текущих бумагах. Об одном лишь Елена Яковлевна умолчала, но вовсе не из какого-либо расчета, напротив - из совершенной своей непосредственности. Дело в том, что и новый террариум, и готовые бумаги появились утром в комнате Твертыниной как бы сами собой, словно их подбросил некий доброжелатель-инкогнито. Не только с программой экспериментов, но и вообще с их замыслом Твертынина познакомилась сегодня впервые, разобрав обнаруженные не столе бумаги. По правде говоря, варанчики были заказаны давным-давно, больше года тому назад, и Елена Яковлевна успела о них позабыть. Тем не менее утренний сюрприз не вызвал у нее никаких ярких чувств - ни удивления, ни радости. Лаборантка Твертыниной Марина Ермакова, дочка подруги детства, была девушкой очень прилежной и деловой. Елена Яковлевна доверяла ей, как себе самой, и за все старания Марины привыкла даже не благодарить ее, считая все свои хлопоты в равной степени Мариниными. К тому же девушка интересовалась наукой, училась на вечернем отделении педагогического института, и любая работа, по верному мнению Елены Яковлевны, шла ей на пользу. Сейчас Марина была в отпуске, однако ничто не мешало ей тихо помочь Елене Яковлевне в ее делах, особенно в отчетную пору.
Инженер Гуляний также не отстал от коллектива. Вся требовавшая осмотра или ремонта аппаратура, собранная за квартал на стеллажах его комнаты, сегодня утром вдруг оказалась исправной… Изредка аппаратура, особенно отечественная, приятно удивляла чудесными исцелениями, а потому инженер Гулянин никакой мистики в событии не усмотрел и только был рад возможности выполнить свою главную функцию - доложить начальству об исправности оборудования.
Посланный по срочному делу аспирант Окурошев забежал сначала в буфет перекусить, а затем явился по назначению. …Накануне под вечер инженер Гулянин по просьбе Светы Коноваловой вывез энцефалограф фирмы “Альвар” в сарай для списанной аппаратуры. Теперь дело стало за молодым и сильным аспирантом: энцефалограф требовалось разбить.
Света, зайдя в свой кабинет чуть раньше Окурошева, ужаснулась: в комнате густо клубилась пыль, дышать было нечем. За окном месил почву и песок ржавенький экскаватор, там велась работа по плановому благоустройству территории института. Света кинулась к окну и прокричала, перекрывая грохот бездушного механизма:
– Эй, вы там! Сколько ж можно! Вчера вы эту кучу туда навалили! Сегодня - сюда! Вы что, издеваетесь!
Экскаваторщик отвечал добродушной и немного кокетливой улыбкой. Дослушав Свету при шуме, парень опустил ковш и заглушил мотор.
– Зря шумите, девушка, - примирительно обратился он к Свете. - Мне велено, я копаю. Нам тут делать нечего, вот прораб и ищет, чем бы озадачить… На чаек пригласили бы, что ли… На лягушек ваших глянуть…
Света захлопнула окно и отвернулась.
– Меня вот послали, - сообщил аспирант Окурошев, морщась и покашливая.
Света указала на дверь и сердито подтолкнула Окурошева к выходу. Оказавшись в коридоре, оба с минуту переводили дыхание.
– Нахал, - сказала Света по адресу экскаваторщика, в голосе ее слышалось запоздалое кокетство. - Ну ладно… Спортом занимаешься?
Николай пожал плечами:
– Бегал раньше.
– Вот тебе ключ от сарая. Там в правом углу кувалду найдешь. Возьми ее и расколоти быстренько энцефалограф… наш который, “альваровский”, списанный. Хорошо. Потом отдашь ключ. Я буду в двести восьмой.
Окурошев, выпучив глаза, смотрел на Свету.
– Ничего себе, он же совсем новый! На нем же почти не работали.
– Ну, мало ли, - Света дернула плечиком. - Списан - и дело с концом. На той неделе еще новее привезут.
– Ломать-то зачем? - недоумевал Окурошев.
– Как это “зачем”? - уже начала сердито изумляться Света. - Списан ведь. Надо расколотить, чтоб не растащили. Казенное же добро. Что ж непонятного?
– Так зачем нам еще один, новый? - опять взялся за свое молодой аспирант. - Этот только-только разработался. Я же с ним возился отлично “пашет”.
– Ну зануда! - охнула Света. - Мало ли, что “пашет”. У нас ведь дотация. Не представим полной сметы - в следующем году средства срежут да еще и заклюют. С Ираидой потом скандала не оберешься. Опять не понятно?
– Но ведь можно его кому-нибудь передать. Больнице… куда-нибудь в область, например. Зачем ломать?
– А кто этой передачей заниматься будет?.. Одних бумаг… Нет таких инстанций… Коль, не мучай меня… Давай, действуй, все равно больше некому.