Страница 30 из 67
Дело-то житейское, если человек начинает думать, у него имеется прекрасный шанс эти думы оформить в свое понимание вселенной. В себе такое дело хранить не удаётся, это и ежу понятно. Орфей был, как уже оговорено, лекарем, что позволяло ему быть достаточно мобильным и выступать перед собирающимися в свободное от трудов время людьми. Его с интересом слушали, потому как своим искусством помощи больным он снискал всеобщее уважение и даже восхищение. Этим он был сродни Вяйнемёйнену, разве что аккомпанировал себе, типа "арфой", а не "кантеле".
Впрочем, кто знает, где болтался Вяйнемёйнен, пока был молодым. Не в те года, когда он совершал свой 40 летний поход на Родину (см также мои книги "Радуга 1, 2", примечание автора), а ранее. Орфей — это же не имя и даже не должность. Это социальный статус (orpo — сирота, в переводе, примечание автора).
Люди в былые времена редко подчинялись стадному инстинкту, потому как не было методов всеобщего оболванивания, и если жадность не довлела над ними, некоторые начинали тоже думать. А если эти думы инициированы выступлениями Орфея, то образовывались единомышленники. Властьимущие такое дело не поддерживали. Им-то, убогим, чужой мыслительный процесс навевает тревогу и опасность. Им-то, убогим, важно одно: на любой вопрос всегда найдется удобный для них ответ. А если вопросы выбиваются из этих достаточно узких рамок — стирай память о них всеми демократичными методами с поистине демонским энтузиазмом.
Появились орфики, что неудивительно. Сразу в них завелись провокаторы, цель которых всегда ясна: извратить учение в пользу денег. Или, точнее, в пользу тех, кто эти деньги имеет и пытается всеми способами их преумножить. Стало быть, сам Орфей уже не нужен, да и вреден, по большому-то счету.
Вот тут и началась зачистка, не вполне успешная, конечно. Созвездие Вяйнемёйнена легко отвалилось с небосвода, зато прилепилось на то же самое место созвездие Ориона.
Но мышечная память и рефлексы у людей остались. Дагоны вперяют свои взгляды в Сириус — и им хорошо. Ливонцы, не сговариваясь, любуются Kalevanmiekka (звезды Пояса Ориона и Меча Ориона, примечание автора) — и душа насыщается покоем. Почему?
Да пес его знает. Вернее, Финист Ясный Сокол знает. Ну, или птица Феникс, что, в принципе, одно и то же. Из пламени и дыма возрождаясь, межзвездная птица цвета серебра как долбанется оземь, и выходит из нее большой белый человек, говоря всем "Хай!" Его бы спросить — да в последнее время становится он нечастым гостем на Земле. Есть объективная причина, противоборствующая и мешающая, которую позднее назовет одна мудрая девушка Саша "демоном Дорог" (см также мои книги "Радуга 1, 2", примечание автора). Самозванец, претендующий на роль Бога, давший людям веру в ложь и алчность, облекая ее в защитную оболочку богомерзкого слова "политика".
Но после бани думать об этом не хотелось. Хотелось смотреть на выстроившиеся почти в линию три звезды и слушать тишину.
Предложенные норнами опочивальни только логически завершали тему Отдыха и Безопасности: пахнущие свежестью постели стремительно унесли всех троих в безмятежный сон, где не было места никаким левым видениям. Да и правым тоже.
Сколько времени они проспали, определить не смог никто. Но его (этого времени) хватило на то, чтобы почувствовать себя полностью отдохнувшим, чтоб нога у Перми поправилась окончательно, все одежды выстирались, высушились и починились, даже изодранный практически в клочья рукав Васильича.
Можно было попытать у Норн то, ради чего к ним пришли все, за исключением, разве что, Илейки. Но ни Мишка, ни Пермя не решались задавать свои вопросы. Как-то не лежала к этому душа.
Зато неожиданно спросила сама Скульд:
— И что же дальше?
Мишка поперхнулся горячим настоем из ароматных лесных ягод, подумав при этом: "Тебе ли не знать?" Однако вслух ничего не сказал. Ответил Илейко, один за всех.
— А дальше — пойдем по миру.
Верданди тоже поперхнулась своим питием — ее одолел смех, сквозь который она проговорила:
— Странный вы народ — люди. Блажите — что попало. Пойти по миру (jouta mieron tielle в переводе, примечание автора) могут только нищие (mierolainen в переводе, примечание автора). Какие же вы нищие? Вы — не от мира (miero) сего. Вы богаты, по крайней мере, духовно.
— Это точно, — сразу же согласился Мишка. — Не в бровь, а в глаз. Мы — богачи.
— И мне бы хотелось вас похвалить, — сказала Скульд. — Вы не задали ни одного вопроса по существу.
Мишка на это ничего не ответил, только насупился. Пермя пожал плечами и вздохнул.
— Все правильно, — продолжила молодая девушка. — Что нужно — мы и сами скажем. Например, тебе, Хийси.
Леший поднялся на ноги и, приложив правую руку к груди, коротко поклонился.
— Не надо тебе возвращаться в твой лес, — сказала Скульд. — И играть больше не надо. Следи только, чтобы зимой дым от твоей печки тебя не выдал. Вот и все.
— Все? — удивился Мишка, однако больше ничего не спросил и сел в задумчивости.
— Пермя Васильевич, — обратилась девушка к Наследнику. — Твое решение правильное. К тому же, тебя дома дождутся, не стоит беспокоиться.
Илейко, потягивая свое питие, про себя усмехнулся: не могут без таинственности оракулы, как бы они ни выглядели внешне: хоть львы, хоть дамы. Он не претендовал ни на какие предсказания, ему было достаточно той Судьбы, что выпала на его долю. Тридцать три года одиночества научили его многому, в том числе и радости за своих ближних. Почему-то лив испытывал отраду за своих товарищей — они оказались именно теми, общением с которыми можно гордиться.
— Поймите, парни, — вдруг сказала молчавшая доселе старуха Урд. — Ваша жизнь всегда заставляет вас оглядываться назад, череда совершенных ошибок вынуждает краснеть и по сей день, беспокойство о грядущем лишает сна. Ваше настоящее невозможно без прошлого и будущего. Но стоит ли терзать себя пустыми мыслями за свершённое непотребство или за не свершённое великодушие? Нужно ли беспокоиться о том, что наступит, или — не наступит, завтра? Ничего из памяти выбрасывать нельзя, а прочее — суета и томление духа.
— Тринадцать, да еще пятеро — это Орден. Kalparitaristo (kalpa — меч, ritari — рыцарь, risti — крест, такое вот сочетание понятий меченосцев, примечание автора), kalpaveljeskunta (veljes — братство, примечание автора), kalparitarikunta (kunta — способность, примечание автора) — не пустые слова. Кровь — именно благодаря ей создается Орден, — добавила Скульд. — Именно благодаря ей можно терпеть жертвы. И только благодаря ей — принимаются решения, какие бы они ни были.
Зависла неожиданная тишина, сначала незаметная, потом ощутимая и, наконец, тягостная. Лишь только Верданди удалось ее нарушить.
— Это относится к тебе, Илейко Нурманин, по прозванью Чома.
Все посмотрели на лива, тот от неожиданности чуть привстал со своего места. "Пили, ели — все нормально, а понос — у всех буквально", — подумал он и, чтобы не показаться смешным в этом своем движении, поднялся, выпрямляясь во весь свой могучий рост.
— Спасибо вам, добрые женщины, за ваше гостеприимство, — сказал он, откашлявшись. — А мы, пожалуй, пойдем.
— А товарища своего выручать не будете? — хором спросили Норны.
— Какого товарища? — также хором ответили гости.
Получилось забавно, но на этот раз никто не позволил себе улыбнуться. Лимит веселья был исчерпан вчера. Сегодня в ходу были загадки, недомолвки и прочие шарады. Конечно, можно было предположить под "товарищем" отсутствующую на завтраке Заразу, но до прошлого вечера она была кобылой по своей половой принадлежности. Конечно, всякое в жизни случается, некоторые примитивные твари меняют свой пол в зависимости от условий окружающей среды, но хотелось верить, что верная лошадь выше этого. Так как-то привычнее.
— Да сами увидите, если пожелаете, — сказала Верданди.
— А когда увидите — не пожалеете, — добавила Скульд.