Страница 28 из 67
Погода установилась теплая, вся природа пробудилась от холодов и ненастья, словно бы летом. И не мудрено, потому что лето как раз и наступило, северное, драгоценное и с Белыми ночами.
Несколько раз наваливался настолько плотный туман, что двигаться дальше можно было только, исходя из личностных тактильных ощущений. И не всегда они были для Заразы и Мишки приятными — они шествовали неизменно в арьергарде. Илейко прикрывал отход.
— Существует теория, — сказал однажды Пермя после того, как получил в очередной раз веткой по лбу. — Туман — это не просто так.
— Очень смелая теория, — проговорил Илейко.
— Туман сопровождается искривлением пространства, точнее — наоборот: искривление пространства сопровождается туманом, — нисколько не смутившись, продолжил Васильич. После памятного ночного сражения его красноречие несколько поутихло.
— Плавали — знаем, — сообщил откуда-то из молочной завесы голос лешего. Сразу же представился Хийси, плывущий саженками прямо над землей, с ухмылкой во всю свою кудлатую харю. — Холод — колдовство, туман — кривой путь.
Лив подумал, что холод — это типичное зимнее состояние, а туман — переходное, но ничего вслух говорить не стал.
— Поэтому в тумане может скрываться всякая нечисть, — сказал Пермя.
— Ты не каркай! — возмутился Мишка. — Нам только этого не хватает.
— Да нет, дело не в этом, — попытался оправдаться Наследник. — Просто и нечисть тоже приблудиться может нечаянно. Пространство искривляется для всех тварей, причем во всех направлениях. Так что исключений не предусмотрено.
Илейко попытался представить себе это самое искривленное пространство, но выходило всякий раз плохо: дорога, уходящая куда-то вверх на неделю пути, а потом также спускающаяся вниз. Причем, если лопатой ее раскопать, не пытаясь забираться ввысь, а потом еще раскопать, то можно выйти на ту сторону, экономя целых две недели пути. Не учитывая при этом, конечно, что и копать пришлось те же самые две недели. Красота!
— Главное в тумане — это идти прямо, не сворачивая, — уклонившись от очередной свисающей ветки, сказал Пермя. — Тогда не заблудишься и окажешься там, где надо, гораздо быстрее.
— Поразительное открытие, — проговорил Илейко.
Туман внезапно пропал, будто его и не было, осталась лишь мокрая трава, да хвоя на соснах и елях. Они услышали задорное журчанье ручья и не менее задорный смех, который усиливался с каждым пройденным шагом.
Наконец, они разом увидели и сам ручей, и трех женщин, потешавшихся, если судить по указанным на них пальцам, над их великолепной троицей.
— Чего смеетесь? — спросил Мишка, никогда не страдающий лишними комплексами и не отличавшийся учтивостью манер.
— Здрасте, — громко ответила одна из дам на вуккиниемском языке. Это не было приветствием, скорее — некий укор отсутствия "этикетной" любезности.
— Здравствуйте! — хором сказали путники, вызвав тем самым новый приступ веселья.
Илейко посмотрел на Пермю, тот — на лива, и оба они уставились на лешего. Да, видок у них был что надо. Действительно, смешно.
Женщины, расположившиеся на лужайке, сидели в удобных плетеных креслах, они производили впечатление трех сестер, решивших понежиться в редкие мгновенья безделья под лучами ласкового солнышка. Хотя, присмотревшись, Илейко решил, что, скорее, это три разных поколения: бабушка, мамушка и дочечка. Отчасти он был прав.
— Извините, конечно, за нескромный вопрос, — сказал он, решив сразу же решить то дело, ради которого, собственно говоря, он и организовал всю эту экспедицию. — Этот ручей зовется Урд?
Ответившая ему женщина выглядела взрослой, даже очень взрослой. Если бы не молодые и веселые глаза, то можно было бы сказать — старуха.
— Конечно, Урд, — склонила она голову к плечу. — Ты, Чома, именно его и искал?
— Он искал Иггдрасиль, — возразила женщина, можно сказать, в самом расцвете своих сил. Красавицей она не была, но смотреть на нее было настолько приятно, что хотелось не просто смотреть, а… Впрочем, неважно. Она была очень соблазнительна, а глаза, своим выражением и прочими свойствами схожие с глазами "старухи", предполагали: тут не просто родство просматривается, а родство душ. — Правда, Наследник?
— Ах, конечно, — вступила в разговор совсем юная девушка. Не трудно догадаться, что и здесь "зеркало души" было аналогичным: веселым и синим, как небо. — Разве не нас хотел увидеть Торопанишка?
Никто из мужчин почему-то не нашел нужных слов, чтобы ответить. Только Илейко, чувствуя свои обязательства, проговорил, отчаянно краснея, вроде бы без причин:
— Мне нужно отдать вам две вещи, нам не принадлежащие.
— И только? — задала вопрос средняя женщина таким голосом, что у лива в ладонях начала пульсировать боль.
Он нахмурился, вздохнул и посмотрел в сторону своих спутников. Мишка, сглотнув, замотал из стороны в сторону головой и развел руками: я тут вообще случайно. Пермя же, хоть оставался сидеть на лошади, сделался, вдруг, каким-то желеобразным и, казалось, вот-вот стечет с Заразы на землю.
Женщины снова рассмеялись, словно зрелище растерянных мужчин их не только забавило, но и радовало.
— Меня зовут Скульд! — представилась юная девушка и хотела еще что-то добавить, но леший невежливо ее прервал, отчего-то громко завопив, тем самым заставив всех вздрогнуть:
— Scool ("Ваше здоровье!" в переводе, клич собутыльников, примечание автора)!
Он сам первым огорчился от содеянного и, втянув голову в плечи, предположил, что сейчас его будут бить, возможно — ногами.
— Нет, — засмеялась девушка. — Немного по-другому: Твой Долг. Та обязанность, которую предстоит тебе исполнить.
— Хорошее имя, — поспешно сказал Мишка, отчего получилось не так, как он хотел — чуть ли не насмешливо. Хийси смешался и в отчаянье уставился на Пермю. "Выручай, брат!" — взывали его глаза, губы, ухо и прочее лицо.
— С вашего позволенья я спешусь, — прокашлявшись, сказал Наследник.
К нему на помощь поспешно бросился леший. Судя по его резвости, он был готов снять Васильича с Заразы, потом в объятьях отнести на удобное с его точки зрения место и там, предварительно, оттоптав всю траву и неровности почвы, бережно уложить.
— Ах, да! — всплеснула руками средняя женщина. На сей раз она заговорила обычным голосом, от которого мужчины не падают в обморок, а если и падают, то ненадолго. — Вы ж изранены.
Кротким, но решительным жестом прекратив любые попытки путников сказать, что они — бодры, веселы и счастливы, а легкое недомогание — не повод, чтобы обращать на него хоть какое-то внимание, она предложила:
— Может быть, есть смысл руки опустить в ручей? Я знаю, что холодная вода для ожогов очень полезна. То же самое для ушибленной ноги.
Илейко и Пермя сразу же послушались, словно малые детишки, получив наказ от мудрой воспитательницы, и пошли на берег, держась места, где крупный гравий позволял приблизиться к воде вплотную.
Действительно, какое облегчение опустить в светлый поток руки, даже если для этого приходится стать на колени! Илейко подумал, что, оказывается, жить гораздо веселей, когда не довлеет над тобой телесное страдание. Вообще-то долго такое состояние продлиться не может — совсем скоро начинает страдать душа по поводу и без такового, но, видать, так уж устроен человек: покой бывает кратковременным. Пока же ласковые струи приятно щекотали ладони, и лив блаженно прикрыл глаза, оставаясь в неподвижности до тех пор, пока не затекли плечи.
Он со вздохом выпрямил спину, откидываясь назад, и, вдруг, заметил: руки-то того, ожоги сошли, будто бы их и не было. Илейко повернул голову в сторону Перми, удерживающего в ручье обеими руками свою разоблаченную ногу — чтобы, наверно, никуда не уплыла, и показал ему, словно хвастаясь, обе ладони. Наследник в ответ вытащил свою конечность, но та оставалась такой же сине-коричневой, разве что отек спал. Васильич вздохнул и осторожно опустил ее в воду опять, принявшись снова пристально разглядывать что-то сквозь толщу воды. Так рыбаки сидят, все внимание — на поплавок.