Страница 24 из 67
Потом потопом это высочайшее из всех деревьев подмылось и погубилось. Но Соломон, мудрый, библейский, самый уважаемый из всех царей отыскал ствол этого триединого древа. Почему-то он был на короткой ноге с демонами, те к его двору и принесли это бревно, в корни которого оказался вплетен череп бедного Адама.
Ствол воткнули в землю, а вокруг попытались насыпать землю, камни, да все, что под руку попадалось. Во время дождей слуги Соломона прятались от потоков воды в глазницах черепа. Это не говорит о том, что эти пресловутые слуги были самые лилипутские лилипуты, просто череп был, как уже упоминалось, огромным. Получилась целая рукотворная гора, которую в первое время нужно было опекать (holhota — на ливвиковском финском языках, примечание автора), чтоб она не разрушилась. Время текло, Голгофа обросла культурными растениями, туда начали бегать придворные писатели в поисках вдохновения для восхваления своих царей, создавая Hol(y) Bible. Потрудились наславу (выделено мной, автором).
Но тут случился Пилат, повелевший выстругать из древнего ствола крест. Как раз для Иисуса Христа. Апостол Павел в одном из своих выступлений сказал по этому поводу: " Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут" (Первое Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, гл 15, ст 21, 22, примечание автора). Такое вот получилось действо: смертный крест Иисуса, Леванидов крест, опирался в мертвую главу первого человека на Земле.
Наступление сумерек совпало с окончанием всех подготовительных мероприятий. Пермя сел подле зеркала, Илейко с примотанным к одной руке тесаком, к другой — плотницким топором, хотел еще к ногам какие-нибудь шпоры приделать, но не нашел, из чего. Мишка из облюбованного им ствола молодой сосны сделал мощное копье, заострив его в углях костра. Все также сыпал мельчайшими каплями холодный дождь, на который, к слову, никто не обращал внимания.
Когда с островка донеслось тревожное ржание Заразы, все обороняющиеся поняли, что их лимит спокойствия исчерпан, звери пошли.
— Удачи тебе, Пермя! — сказал Илейко и, немного погодя, добавил. — Мишка! Если поймешь, что все совсем скверно — уходи. Да про лошадь мою не забудь.
— Ох и веселенькая ночка нас ожидает! — оскалился в нервной улыбке Хийси.
А Васильич ничего не ответил, он уже настраивался на другое восприятие мира, он уже был не в себе.
"Волки" завыли все разом, и их оказалось много, даже очень много. Людям неспроста не нравится волчье, либо собачье пение — оно воздействует на тонкие струны души, заставляя их трепетать в тревожном ритме паники. Но лешему к этим руладам было не привыкать, а лив и Пермя просто не обратили на него никакого внимания. Если бы этим ограничивался поединок, то "Фенриры" бы уже потерпели поражение: должного эффекта они не достигли, а глотку себе порвали, аж саднить начала.
Самый перевозбужденный "волк" с разбега сиганул через установленные колья, но не долетел, напоровшись плечом на острие, проткнулся насквозь и заклацал в недоумении зубами. Сей же момент подоспевший Мишка могучим рывком вогнал свое копье ему под язык и тотчас же выдернул обратно. Тварь незамедлительно испустила дух.
"Волки" немедленно зарычали, отблески их желтых глаз замелькали в разных направлениях, словно они пытались как-то перегруппироваться. Пермя раздул трут и запалил перед зеркалом две неведомо откуда взявшихся свечи. Точнее, они, конечно, были припасены запасливым биармом еще до начала своего похода, но, вероятно, с другой целью. Наследник устроился лицом перед зеркалом, свечи по сторонам, незащищенная спина выпрямилась и расслабилась. При этом Пермя принялся негромко петь, отчаянно гундося. Слова были непонятны, он использовал неккульский язык, да еще будто бы с зажатым носом. Эдак и великий рунопевец Вяйнемёйнен ничего бы не разобрал.
Когда другой "волк" перемахнул через частокол, используя своего павшего товарища на манер кочки в болоте, Илейко на некоторое время потерял из вида Наследника, открывающего еще один свой талант из всего многообразия, доставшегося ему от предков. Да и леший выпал из поля зрения, впрочем, как и весь прочий мир. Остались только они вдвоем: "Фенрир", всего на голову в холке ниже человека и сам человек.
Тварь потеряла свое преимущество в инерции, позволявшей сбить лива с ног, но все остальные качества, как то: острые клыки, длиной почти с указательный палец взрослого мужчины, мощные челюсти, способные перекусить шеи двум гусям одновременно, не ведающие усталости мышцы, созданные для того, чтобы бежать, терзать, а потом снова бежать, чтобы опять терзать — остались при ней.
"Фенрир" на миг остановился, блеснув желтыми глазами, чтобы предстать перед потенциальной жертвой во всей своей убийственной красе. Но это время Илейко использовал несколько иначе, чем того хотелось монстру. Он прыгнул вперед, сокращая дистанцию, и попытался ужалить "волка" левой рукой с тесаком прямо в глаз, но промахнулся — в этот момент тварь оскалила клыки, задирая черные губы и нос. Тесак полоснул по морде, что было тоже неприятно, но не фатально. Лив же, не прекращая своего движения, сделал оборот, пропуская мимо своей груди голову твари, пытавшейся вонзить свои клыки в человеческое тело. Получился хороший замах для руки с топором, чем Илейко и воспользовался, всадив топор куда то в бок "Фенрира". Этот удар получился куда как опаснее, нежели предыдущий.
"Волк" взревел, причем это у него вышло довольно громко и обиженно, дернулся всем телом, умудряясь отшвырнуть человека через себя. Конечно, не будь топор столь жестко прикреплен к руке, он бы просто выскользнул из хватки, а так получилось, что получилось. Илейко, нелепо взмахнув руками, перелетел через монстра, жестко упал на землю и не успел вновь подняться на ноги.
На него навалилась всем своим весом взбешенная и негодующая от боли тварь и, не успей подставить он левую руку куда-то под челюсть, зловещего вида зубы оторвали бы ему голову. Илейке было тяжело сдерживать напор своего врага, силы того удесятерялись от близости к ненавистному человеку. Даже несмотря на то, что бок "волка" оказался разворочен так, что одно сломанное и вырванное топором ребро торчало наружу, не пройдет много времени, когда он сомкнет свою пасть на лице лива. Это сделалось понятным обоим, и вполне удовлетворяло в сложившейся ситуации, по крайней мере, одного из них. Илейко в это число не входил.
Он правой рукой с привязанным к ней топором нащупал сбоку кол первой линии обороны и, действуя обухом, как молотком, попытался изменить направление острия вкопанной в землю толстой палки. К тому времени, когда левая рука начала уступать неистовому напору "Фенрира", кол подчинился не всегда удачным и точным ударам топора, упершись жалом в основание шеи зверя.
Тот в своем бешенстве не обратил на это никакое внимание, стремясь поскорее разделаться с человеком, а зря, вообще-то. Из приоткрытой пасти зверя вырывалась какая-то пена, которая по мере ослабления противодействия руки лива окрашивалась в пурпурные оттенки. Когда же Илейко больше был не в силах удерживать напор монстра, изо рта того потекла кровь прямо в лицо человеку, "волк" конвульсивно дернул задними лапами и завалился на неповрежденный бок. Он и сам не понял, что издох, проткнув свою шею колом.
На земле бушуют травы,
Облака плывут кудрявы,
И одно — вот то, что справа,
Это я.
Это я и нам не надо славы,
Мне и тем, плывущим рядом,
Нам бы жить — и вся награда.
Но нельзя (В. Егоров "Выпускникам 41", примечание автора).
Илейко позволил себе несколько вздохов, высматривая сквозь мех твари небо, и с трудом выполз из-под неподвижной туши, локтем протер глаза от чужой крови и заметил, что Мишке удалось выволочить тело монстра, использованное "его" зверем, как трамплин. В то же самое время он увидал в отблесках костра, что к беспечно рассевшемуся перед зеркалом Васильичу сзади подошел еще один "Фенрир", размерами даже поболе, нежели лежащий у его ног. Лив открыл рот, чтобы закричать, в душе понимая, что уже не успевает предупредить своего товарища.