Страница 3 из 37
Вообще — то наши весовые категории были различны: весил я килограмм на 25 побольше, да и ростом превосходил где — то на 30 сантиметров. Поэтому, несмотря на град сыпавшихся на меня ударов, которых я просто не ощущал, назад не сделал ни шагу. Все свое внимание я переключил на глаза бандита, пытаясь уловить моменты, когда и куда он собирался меня приложить. Подставлял локти, плечи, ноги, оберегая жизненно важные для меня органы. А он, негодяй метил именно по ним: в основном ногами, но иногда даже руками. Порой, я выглядел, как футболист в стенке при исполнении штрафного. Так мы и резвились: он как на тренировке избивал меня, нимало не заботясь, что, в конце концов, мне это может надоесть.
Вот тут — то я и выстрелил. Конечно, не из стрелкового оружия, в виду отсутствия такого под рукой, и не из можно догадаться чего (кормили нас вполне прилично). Даже сам удивился, как это тело проявило самостоятельность, не поставив мое самосознание предварительно в известность. Я отправил со сверхзвуковой скоростью, вложив весь свой вес, правый кулак. Мишенью избрал не что-то конкретное и эффектное, а так, куда бог пошлет. Бог послал мне под руку глаз с бровью. Хоть в самый последний момент боевик дернул головой, но удар мой, подобно ядовитому взгляду тещи сверкнул молнией и навсегда произвел впечатление. Бровь лопнула перезрелой вишней и задралась на лоб. Бандит заверещал обиженным джунгарским хомяком и прыгнул ко мне в объятья. Вовсе нет, обниматься я с ним не собирался. Просто удалось его изловить, а уж куда он там вознамерился прыгать — осталось загадкой. Но на ногах устоять не удалось. Падая вниз, я извернулся с малайцем в руках и со всей нашей массой рухнул на палубу монголоидом снизу. На сей раз он по-русски крякнул и ну извиваться подо мной, как угорь на сковородке. Я его прижал всем своим телом, а его руки заюлили, заскользили, как змеи к ногам, точнее, к одной ноге. «Бляха — муха, нож! Он пытается достать нож!» — обожгла меня мысль.
Уж как я его ни уговаривал, что ни предпринимал, он упорно ерзал подо мной. Поэтому подсознание подсказало мне оригинальный выход. То, что я применил бойцовскую методику дятла, удивило даже Стюарта, который оппозит нашей баталии в партере созерцал происходящее с открытым ртом и трупом на плече.
Я сначала осторожно, как бы боясь причинить боль моему оппоненту, ну, и мне тоже, принялся долбить широкий нос бандита. Потом мои движения набрали хорошую амплитуду, появился устойчивый ритм, лоб вонзался в переносицу малайца в одно и то же место. Пристрелялся. Руками и ногами я продолжал изо всех сил удерживать под собой извивающееся тельце. В конце концов, я достиг широты размаха и скорости движения старого доброго Вуди — Вудпекера. Можно было для полноты картины издать знаменитый дятлов смех, но нельзя было отвлекаться. Я приподнялся на локтях и стал бить уже, падая на окровавленного боевика сверху вниз. Вроде бы даже и подустал, дыхание хрипом вылетало после каждого удара. Вот в один из таких моментов, когда я подымал усталую голову, заметил, что лохматый тип все- таки вытащил свой ножик, но почему — то не применял его. Вообще он лежал, не шевелясь. Затаился. Мне уже становилось плохо видно, потому что кровь и пот заливали глаза, поэтому я поторопился вырвать из цепких пальцев этот штык — нож. Рукоять удобно легла в ладонь, и я вонзил это жало прямо в кадык моего, получается, врага. Он даже не вскрикнул, да и вообще никак не отреагировал на мой финальный аккорд в наших совместных выступлениях. Я поднял голову и увидел круглые глаза Стюарта.
— Он мертв, он уже давно мертв, — сказал он.
— Да, с самого рождения, — ответил я свистящим шепотом.
— Нож ты воткнул уже в мертвеца.
— Да, незадача. Ну, уж вы извиняйте меня.
— Спокойно, сэконд (так по табели о рангах меня величали в официальных случаях), посиди у переборочки, отдохни. Сейчас я своего парня сплавлю вниз по подземной реке Стикс, которая берет начало в нашей цистерне подсланевых вод, а потом о твоем друге позаботимся.
— Может помочь тебе? — вяло поинтересовался я, уже присев спиной к переборке.
— Ладно, справлюсь пока. Постарайся прийти в себя, — сказал и исчез Стюарт.
Посидел я немного, голова заболела оглушительно. До того больно стало, что меня даже вывернуло наизнанку, едва до бака с мусором добежал. Пускал я пузыри, кажется, целую вечность, старательно выдувая из ноздрей какие — то малоаппетитные кусочки, мечтая о доме и стакане чистой колодезной воды. Вконец обессилев, присел тут же, вернее, просто стек на палубу.
Вновь материализовался Стюарт, похлопал меня по плечу, подошел к жмурику и в темпе устремился к запатентованному мной под пищевые отходы баку. Звуки, которые он начал издавать, крайне походили на рулады, ранее выводимые мной. Талантливый имитатор! Железный уэльсец, точнее валлиец.
— Знаешь, что мне любопытно?
— Что, позвольте узнать? — аристократическим жестом вытирая ветошкой подбородок, спросил Стюарт.
Я перевернулся на спину, глубоко вздохнул, борясь с головокружением, и ответил:
— Скоро сутки, как мы ни хрена не ели, а желудок выдал столько всего!
— Пусть это тебя волнует в меньшей степени, о, мой любознательный друг! Дается мне, здесь должна быть вполне приемлемая аптечка. Она нам крайне необходима, особенно тебе. А переживать нам стоит только лишь по поводу наших дальнейших шагов.
— Надо валить отсюда. И чем скорее, тем дальше.
— Идеи есть?
— Идеи есть, продуктов нет.
— С этим разберемся, неплохо бы было в свои каютки на прощанье заглянуть. Может, там чего ценного для нас осталось, — говорил Стюарт, перебирая медикаменты из обнаруженной над станком коробочки с красным крестом. — Держи! Самая нужная вещь!
На грудь мне упал пузырек, но открыть его не удалось.
— Давай, нюхай! — Стюарт склонился надо мной, заботливо приподняв мою голову. — Инвалид!
Я несколько раз втянул в себя нашатырный аромат. Хоть голова болела по-прежнему, но тошнота постепенно отступала, можно было начинать двигаться.
— Ты кого нахрен послал?
— Ожил! Замечательно! Давай-ка, второго убиенного в цистерну определим — и свобода нас ждет! — Стюарт припал носом к бутылочке, будто ее у него кто-то собирался отобрать. — Ну и вонища здесь, надо признаться!
Я испытывал очень небольшое желание, оказаться вновь поблизости от тела того, с кем мы еще совсем недавно играли в настоящую мужскую игру: кто кого заборет и, ах, убьет. Стюарт прекрасно осознавал мое состояние, но пожал плечами и кивнул головой в сторону рабочего халата, висевшего на крючке в углу наверно с постройки парохода. Мы, да и многие поколения перед нами нет-нет, да и прикладывались к этому предмету рабочего туалета руками. Руки, как правило, бывали испачканными, поэтому первоначальный цвет этого обширного полотенца уже невозможно было угадать. Но халат продолжал упорно висеть, как символ удачи и непотопляемости. И вот настал его черед, история Ellesmere, похоже, подходила к концу.
Кое-как завернув труп в судовой раритет, мы, кряхтя и постанывая, добрались до горловины и вперед ногами отправили пополнение к скучающему в темноте и безобразии цистерны первому покойнику. Причем кряхтел и стонал только я. Но не рыдал! Стюарт тоже не проронил ни одной слезы. Как-то даже без слов прощания обошлись. Вот только ножик с надписью «Swiss military» в горле у бандита оставили, совсем позабыли. Ну не вылавливать же его обратно! Плюнули, накинули люк и поднялись в ЦПУ (центральный пост управления всем машинным отделением).
Освещение здесь было не в пример ярче, поэтому можно было оценить наш внешний вид. Стюарт посмотрел на меня и жалостливо поморщился.
— Да, хари-то у нас у всех хороши, — отреагировал я.
— Сходи осторожненько в каюту, может, чего полезного для себя отыщешь, прими в темпе душ. Вряд ли кто-нибудь сейчас по судну шарахается. Только внимательно, ради бога. На все про все десять минут. Я пока здесь кое-какие приготовления сделаю.
И я уныло в путь потек. Замирал перед каждым коридором, прислушивался перед каждым пролетом трапов и вообще чуть не слился с переборкой, осторожно просачиваясь в дверь на уровне третьей палубы. Здесь тоже было тревожно и тихо. Дверь в мою каюту оказалось открытой. В моих привычках всегда запирать свое жилое помещение на ключ. Значит, прошлись с инспекцией под руководством одного из штурманов — лишь у старпома был, так называемый, мастеркей.