Страница 155 из 207
14.2. Глобальное отторжение,
или пикник на обочине трансъевразийской магистрали.
«Мы не гангстеры, мы русские»
(из кинофильма «Брат-2»)
Помимо того, что Россия, как показано в предыдущем параграфе, по объективным и не связанным ни с чьим злым умыслом причинам не может найти приемлемого места в международном разделении труда, ее проблемы усугубляет настороженное, доходящее до инстинктивной враждебности отношение к ней как руководства, так и общественного мнения ряда ведущих развитых стран.
Эта настороженная враждебность сохраняется, несмотря на совершаемые уступки, взаимную поддержку и действительную общность интересов по ряду важнейших проблем. Она тем более удивительна, что Россия уже совершенно явно не представляет собой никакой угрозы для развитых стран. Многочисленные попытки воссоздать ее образ как «империи зла», предпринимаемые в самых различных целях, носили в целом локальный характер и не могли привести к заметному результату, если бы не опирались на прочный фундамент глубоких, неосознаваемых и при этом широко распространенных устойчивых представлений.
Первая причина глобального отторжения лежит на поверхности. В самом деле: не далее как в предыдущем параграфе мы увидели неопределенность самого понятия «Россия». Для внешнего наблюдателя под этим названием скрывается то ли вообще ничего (а пустота, которую природа, как известно, не терпит, всегда пугает), то ли нечто неизвестное, совершенно не соответствующее традиционным представлениям (а неизвестность пугает еще больше пустоты), то ли воспоминания о временах, когда развитый мир испытывал ужас перед одной мыслью о потенциальных возможностях и скрытых желаниях Советского Союза.
Страх же, чем бы он ни был вызван, естественно проявляется через инстинктивное отторжение.
Страх перед неизвестностью и непонятностью как причину отторжения России многократно усиливает наличие русских, безусловная реальность которых для жителей развитых стран парадоксально оттеняет ненаблюдаемость самой России как субъекта мирового хозяйства и международных отношений и усиливает непонимание ситуации: России нет, но благополучные, энергичные и нимало не напоминающие беженцев люди из нее заполонили весь мир.
Общение с этими людьми вызывает у представителей развитых стран новый, на сей раз культурно-цивилизационный шок.
Действительно, России, может быть, уже и нет, - но русский народ, выкованный советским периодом в качественно новую «историческую общность», безусловно, остался. Главным, если можно так выразиться, «народообразующим» фактором является не национальность или религия, но культура, - почти единственная собственно российская реальность сегодняшней России, причем распространившаяся далеко за ее пределы.
То, что во всем мире эмигрантов из республик бывшего СССР зовут «русскими», - далеко не только признак хозяйской лени и барского нежелания вдаваться в чужие этно-географические нюансы. Это еще и четкое, хотя и инстинктивное выражение осознания культурной общности, проявившееся через советскую культуру, которая выросла из русской и имела с ней больше всего общего.
Естественно, что культура понимается в наиболее широком смысле - как устоявшаяся система ценностей, особый способ мироощущения, мировоззрения, совокупность определенных технологий взаимодействия с миром.
И в этом смысле русские действительно кардинально отличаются от всего развитого мира, от всей западной цивилизации.
Если рассмотреть основные пары устойчиво противостоящих друг другу и при этом бесспорных самих по себе ценностей - например, свободу и ответственность, эффективность и справедливость, закон и порядок, - представители российской и западной культур сделают противоположный выбор. В российском типе ментальности справедливость или равенство всегда превалирует над свободой, с одной стороны, и эффективностью - с другой. Коллективизм доминирует над индивидуализмом, а правда над законом.
В то же время в отличие от представителей азиатских, латиноамериканских или африканских культур, которые спокойно живут в западном мире, будучи включенными в него через систему общин, русские за рубежом пугающе для всех остальных сторонятся друг друга и не создают замкнутых сообществ.
Это единственный народ мира, эмигрировавшие представители которого так и не создали в США ни одного землячества! Современный русский старается жить и действовать в одиночку (классическое пожелание клиентов, которое уже давно перестало шокировать турагентства: «Хочу туда, где нет русских»), но при этом он глубоко отчужден и от западного мира, казалось бы, культивирующего индивидуализм.
Хотя в России коллективизм в целом всегда превалирует над индивидуализмом, в мире нет - и это подтверждено социологическими исследованиями - больших индивидуалистов, чем современные русские (в этом отношении мы превосходим даже американцев, по инерции все еще считающихся эталоном индивидуализма).
Поэтому самой глубокой, фундаментальной причиной отторжения России Западом является ее культурная чужеродность, ощущаемая на подсознательном уровне.
Эти ощущения дополнительно усугубляются вызванной глобализацией тенденцией ко всеобщей, в том числе культурной универсализации. Так как эта универсализация осуществляется на основе американской массовой культуры, а глобализация как проект (а не как естественный процесс) направлена на повышение конкурентоспособности США, в первую очередь национальной, любая особость инстинктивно воспринимается ими как бунт против их национальных интересов, как противодействие, которое надо подавить.
Именно отсюда (наряду, конечно, с детски инфантильным мессианством американцев) и проистекает американское неприятие любой особости и ее восприятие как потенциальной угрозы, плавно перерастающее в понимание обеспечения национальной безопасности США как обеспечения всеобщего единообразия, по крайней мере на мировоззренческом, то есть культурном (в широком смысле слова «культура») уровне.
Но даже и такое, заведомо гипертрофированное восприятие культурных различий между Россией и США как потенциальной угрозы национальной безопасности последних многократно усиливается некоторыми особенностями русской национальной культуры.
Наиболее значимо среди них то, что Россия - единственная в мире страна, которая почти никогда за всю свою историю не обладала национальным в полном смысле этого слова государством. Правящий слой практически всегда если и не этнически (что тоже бывало часто), но культурно был чужд своему народу, он почти всегда был носителем совершенно иной культуры, чем основная часть населения страны, а в отдельные периоды даже говорил на языке, непонятном для этого населения, и сам не понимал по-русски.
Это было внешним проявлением раскрытого в параграфе … фундаментального противоречия российского общества между вынужденно европейскими по своей сути индивидуальными хозяйствами и столь же вынужденно азиатским государством, объединяющим и защищающим эти хозяйства при помощи самого грубого насилия, какое только можно представить.
В этом отношении слова Зюганова об «оккупационном правительстве» реформаторов являются не тонким наблюдением и не лихой метафорой сильно затянувшегося политического момента, но полноправным наследием многовековой исконно русской традиции отношения населения России к своему государству. Конечно, сегодня выражение «оккупационный режим Александра Невского» или Ивана Грозного не может вызвать ничего, кроме улыбки, - но не стоит забывать, что во времена Золотой Орды все русские князья, включая и Александра Невского, утверждались на этой должности именно татаро-монголами, а основной их управленческой функцией был сбор дани - ясака. Иван Грозный же объединял Россию и вовсе методом прямой оккупации, не останавливаясь перед вполне языческими зверствами. Даже Октябрьская революция во многом была попыткой угнетенных народов, культурно отличающихся от русского, прийти к власти в преимущественно русской тогда стране.