Страница 122 из 207
Однако реальный мир, как было показано выше (см. параграфы …), является миром жесткой конкуренции за ресурсы, ведущейся на уничтожение и, таким образом, служащий классическим примером «игры с отрицательной суммой». Человеческие цивилизации, действуя каждая своим собственным образом и в присущей только каждой из них сфере представлений, ежеминутно сталкиваются в реальном мире, конкурируя за ресурсы своего развития, которые различаются для них лишь частично.
Поэтому цивилизационные экспансии, хотя и развиваются в различных плоскостях, неминуемо сталкиваются в прямых противостояниях. Это делает невозможным поддержание иллюзий «всеобщей победы», особенно активно насаждавшееся Западом после победы над СССР: все участники глобальной цивилизационной конкуренции могут достигать своих целей одновременно, но кто-то из них будет победителем, а кто-то - обязательно - побежденным.
В полноценной рыночной экономике, существовавшей до начала глобализации, роль «всеобщего эквивалента», в том числе критерия победы, выполняли деньги: если вы, достигнув своей цели, становились финансово сильнее конкурентов, вы побеждали. Если же, достигнув своей цели, вы относительно слабели в финансовом плане (то есть, может, и крепли, но при этом отставая от конкурентов), это доказывало ложность вашей цели и ваше поражение.
В условиях глобальной цивилизационной конкуренции однозначность указанного критерия размывается, ибо для части цивилизаций значимость финансов относительно невелика. С одной стороны, цели этих цивилизаций носят внеэкономический характер, что обуславливает незначимость денег для их представителей. С другой стороны, меньшая относительная ценность денег позволяет им снижать издержки и достигать тех же (а зачастую и вообще недоступных для конкурентов - примером могут служить военные технологии СССР) результатов меньшими затратами.
Значительная часть представителей незападных цивилизаций вовлечена в глобальную конкуренцию как люди, лишенные перспективы, люди без будущего. Это ослабляет указанные цивилизации в финансовом и технологическом плане, не говоря уже об их ослаблении из-за повышения воздействия на них финансовых возможностей конкурентов (включая возможность дешево купить самого высокопоставленного чиновника; российских, насколько можно понять, покупали простым обещанием «гринкарты» и возможности чтения лекций в западных университетах).
Однако важна и неоспоримая моральная правота бедных людей, лишаемых самого права на существование, - правота, признаваемая и по официальным критериям западных цивилизаций. Невозможность исправить их положение служит могучим мобилизующим и воодушевляющим фактором. Многие представители «маргинализованного большинства» современного человечества готовы воевать и даже умирать не то что за небольшие деньги, но вообще даром - не из корысти или надежды, но из простой мести, в том числе даже не за себя, а «за того парня».
Кроме того, представители незападных цивилизаций в целом бедны - и поэтому их труд, в том числе относительно квалифицированный, стоит относительно дешево.
Наконец, их нечем пугать. Любой житель развитой страны сделает почти все, что угодно под угрозой разрушения благосостояния и ввержения в нищету. Однако одной третьей части человечества - двум миллиардам систематически голодающих людей - грозить нищетой не имеет смысла, потому что они и не знают иного состояния. Осуществленная угроза исчезает и требует замены.
А чем можно грозить людям, лишенным благосостояния и самой надежды? Только угрозой смерти.
Таким образом, сталкивая участников с разнородными системами ценностей, цивилизационная конкуренция заставляет их опуститься на уровень наиболее простых, базовых, фундаментальных понятий, общих для всех людей в силу их даже не социальной, но биологической природы.
Укрупнение субъектов глобальной конкуренции до цивилизационного уровня ведет к перерастанию ими единого культурно-коммуникативного поля и к выходу из него - к своего рода «вавилонскому смешению языков», потере единой системы ценностей и взаимопонимания и, соответственно, к примитивизации коммуникаций. На смену финансам - этому отражению реального мира в сфере рыночной экономики - приходит наиболее грубая, доступная восприятию вне зависимости от культурной принадлежности и потому универсальная физическая сила.
Глобальная конкуренция цивилизаций носит все менее финансовый и все более биологический характер. Это борьба не капиталов, но экспансий единых цивилизационных организмов в их наиболее обнаженном, первичном виде, в котором экономическая конкуренция становится уже не главным, но лишь одним из многих направлений борьбы.
Снижение значения рыночных факторов глобальной конкуренции сопровождается усилением нерыночных, связанных с технологиями (вне привязки к цивилизационному характеру глобальной конкуренции данный вопрос был рассмотрен в параграфе …). Но вне сферы финансов единственным «всеобщим эквивалентом», равно понятным и равно эффективным по отношению ко всем участникам цивилизационной конкуренции, остаются не тонкие, сложные и зачастую просто непонятные технологии, но исключительно прямое и грубое применение силы.
В результате глобальная конкуренция, приобретая цивилизационный характер, ослабляет значение относительно сложного и безопасного «всеобщего эквивалента» - денег - выдвигая на первое место простое насилие. Универсальным языком современного мира является уже не эсперанто и даже не доллар, но прямая угроза удара кулаком в лоб.
Эволюция конкуренции прослеживается на протяжении 90-х годов: сначала цели оставались финансовыми, экономическими, - изменялись лишь средства их достижения. Так, укрепление американской экономики достигалось за счет финансовых ударов по стратегическим конкурентам:
в 1991 году - по Японии, где был «проколот спекулятивный пузырь», в результате чего страна погрузилась в депрессию, конца которой не видно;
в 1992 году - по Европе, где спекулятивная атака на фунт стерлингов эффективно сорвала попытку создания первой общеевропейской валюты - ЭКЮ;
в 1997-1999 годах - по Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, из которых были успешно выдавлены конкурирующие капиталы (соответственно, из Юго-Восточной Азии - преимущественно национальные, а из Латинской Америки - испанские).
Однако параллельно с этим нарастало и внеэкономическое давление на европейских конкурентов при помощи отработанной против СССР технологии эскалации «конфликтов малой интенсивности». Она эффективно и с нарастающим размахом применялась против Европы на протяжении всех 90-х годов на территории Югославии, погрузившейся в хаос гражданской войны уже в 1991 году.
Кризис 1997-1998 годов стал переломом: американцы прочувствовали, что им удалось достичь лишь заведомо второстепенной цели - подрыва потенциальных конкурентов и расширения своего экономического влияния в части успешных неразвитых стран. В то же время главная задача - дестабилизация Гонконга и через это подрыв экономики Китая как главного, стратегического конкурента - осталась нерешенной. Более того: Китай именно в результате кризиса расширил влияние в Юго-Восточной Азии и усилил свою привлекательность, став ключевой региональной державой.
При этом США были напуганы собственной силой - масштабами дезорганизации мировой экономики в результате кризиса 1997-1999 годов, которые продемонстрировали им пределы использования геофинансовых инструментов.