Охвен. Аунуксиста

— Руль на волну! — сразу же крикнул вождь. Следующая волна ударила со всей яростью: трюк с маслом ее обмануть уже не мог. Но дракар тем временем развернулся, а Трувор, сверкнув голой задницей, бросился на свое место и вцепился в весло. Он начал неистово грести, словно пытаясь этим отблагодарить товарищей за спасение.

С этого момента волны, словно утомившись, стали успокаиваться, их высота начала уменьшаться и совсем скоро викинги подняли парус, обессилено откинувшись друг другу на колени.

— Знали бы мы раньше, какую жертву нужно принести, давно бы уже сделали! — сказал Торн. — Трувор! Успел, надеюсь, облегчиться?

— А то! — ответил тот, ерзая на жесткой скамье. Он растер в кровь нежную кожу своих ягодиц, занимаясь греблей без портков. Пока он плавал в море, то содрало с него кроме штанов еще и сапоги.

— Такая вот жертва понадобилась морским богам! — засмеялся Торн.

— Да просто он их своей голой задницей напугал! — поддержал Рогатый. Все викинги сначала через силу, а потом все более естественно засмеялись.

Через день появился берег и деревянная башня Геркулеса на нем, как назвал ее Густав.

— Все, кончился Бискай, — сказал он и шумно выдохнул воздух. — Повезло.

К берегу пристали только, когда достаточно удалились от селения. Уже собираясь провалиться в сон, Охвен подумал, что людям несвойственно долго находиться в море, там у них портится аппетит и настроение. Потом, вернувшись домой, он не будет выходить даже в Ладогу.

Через двадцать дней после начала их похода они дошли до города Абила. После памятного Биская, казалось, наступила стремительная весна. Здесь же у подножий Геркулесовых столбов было лето. Да и вода внезапно стала необычного изумрудного цвета. Через дракар летали радужные рыбки, некоторые попадали за пазуху или за шиворот разомлевшим от тепла викингам. По виду, да и по вкусу они напоминали селедок.

Пополнить запасы еды Торн решил в городке Унцы, где располагался огромный рынок. Здесь впервые Охвен увидел черных людей. Пока Торн улаживал все необходимые таможенные формальности, карел смотрел на снующих полуголых, словно равномерно запачканных сажей, крикливых и беззаботных людей. Он им не доверял, памятуя еще дома услышанные от кого-то слова, что черный цвет кожи стал от того, что его проклял бог.

— Это маори, — пояснил Густав. — Они, по сравнению с теми, кто живет по ту сторону моря, просто снежинки. Там вот ходят люди, как головешки. Да! Кроме зубов и глаз ночью и не разглядеть.

Но Охвену было вполне достаточно вида этих маори. Доверия он не вызывал, поэтому отлучиться от дракара карел не решился. Лучше он бессменно будет нести охрану их ладьи, чем снова попадет в неприятность, подобную той, что случилась на Гуирнси.

Он сидел на борту, плавился под солнцем и смотрел, как снуют по поверхности воды мелкие рыбешки. Из камней под кустами высунулся настороженный кот.

— Кис — кис, — сказал Охвен, но кот плевал на эти слова и продолжал смотреть в никуда. Как известно, кошки могут одновременно находиться в двух мирах, по настроению. Может, в потустороннем бытии было, на что смотреть. У него шевелились только уши и ноздри. Временами шкура на хорошо различимых ребрах дрожала, как у лошади, истязаемой гнусом.

Охвен не шевелился, кот тоже.

— Ну и пошел ты в пень, олигофрен, — проговорил карел.

Кот в ответ чихнул и испугался. От чиха он нечаянно вылез из-под камней и теперь снова сторожился, от страха и возбуждения ударяя себя по бокам тощим длинным хвостом.

Северные собратья этого нервного пришельца выглядели не в пример приятнее: шерсть, хвост трубой, усы. А тут — острая треугольная морда, вытянутое, как у крысы тело, отвисший живот, едва различимая на коже шерсть. Сплошное недоразумение, а не кот.

— Что, животными любуешься? — раздался голос, и из-за куста показался вождь, сопровождаемый светловолосым, но ужасно загорелым человеком. Кот при раздавшихся, как гром среди ясного неба, словах то ли осыпался пылью, то ли утек в доступный потусторонний мир. Во всяком случае, Охвен не заметил его исчезновения: вот он был, а вот его нет.

— Там перед рынком еще целая груда собак валяется. Можешь посмотреть, — добавил незнакомец.

— Мертвых? — почему-то спросил Охвен.

— Да нет, вполне живых, — засмеялся светловолосый. — Они здесь все пыльные, рыжие, ушастые. Хвосты, как у дохлых уже целую неделю волков. Наших, северных.

Викинги снова расхохотались, посмеялся и Охвен.

— Знакомься — это Фарнир, — кивнул головой Торн. — Местный воевода.

— Дракон? — вырвалось у карела. Наверно, это было действительно смешно, потому что вождь и его гость так смеялись, что даже стучали ладонями себя по коленам.

— Этот, что ли Хлодвика сделал? — поинтересовался Фарнир.

— Он самый, — ответил Торн.

Потом они долго беседовали между собой в глубине дракара, а Охвен прогуливался вдоль борта. Наконец, Веселый Торн крикнул:

— Охвен, давай к нам, выпьем по чарке.

Отказывать вождю было неудобно, к тому же бражка оказалась на диво холодной и приятно освежала. Затем откуда-то образовалось местное вино в глиняных кувшинах. Оно было терпким и непривычным. Охвен не пытался вступить в разговор, поэтому понял без лишних вопросов, что Фарнир — наемник, ранее имевший знакомство и с Торном, и с Густавом, и даже с покойным Карлом. Вино чуть развязало язык, к тому же не иноземный, а свой, норманнский.

— Рим! Понимаешь, Торн, это Рим! Цивилизация! — говорил Фарнир, потрясая кубком.

— Ну и что? Мы же для них варвары — и только! — соглашался Торн.

— Да, так они говорят. Только это все пустое. Сегодня мы варвары, завтра — они.

— Объясни, — потребовал вождь.

— В кого у нас верят? В какого бога? — спросил Фарнир и налил всем вина. Повернулся к Охвену. — Ты вино вон этим сыром заедай — непередаваемый вкус!

— В Одина верят, в нового бога — Христа тоже верят, — пожал плечами Торн.

— И никто никого не гоняет? Хочешь — верь, хочешь — нет.

— А чего гонять, не злым колдовством ведь занимаются? — пожал плечами вождь.

— Вот! — он поднял вверх указательный палец. — В Риме еще совсем недавно при императоре Диоклетиане на христиан гонения были, до сих пор отдельные граждане боятся Христа поминать.

— Это как — гонения? — вырвалось у Охвена.

— Ну, там львами потравить, камнями закидать или чего-нибудь еще, — махнул рукой гость. — Они до сих пор читают и верят Цельсу с его «Правдивым словом»!

— Варвары! — сказал Торн, и все закивали головами: да, римляне — варвары. Охвен не понимал ни слова, но тоже старательно хмурил брови и дул щеки. Вино приятно кружило голову, окутав действительность, как бы, туманом. Слова, что долетали до него, были теперь слышны, словно сквозь завесу.

— Вот попомни мои слова: пройдет, может, сто, может, двести лет и там, — Фарнир указал себе рукой за спину, — родится новая вера, которая в конечном итоге сметет все с лица земли. И себя тоже. Они принесут свою благую весть, в которой назовут Иисуса для краткости Исой, напишут непонятные слова, побуждающие к действию.

— Что за слова? — спросил Торн. — Не убий, не укради, не возжелай?

— И эти тоже, но их вряд ли кто будет вспоминать, — Фарнир пригубил свой кубок. — А будут чтить что-нибудь другое. Например, «поистине наш бог не ведет людей неправедных». Или «сражайтесь с теми, кто не верует в нашего бога». А, может быть, «поистине, неверующие для вас явный враг». Но точно — «сражайтесь с ними, пока не будет больше искушения, а вся религия будет принадлежать нашему богу». Назовут эти строки «Трапеза», «Покаяние», «Женщины», «Корова», чтоб было наглядней.

Гость замолчал и одним глотком допил вино. Охвен непроизвольно снова наполнил его кубок.

— А дальше что? — вопросил он, хотя смысл сказанного все равно от него ускользал.

— А дальше — ничего.

— Ну и ладно, — вставил вождь. — Давай-ка лучше былые времена вспомним.

Они начали говорить между собой, называть незнакомые имена, смеяться над шутками, понятными только им. Охвен выпил с сыром еще один бокал вина, подивился удивительному вкусу, и, вдруг, наступили сумерки. Точнее говоря, пришла ночь. Вокруг устраивались на ночлег викинги. Торн сидел на борту и задумчиво смотрел на звезды.