Охвен. Аунуксиста

Пес вяло взмахнул пару раз хвостом и шумно вздохнул. Он, как и все прочие жители хутора, изрядно переел, поэтому, наверно, и решил ночью прогуляться.

Охвен и Бобик вместе молча дошли до частокола, отделявшего хутор от леса. Охвен перебросил перевязи с мечами один за другим на ту сторону, потом также поступил с узлом.

— Ну, что, прощай, пес, — сказал он, намереваясь сам лезть на колья забора, Бобик внезапно протянул ему переднюю ногу, то есть, конечно же, лапу. Охвен, усмехнувшись, с чувством пожал ее.

Уже перебравшись на ту сторону, он подумал, что обменялся прощальным рукопожатием с датским псом, который пожелал ему счастливого пути. А уже утром, когда обнаружится его, Охвена, пропажа, пустят собак по следу, и те обнаружат, что старина Бобик, оказывается, последним видел преступника и ничего не предпринял. Тогда собаки озвереют и набьют Бобику морду.

Охвен собрал все свои пожитки и осторожно двинулся в темноте к морю, чтобы держать его всегда с левого плеча.

6

Он уже третий день пробирался к дому, хотя, правильнее бы было сказать, третий день убегал от места своего плена. Всю первую ночь он бодро шагал вдоль моря. Думал сначала, что правильнее будет идти по волнам, путая собакам следы, но быстро отказался от этой мысли: бредущий по волне силуэт был бы виден издалека. Едва начало рассветать, как он углубился в лес. До самого вечера не сделал ни одного привала, останавливаясь только для того, чтобы попить воды из ручьев. Сухари съел лишь вечером, когда продвигаться сквозь деревья и кусты стало опасно, и он решился на ночевку.

Ноги гудели, в голове не было ни одной приличной мысли. Погоня, которую обязательно должны были организовать, тоже должна останавливаться на отдых. Не шататься же по лесу в необязательном свете факелов, рискуя переломать ноги или напороться на сук. К тому же Охвен старательно бродил по ручьям и делал ложные следы, как когда-то в прошлой жизни с Вейко. А может у них и нет вовсе собак, обладающих верхним чутьем. Во всяком случае, пока его никто не догнал, не слышно было даже шума погони. Охвен заснул, укрывшись лапником, под старым пнем, вверяя себя богу. С первым лучом солнца он пошел дальше, радуясь тому, что доверился надежной силе: не словили его датчане, и не съели дикие звери.

Охвен несколько раз выходил к краю леса у моря и оглядывался. Однажды он обнаружил, что пахнет дымом. Осторожно пробираясь лесом по ветру, увидел источник: далекое селение. То ли хутор, наподобие Рагнировского, то ли рыбацкий поселок. Пытаться узнать, что это на самом деле, он не стал — по широкой дуге обошел жилища людей, впервые испытав при этом муки голода. Запах дыма пробудил аппетит, доселе дремавший. А есть-то было нечего.

За все время пути ему не попалась ни одна зверюга и даже птица. В лесу не росли пока ягоды, а если и росли, то на подозрительных кустах. Их трогать Охвен не стал. По краям озер на заболоченной почве не было и следа перезимовавшей под снегом клюквы. Что за пустой лес? Есть хотелось все больше и больше, вода на пустой желудок не могла утолить голод.

Охвен скоро уже и не думал о погоне, держа в руке в готовности свой маленький дротик. Он, как на охоте, выискивал малейшие следы любой крылатой, хвостатой или зубастой пищи. Один раз на опушке вспорхнула стайка лесных голубей, Охвен метнул свое копье. Ему стало очень радостно от того, что под воткнувшимся в дерево дротиком затрепыхалась птица. Глотая слюну, он подскочил к своей добыче, готовый съесть жирного голубя в сыром виде. Но, прибитый острием к коре сосны, умирал тощий дятел. Он-то что с голубями делал? Охвен попытался ощипать птицу и, наверно, вместе с перьями выдрал все съедобное. Когда он посмотрел на синюю тушку, величиной с полевого мыша, то чуть не завыл. Уже вечером, разведя костер и запекая птицу в золе, он пытался вспомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь ел дятлов. На память не пришел ни один случай. Мысленно перекрестившись, он, освободив дятла от внутренностей, запихал его целиком в рот. Хрустя тонкими костями, он подумал, что эдак опустится до того, что начнет есть и ядовитое мясо лисиц. Вкуса никакого Охвен не почувствовал. Настроил самолов из веревок и веток и лег спать, слушая, как желудок уговаривает дятла перевариться.

По утру он начал ощупывать себя, проверяя: не отравился ли? Потом, наконец, очухавшись, усмехнулся: отравление таким образом могут определить разве что знахари, да и то, если предварительно подсмотрят, что больного несет братцем-поносием или сестрицей-рвотой. А есть-то хотелось с превеликой силой. Одним дятлом сыт не будешь.

Охвен проверил утонченный и изысканный самолов — пусто. Лес умер.

Пришлось двигать дальше натощак. У первого же ручья он напился до ломоты в зубах, полежал немного на спине, разглядывая небо, и понял, чего не сделал: до сих пор не переоделся. Охвен стянул с себя рубище, дорогое ему, как память о доме, посмотрел сквозь дыры на окружающие деревья и запустил скомканные лохмотья за соседствующие ручью кусты. Отслужившая свой срок верой и правдой одежда в воздухе расправилась и плавно опустилась на ветви, являя собой силуэт раскинувшего руки человека. Он снял дырявые и разбитые лапти, которые выдержали, не развалившись, такой большой поход и опустил их в воду, один за другим. Покачиваясь на маленьких волнах, они уплыли к морю. От старой домашней обувки осталась лишь верхняя часть: она сама свалилась с ног, стоило только встряхнуть поочередно копытами.

Кожаные штаны, видимо, Слая — он был повыше, пришлись впору, кожаная рубаха — неизвестно чья, первая попавшаяся, тоже оказалась как раз. А новые, будто бы даже не одеванные ни разу сапожки просились отплясать в них посреди ярмарки, показывая восторженным зрителям то носок, то пятку.

Одевшись, Охвен взял свое нехитрое имущество и пошел на шум недалекого моря. Он понял, что теперь готов выйти к человечеству. Осталось только найти его. Почему-то мысль о погоне, как и об убитых им людях, в голову уже не приходила.

Охвен брел по самому краю леса, наблюдая, как солнце медленно скатывается все ниже и ниже, приближаясь к самим верхушкам волн. Вдалеке, уткнувшись носом в полоску прибоя, стоял дракар. Охвен удивился, неужели Рагнир — старший на своей новой ладье отправился к нему наперехват? Присмотревшись, он убедился, что это совсем другое суденышко, а на нем, стало быть, совсем другие люди.

Ветер был от него, поэтому Охвен решил обойти по лесу место стоянки незнакомцев, а потом осторожно приблизиться, соблюдая всю свою секретность. Присмотревшись, можно было и решить, что делать дальше.

Ему удалось подобраться достаточно близко: он слышал чужую речь, не понимая в ней ни слова, вдыхал запах дыма и доброй еды. Однако, выйти просто так не хватало решимости, потому что по своему невеселому опыту он знал: поймают, побьют и, чего доброго, лишат жизни и новых сапог.

Охвен так же осторожно начал отходить обратно, но уже почти в лесу, бросив взгляд вокруг, почувствовал, что что-то не так. Он остановился на месте и замер. На самом деле он пытался зрительно вспомнить, что же такое он увидел, не крутя в это время по сторонам своей головой. Зрительная память услужливо выдавала ему картинки раз за разом. Охвен даже зажмурился, чтобы легче было видеть. Наконец, он осознал, что же было странное: сосредоточенное бородатое лицо в кустах. Что ж, уйти просто так ему уже не дадут. Ведь это лицо принадлежит, вне всякого сомнения, не лесному духу.

Охвен, мгновенно вспотев, тряхнул головой: от судьбы не убежишь. И сделал шаг по направлению к маленькому лагерю викингов. Он шел совершенно открыто, ощущая за спиной рукояти мечей. Они то ли обещали помощь, то ли злорадно пихали в плечи: попался, беглец!

Его заметили, но никто не суетился: все смотрели и ждали. А Охвен шел вперед, хотя уже не хотел даже есть, а хотел внезапно скрыться отсюда, чтоб его никто не вспомнил. Но шаг за шагом приходилось приближаться к неотвратимой судьбе. Спокойствие и молчание викингов на самом деле пугали гораздо больше, как если бы они, подняв мечи, бросились навстречу. Внезапно, кто-то из незнакомцев резко взмахнул рукой и Охвен, вздрогнув от неожиданности, остановился: на расстоянии шага перед ним затрепетал, воткнувшись в песок меч.