Страница 2 из 50
Андрей аккуратно свернул шинель и пошел дальше. На его худощавом лице сильнее обозначились скулы, взгляд с нетерпением искал на домах название улицы.
— Скажите, далеко ли улица Ленина? — остановил он какую-то женщину.
— Через два квартала. — Женщина ласково взглянула на усталого офицера. — За углом повернете влево и спросите. Табличек еще нет, после немцев не успели навесить.
Андрей зашагал веселее: долгий путь от КПП к части заканчивался.
Дом, который искал молодой офицер, стоял недалеко от центральной магистрали города. Окна его, несмотря на жару, были закрыты, на первом этаже виднелись металлические решетки.
Земляченко подошел к калитке и толкнул ее.
— Вам кого? — спросил дневальный, выглянув из будки.
Андрей поставил на землю чемодан, расстегнул карман гимнастерки и вынул предписание отдела кадров. Солдат, взглянув на документ, крутнул ручку телефона, который стоял в будке на небольшой полочке.
— Сейчас придет дежурный!
Двор, в котором оказался Земляченко, был прямоугольным. Незамощенный, чисто подметенный, обсаженный акациями и липами (под ними кое-где стояли скамейки), он чем-то напоминал Андрею госпиталь.
В глубине двора, за грузовыми машинами, лейтенант заметил автомашину с радиостанцией, накрытую камуфляжной сетью, и обрадовался, точно давнишнему другу.
Вокруг — тишина, ни единого человека, кроме дневального.
— Почему это у вас так тихо? — поинтересовался офицер. — Как в госпитале.
— Обед только что закончился, — ответил солдат. — Отдыхают.
— Отдыхают?! — брови Андрея поднялись вверх.
В этот момент из-за будки вышел невысокий, коренастый лейтенант с аккуратно пришпиленной на левом рукаве красной повязкой.
После короткого объяснения с Андреем лейтенант придирчиво проверил его документы и сказал:
— Вещи можете оставить здесь. А сами придете… — Он отвернул рукав гимнастерки и посмотрел на часы. — Придете через час — полтора. Погуляйте пока.
— Гулять?!
— По распорядку сейчас отдых… Да и командира на территории нет.
— Ну и ну, — только и мог сказать Андрей.
Он поставил чемодан у будки, положил на него шинель и, машинально козырнув, вышел на улицу.
Прогуливаясь, он повернул в переулок, который заметно спускался под гору и вел к реке.
…Скоро закончились большие строения. По обочине мостовой потянулись одноэтажные домики, отделенные один от другого садиками и остатками заборов. Домики стояли на высоких фундаментах, будто поднимались на цыпочки, высматривая выгнанных немцами хозяев. Когда-то все они сияли белыми стенами, но за войну облиняли, потускнели. Уцелевшие окна были накрест заклеены полосками газетной бумаги. Иногда встречались окна с фанерой вместо стекол или просто заткнутые тряпками. Подъезды к домикам изрыли гусеницы тяжелых тягачей. Вдоль улицы белели ободранные стволы деревьев, торчали посеченные снарядами сучья.
Еще не позабыв неприятной встречи с капитаном, Андрей настороженно оглядывался, но здесь в отличие от центра было тихо, безлюдно, и он постепенно успокоился, углубился в свои мысли.
Земляченко привык к напряженной, тревожной жизни действующей армии. На фронте не было определенного часа подъема и отбоя, ночь переходила в день, день — в ночь. На передовой человек всегда собран, всегда готов к действию. И поэтому спокойствие во дворе новой части так поразило Андрея. Тишиной и миром веяло там из каждого уголка, тишиной и миром веяло от слов солдата и дежурного офицера…
Андрею вспомнилась шутка, услышанная в госпитале. Однажды заговорили о службе воздушного наблюдения, оповещения и связи, которая в армейских документах сокращенно именовалась службой ВНОС. «Война нас обходит стороной», — расшифровал шутя сосед по палате…
Раздумывая над этим, лейтенант вышел на берег. В солнечных лучах золотом горел песок, зеленым малахитом отсвечивали выступавшие из воды замшелые камни. С ровной поверхности реки словно отскакивали тысячи серебристых иголочек. Андрей прищурился: глаза болели от этого мигания солнечных блесток. От солнца негде было спрятаться. Высоко в небе застыло несколько белых тучек, тоже насквозь пронизанных лучами. А где-то около них, то скрываясь за ними, то вырываясь на голубой простор, пели свою монотонную песню два самолета.
«Барражируют, — удовлетворенно подумал Андрей. — Выходит, не все отдыхают после обеда».
Гул моторов затих, самолеты пошли за реку, синевшую перед Андреем. От нее веяло прохладой.
Лейтенант сбежал вниз, под крутой берег. В этом месте река образовала заводь.
Земляченко лег на песок и сквозь одежду почувствовал, какой он горячий. Тогда Андрей быстро разделся и бросился в воду… Собственное тело показалось ему легким, почти невесомым.
Дежурные самолеты пробивались все выше и выше в головокружительный голубой простор. Они изменили курс, прошли над Андреем и полетели куда-то за город.
Выйдя из воды, лейтенант сел на берегу, обхватил руками колени и засмотрелся на реку. Спокойно, без единой складочки, струится вода. Время от времени, когда на солнце надвигалась тучка, река темнела, однако через минуту-другую поверхность ее снова сверкала серебром. И яркое пляжное солнце, и тихая вода, и безлюдье, и эта неожиданная передышка на пороге новой службы навеяли на него какую-то тревогу. Что ждет его в этой странной части, что прячется за этим непонятным покоем среди водоворота войны?
Лейтенант оделся. Неожиданно из-за кручи долетел чей-то отчаянный вскрик.
«Кто-то тонет», — мелькнула мысль.
Хватаясь за бурьян, Андрей стал карабкаться на кручу. Комки глины осыпались под сапогами, больно колол руки чертополох. Но вот лейтенант выбрался на гору. Вдоль берега — ни души. Спокойно плывет под кручей река, справа дремлет в солнечном сиянии город…
Он кинулся на противоположную сторону выступа, откуда раздался вскрик. Навстречу ему из-под кручи вышли две девушки в военной форме. Вот так дело!
Девушки тоже увидели его, перекинулись несколькими словами, быстро застегнули воротники на гимнастерках и направились к дороге, у которой остановился лейтенант.
Приблизившись к офицеру, они, как по команде, подбросили руки к пилоткам:
— Разрешите пройти, товарищ лейтенант!
Андрей козырнул в ответ.
— Это вы кричали так… будто тонули?.. — недовольно спросил он.
— Да мы… пришли постирать… вот с Зиной… Собирали белье и, понимаете, уронили в воду сорочку…
Лейтенанту отвечала высокая белокурая девушка, смело играя зеленоватыми глазами. Резко очерченный подбородок ее выразительно оттенялся на фоне тонкой, темной от загара шеи; под воротничком, куда не проникало солнце, белела нежная полоска.
У второй, стройной девушки с ефрейторской нашивкой на погонах, из-под пилотки выбивались черные кудри; у нее было красивое лицо с мягкими чертами. Поприветствовав офицера, эта худенькая девушка в старенькой гимнастерке и юбке и больших кирзовых сапогах не сводила с него глаз. В ее левой руке был сверток мокрого белья.
Лейтенанта Земляченко поразили глаза девушки — прозрачные, глубокие. Он смотрел на нее со странным чувством внезапного замешательства.
«Черт возьми, какая необыкновенная девушка!». Он не мог оторвать от нее взгляд.
— Извините нас, товарищ лейтенант.
Земляченко словно сбросил с себя оцепенение. Сердито сказал:
— В уставе нет таких слов: «Извините», «Будьте добры». До сих пор вас этому не научили!
Андрей круто повернулся и пошел напрямик к городу. Он шел быстро, будто его подгонял смущенный и одновременно любопытный взгляд красивого кудрявого ефрейтора. Дежурный встретил Земляченко приветливо.
— Выкупался? Правильно, — сразу перешел он на «ты», как это бывает у людей одного воинского званиям — А теперь, земляк, надо сходить тебе к Манюне.
— К какой «Манюне»?
— Ах да… ты ведь не знаешь! Без Манюни у нас не проживешь… Вон ее дзот. — Дежурный показал на маленький флигель в конце двора. — Это батальонный парикмахер… Потом разыщешь меня, и пойдем докладываться начальству.