Дорога на Берлин

— Того требует общая польза! Суть в том, что к Берлину подходят весьма многие вражеские войска, и если бы мы ныне заняли город, то не успели бы после вернуть людей обратно и могли бы потерять весь корпус.

Ивонин долго не отвечал. Снова и снова вставал перед ним вопрос: недомыслие или прямая измена?

— Ежели позволите мое мнение выразить, — сказал он наконец, — то, во-первых, и нас знатные силы генерала Чернышева подкрепить могут, а во-вторых, задачу нашу я в том лишь и усматриваю, чтобы быстрым, стремглавным натиском ошеломить столицу прусскую и принудить ее коменданта к капитуляции.

— В обстоятельствах близости неприятеля впереди и сзади того сделать нельзя, — ответил Бринк, пожевав губами.

Ивонин откланялся и вышел.

Выслушав его доклад, Прозоровский пришел в неистовство.

— Гром и пекло! Да если бояться не успеть вывести людей, то не нужно было и штурма затевать. Мы налет совершаем, здесь же смелость решает. Коли бы хотели серьезно Берлин штурмовать, то не посылали бы двухтысячный деташемент. Ужели Тотлебену то невдомек?.

— Делать нечего, князь. Прикажите ретираду, — хмурясь, сказал Ивонин.

— И сам вижу. Вюртембержцы с трех сторон уже наседают…

Отряд Прозоровского, потеряв девяносто два человека убитыми и ранеными, отступил. Паткуль ограничился слабой попыткой приблизиться к Котбусским воротам и без потерь вернулся на исходные позиции.

В это время разведка принесла сведения о приближении главных сил принца Вюртембергского, и Тотлебен немедленно отвел весь свой отряд в Копеник, куда подходил уже корпус Чернышева.

Глава седьмая

Взятие Берлина

Пятого октября граф Чернышев принял общее командование собравшимися в Копенике войсками. Неудачные действия Тотлебена требовали того, чтобы энергичной, хорошо подготовленной атакой поправить дело и восстановить престиж русского оружия. В этом с Чернышевым были согласны все, вплоть до Фермора, тотчас пославшего Чернышеву дивизию генерала Панина и обещавшего в случае нужды явиться к Берлину со всеми остальными войсками.

Панин, разложив провиант по повозкам, шел форсированным маршем, проходя в день по тридцати пяти верст. До его прибытия Чернышев решил не предпринимать решительных действий, а пока произвести основательную рекогносцировку.

До сих пор на выручку прусской столице подошли только войска принца Вюртембергского, но из Саксонии спешил еще отряд генерала Гюльзена. Авангард этого отряда под начальством полковника Клейста находился уже у Потсдама.

С целью обеспечить сообщение с Потсдамом и установить связь с ожидавшимися оттуда подкреплениями принц Вюртембергский выдвинул на высоты перед Галльскими воротами три батальона пехоты и двести человек конницы. Для прикрытия Берлина со стороны правого берега на передовые позиции были выдвинуты пять батальонов пехоты, шесть эскадронов драгунов и несколько эскадронов гусаров, под общей командой майора Цеймера.

Неприятель сосредоточивал под Берлином крупные силы, и задача овладения городом с каждым часом становилась все более трудной.

Чернышев, исследовав местность, решил нанести главный удар на правом берегу Шпрее. Вспомогательные действия по левому берегу он поручил Тотлебену, связь с которым поддерживалась в районе Копеника особой пехотной бригадой.

Распоряжения эти были вполне разумны. Чернышев не предвидел лишь последствий, которые возникли оттого, что Тотлебен вновь получил возможность к самостоятельным действиям.

Между тем все помыслы Тотлебена попрежнему были устремлены на то, чтобы первому войти в город и суметь приписать себе всю заслугу по овладению прусской столицей. Сделать это было тем более трудно, что подошел австрийский корпус Ласси.

Граф Ласси привел с собой 14 тысяч человек. И большая численность его войск, и более высокий чин, и более высокие должности, ранее им занимавшиеся (Ласси был начальником штаба у Дауна), давали ему право старшинства над Тотлебеном… Было очевидно, что штурм Берлина на левом берегу Шпрее может быть предпринят только совместно с корпусом Ласси, и притом под главным начальством этого последнего. Поэтому Тотлебен лихорадочно измышлял способы, не доводя дело до штурма, лишь используя создавшуюся для прусской столицы опасную обстановку, заставить берлинского коменданта сдаться. И сдаться именно ему, Тотлебену! Исходя из этого, он решил всеми мерами сдержаться на занятых им позициях у Котбусских и Галльских ворот, как ближайших к городу.

Ласси тоже стремился не столько к общей пользе дела, сколько к тому, чтобы самому завладеть Берлином. Едва расположившись на позициях — перед Бранденбургскими воротами, он попытался через посредство прусского генерала Левенштейна заключить с Роховым капитуляцию. Об этих переговорах он ни словом не известил Тотлебена.

Но на правом берегу, в лагере Чернышева, господствовало другое настроение. Там предпочитали действовать не уговорами, а силой оружия. Оттуда на Берлин надвигалась подлинная гроза, и отвести эту грозу прусская столица была не в силах.

Шатилову удалось добиться разрешения участвовать в качестве волонтера без определенных обязанностей в экспедиции. Педантичный Василий Иванович Суворов очень задержал его, и он нагнал войска уже под самым Берлином. Чернышев, знавший, что премьер-майор был обласкан в Петербурге, обошелся с ним по укоренившейся традиции придворного быть любезным с теми, кто хорошо принят при дворе, очень приветливо.

— Оставайтесь у меня, — сказал он, — посмотрите шармицель, а неровен час, так и дельце для вас найдется.

Алексей Никитич, радостный, вышел от Чернышева и тут же, пройдя всего сотню шагов, встретился с Емковым.

— Здравия желаем! — широко осклабился тот.

— Ты как здесь? Разве Второй Московский не у графа Тотлебена?

— У графа-с… Да, вишь, часть гаубиц генерал Чернышев к себе забрали. И бомбардиров, значит, с ними.

— Ты секунд-майора не видывал?

— Как же! Они в квартирмейстерской части графа Тотлебена находятся. Очень даже видел их.

— Что же, ты рад, что тебя перевели? Завоевался на том берегу!

— И еще бы воевал, да воевало потерял, — сдержанно усмехаясь, ответил солдат. — Нам как прикажут… А только, ваше высокобродь, как на духу скажу: мне под их превосходительством Тотлебеном воевать не столь сподручно.

— А что, не любо солдатам у него?

— Дураку что глупо, то и любо, — загадочно сказал Емковой. — Где уж солдату о том помыслить!

— Своеобычный ты мужик, — раздумчиво проговорил Алексей Никитич. — Дерешься ты, я знаю, славно, а начальников, видно, не уважаешь.

— Как можно, вашбродь! Если солдат начальство не уважит, какой же он солдат! Но опять же — и начальство разное бывает. А наш брат это все примечает, потому его шкура сейчас же и восчувствует.

— Так-то так, да, по-моему, на войне всем трудно: и солдату простому и воеводе.

Емковой равнодушным голосом сказал:

— Конечно. Хотя у солдатов особливое присловье есть: воеводой быть — без меду не жить… Дозвольте, однакож, вашбродь, итти: меня господин поручик послали. Счастливо: вам, вашбродь. И господину Ивонину в землю кланяюсь: о том ему, как свидитесь, непременно скажите.

Солдат откозырял и, четко печатая шаг, пошел от Шатилова.

На рассвете седьмого октября Чернышев двинул свой корпус к местечку Лихтенберг. Здесь проходила цепь высот, занятых отрядом Цеймера.

На своем правом фланге Чернышев поставил, для защиты от прусской кавалерии, кирасиров под командой Гаугревена и Молдавский гусарский полк. Им вскоре же нашлась работа. Пруссаки не опасались Тотлебена, уже обнаружившего свою неспособность к энергичной атаке, еще менее опасались они Ласси. Для них было ясно, что главную опасность представляет отряд Чернышева. Поэтому они решили атаковать его немедленно, пока не подошла к нему дивизия Панина.

День выдался хмурый, то и дело начинал моросить мелкий, скучный дождь. Артиллерийские кони с натугой тащили пушки, которые Чернышев также велел поставить на фланге.