Страница 65 из 81
Правда, о Валентиниане, внуке Феодосия Первого, в царстве Сассанидов также что-то слышали, но ведь послы были уверены, что этот незадачливый царевич — как дошло до них — давно уже вместе со своей матерью лишен трона Аэцием, и даже с согласия Феодосия Второго!.. Поэтому как гром ударила весть, что государем и правителем Запада и вторым цезарем Феодосия является Валентиниан, третий император этого же имени, и ему прежде всего должны они принести дары и привет от шаха Ездегерда. Они не знали, что и делать… В одной приветственной речи, которую они приготовили на основе рукописи, набросанной самым прославленным писателем Персии, не только через каждые пять слов повторялось имя Аэция, тонущее в обилии цветистых эпитетов, которые могли относиться только к нему, но и особенно подчеркивались все его величайшие победы и стихами прославляемые добродетели его родителей… Выхода не было, оставалось только делать вид, что они по-прежнему ничего не знают о Валентиниане… Оставалось рассчитывать на то, что, может быть, окружающие патриция сановники не вникнут по-настоящему в приветственную речь, тем более что в переводе на язык римлян решено было опустить все монаршьи титулы и упоминание о власти, о кесаре без короны, о родстве с Феодосием… Одновременно, по совету начальника канцелярии, поспешно готовили перевод якобы имевшейся у них речи в честь императора Валентиниана. Так что, решили послы, все как-нибудь образуется… Тем большее охватило их замешательство, когда сирийский переводчик, с трудом сдерживая улыбку, перевел им слова Аэция:
— Приветствую вас, послы могущественного и великого короля, единственного, кого бессмертные кесари Рима могут назвать своим братом. Приветствую и благодарю за столь прекрасное и столь для меня лестное приветствие… Воистину, не ожидал я, что царь царей столько знает о скромном императорском слуге и так о нем помнит…
Окружение патриция с трудом сдерживало веселье, а одновременно всех этих товарищей и соратников Аэция распирала радость и гордость при мысли, какой славой пользуется в далеких странах их военачальник и благодетель. Один только префект претория Патерий гневно стиснул зубы: оскорбление величия налицо, и если Аэций не согласится в ближайшие дни отправить в Персию официально — подписанное им самим — письмо с жалобой и возмущением, то будет еще одно доказательство того, что он сознательно стремится принизить достоинство священной особы императора…
Думая так, Патерий не ожидал, что через минуту получит еще одно подтверждение этому: Аэций какое-то время с улыбкой смотрел на послов, на их встревоженные лица, необычные одеяния, причудливые, дугой загнутые мечи и наконец сказал:
— Еще раз благодарю царя царей и вас, достойные мужи… Поистине редкое проявление добродетели: воздавание почестей в порядке заслуг… А теперь благоволите отправиться в Лавровый дворец и преклониться перед тем, кто носит пурпур и диадему римских кесарей…
И тут же добавил озабоченно:
— Буду счастлив, если узнаю, что в дороге с вами не случилась никакая беда…
Нет, почему же, беда у них была. Уже в западной части Ионийского моря на галеру, на которую они сели в Александрии, напали три пиратских корабля, как потом оказалось — вандальских. Так что послам грозила неминуемая гибель — вандалы уже взбирались на палубу, когда вдруг с юга, как будто из-под воды, вынырнули, налетели четыре быстрые галеры… наскочили на пиратов… два их корабля потопили вместе со всей командой, третий захватили в рукопашном бою, после чего спасители исчезли так же быстро, как и появились… Послы успели только заметить золотые римские орлы на палубах и перекинуться несколькими словами с молодым предводителем. Он расспросил, кто они такие, куда едут, а на прощанье, когда спросили его имя («чтобы знать, за кого молиться перед Ахурамаздой»), ответил с улыбкой:
— Я — Аэций морей…
Слушая рассказ персов, Аэций с трудом сдерживал распирающую его гордость и радостное волнение: большего триумфа трудно дождаться… больше человека почтить уже нельзя… Побежденный, изгнанный, явно обиженный враг, чтобы отметить свою мощь на море, называет себя Аэцием водных пространств!.. Ведь это же Себастьян, зять Бонифация, последний меч в руках Плацидии, стал грозой вандалов и настоящим владыкой морей… Спасаясь бегством от победоносного Аэция, он направился в новый Рим и предложил свои услуги императору Феодосию в качестве пирата на императорской службе… И действительно, вскоре прославился быстротой, смелостью и жестокостью — настоящий пират, страшный только для вандальских кораблей, которыми последнее время кишело Средиземное море… Гензерих, говорят, боится его больше всех остальных войск Италии. Настоящие морские разбойники, еще до недавнего ужас всех римских кораблей, гурьбой шли под знаки Себастьяна, привлеченные его славой… И Аэций морей имел своих астуриев, андевотов, марцеллинов, а может быть, и меробаудов, верных, преданных, готовых на все…
Радость и гордость Аэция разделяют все присутствующие, только префект Патерий еще крепче стискивает губы, исподлобья глядит на патриция и думает:
«Пират земных просторов но милости гуннов…»
Дружелюбно простившись с послами, Аэций переходит в комнату, где стоит белое изваяние Бонифация, там его ждет молодой princeps magistriaiius из школы agentium in rebus[88] — глаз и ухо патриция.
— Есть новости?.. — весело спрашивает он у почтительно склонившегося юноши.
— Новостей много…
— Хорошие?
— Очень плохие.
Аэций спокойно садится к заваленному свитками и кодексами столу.
— Говори.
— Первое известие, — несколько дрожащим голосом читает по табличке магистриан, — женитьба молодого Гунериха на дочери короля вестготов уже окончательно решена… Назначен день свадьбы…
Аэций с интересом смотрит на сосредоточенное лицо юноши.
— Ты понимаешь, что это означает, мальчик?
— Да, сиятельный… Тесный союз двух варварских и арианских сил против империи… Потеря всей Африки. Испания окружена. Галлия и Италия в постоянной опасности. Защищая одну, мы отдаем на разграбление другую. Для защиты сразу обеих у нас нет сил.
В глазах патриция уже не только любопытство, но и благожелательная улыбка. Магистриан румянится от радости и гордости.
— Пиши, — говорит Аэций, — император повелевает Тригецию отправиться в Африку и заключить новый мир с Гензерихом еще до свадьбы его сына… Мы предложим замену: король вандалов — как он того хочет — получит Бизацену, проконсульскую провинцию и восточную Нумидию с Константной и Гиппоном. К империи отойдет западная Нумидия и обе Мавритании. Пусть сейчас немного потерпят правоверные из восточной Африки — тем, что в западной, тоже надо дать отдохнуть!.. — смеется патриций. — Император освобождает короля Гензериха от присяги на феод и признает его независимым монархом…
Магистриан легко вздыхает, сочувственно и понимающе.
— Так ведь? — ловит этот вздох Аэций. — Любой ценой надо как-то на время утихомирить Гензериха… Я всегда считал Африку потерянной… Но Тригеций должен добиться, чтобы Тамугади остался нашим…
Молодой человек понимающе улыбается.
— Ты не только величайший деятель империи, но и заботливый супруг, о сиятельный… Как же обрадуется Пелагия…
— Пиши дальше, молодой друг… Префектом претория Галлии император назначает Мецилия Авита…
Магистриан с трудом удерживается, чтобы в изумлении не всплеснуть руками.
— Чудесно, великолепно! — восклицает он, но через минуту, испуганный собственной смелостью, опускается на колени. — Удали свой гнев от меня, господин!
— Нет, нет… ты будешь наказан… да, ты понесешь наказание за свою дерзость… ты покинешь Равенну…
Молодой человек дрожит всем телом. В глазах появляются слезы. Аэций смеется.
— Но перед этим ответь мне еще на один вопрос, — говорит он. — Что ты думаешь сейчас… не о себе… а об Авите?..
— Боюсь, господин, — с трудом сдерживает рыдание юноша, — что после того, что произошло два года назад, он не захочет стать префектом…
88
Школа чиновников дворцовой службы (лат.).