Страница 82 из 97
В пещере имелось странное место, где сумерки смыкались с тьмой. Там очутился Харитин, в мире, где тонкие оттенки серого были заменены цветовыми пятнами; он очутился в мире плоском, чересчур ярком, чересчур грубом.
Он забрал жизнь у молодой женщины, чтобы начать жить в этом плоском, грубом мире.
Соня явилась в дом княжны под вечер. Ее привел молодой человек, похожий на поэта и на калеку. Княжна, рыдая, покачивалась в саду на плетеном кресле-качалке. Те приживалки, что отгоняли от нее мух и стояли у нее за спиной, держались сонно и равнодушно (им надоела вся эта история с новой воспитанницей); те же, что оставались в поле зрения княжны, наперебой совали ей батистовые носовые платки, роняли слезы и поминутно бегали за успокоительным отваром.
Неонилла Павловна находилась в своей комнате и там, опоенная успокоительными отварами, мирно спала.
— Ведут! Ведут! — курлыканье птичьей стаи неслось впереди Сони, медленно шагавшей по дорожке сада. Харитин держал ее под локоть.
— Ведут, княжна-матушка, голубушка-благодетельница, ведут, нашу бедочку, ведут, сиротиночку!
— Ведут!..
Соня остановилась перед старушкой-княжной и вдруг увидела ее совершенно другими глазами. Как будто ей отворили новое зрение, сумеречное, когда из мириадов оттенков серого складывается истинный облик людей и вещей.
Слезы высохли на глазах старушки Мышецкой, она приподнялась в креслах, задрожала и снова обрушилась на подушки. А Соне в этот миг казалось, что она читает всякую мысль княжны, даже самую тайную, скрытую от всех так глубоко, что уж и забыто, где искать.
Девочка молча показала ей свою искалеченную руку.
Лицо старушки передернулось.
— Что это, дитя?
— Неонилла Павловна, — выговорила Соня. Голос у нее прозвучал сдавленно, как будто не рассмеяться боялась Соня, а заплакать. — Она, злодейка. Не хочет тайны ремесла никому открывать, а когда увидела, что у меня получается плести кружево не хуже, взяла молоток и ударила меня по пальцам.
От эдакого известия платок выпал из рук старенькой княжны, она затрясла головой и дребезжащим голосом прокричала:
— Приведите мне сюда Неониллу!
— Почивает… Неонилла Павловна почивает… От горести утомилась — заснула… — зашелестело кругом.
— Разбудить! — Княжна топнула шелковой ножкой. — Быстрее!
А пока за Неониллой Павловной бегали, княжна обратилась к Харитину:
— Вы, молодой человек, должно быть, не из наших краев. Я прежде вас не встречала.
— Я не из ваших краев, — подтвердил Харитин.
Княжна прищурилась.
— Какой у вас выговор странный.
— Он грек, ваше сиятельство, — вмешалась Соня.
— Грек? Как интересно… — Княжна протянула Харитину руку для поцелуя.
Харитин с интересом посмотрел на эту руку. Соня подтолкнула его в бок.
— Поцелуй. Не кусай, только поцелуй.
Харитин чуть улыбнулся Соне, наклонился над хрупкой старческой рукой и, прикладываясь, все же чуть-чуть прихватил зубами кожу.
Княжна благосклонно моргнула.
— Где вы нашли Сонечку?
— Под обрывом реки, — ответил Харитин. — Она собирала слезы в ладонь.
— Поэт… поэт… — зашелестели приживалки и смолкли.
— Вы хорошо поступили, приведя ее домой, — похвалила поэта княжна. — А сами вы где остановились?
— Остановился, — сказал Харитин. Это вышло невпопад.
Соня вмешалась:
— Он только что приехал, ваше сиятельство.
— Вы можете погостить у меня, — пригласила княжна.
От крыльца дома доносились голоса, звучавшие все громче, и на их фоне выделялся плаксивый, возмущенный крик Неониллы Павловны:
— Все врет она, мерзавка!
Соня холодно посмотрела на свою мучительницу.
— Идет Неонилла Павловна, ваше сиятельство.
— Хорошо. — Княжна даже не повернула головы.
Неонилла Павловна, в стеганом шелковом халате поверх ночной рубашки, босая, предстала перед княжной.
Та долго смотрела на нее неприязненным взглядом. Неонилла Павловна не выдержала — начала озираться, ежиться.
Княжна заговорила наконец с ней — холодно:
— Хочешь что-то мне рассказать?
Неонилла Павловна бурно зарыдала и упала на колени.
— Оклеветала!.. Сквернавка, оклеветала!.. — взвыла она. — У ней глаза дерзкие, я сразу говорила — путного не выйдет. А чего ждать от дочери самоубийцы, пьяницы?
Тут Соня засверкала глазами и подняла повыше распухшую руку.
— Чем на моего отца, покойника, напраслину возводить, — крикнула девочка, — взгляни лучше, как ты меня искалечила! Из зависти, что я молодая, а ты старая! Из страха, что я смогу плести кружево получше твоего! Я все благодетельнице рассказала. Не отпирайся теперь и не позорься.
Неонилла Павловна с ужасом уставилась на изуродованную кисть.
— Не делала! — завопила она и принялась биться головой о землю. — Не делала! В жизни бы не посягнула!
— Вон от меня, — произнесла княжна. Она говорила очень тихо, но ее все услышали. — Вон отсюда, Неонилла. Я тебя пригрела, а ты оказалась змеей.
Неонилла Павловна так и застыла, простертая на земле. Уж чего угодно ожидала она, только не изгнания. Осторожно приподняла она голову, заглянула благодетельнице в лицо. Та не шутила.
— Прямо сейчас уходи, — прибавила княжна.
— Я… хоть вещи соберу… — пролепетала Неонилла Павловна.
— Нет здесь ничего твоего, — отрезала княжна. — Все мои подарки. Не испытывай терпения — уходи как есть.
Неонилла Павловна, с трясущейся головой, поднялась и побрела по дорожке к выходу из сада, словно шла на эшафот, словно попалась она в руки к пиратам и ступала по доске за борт, в объятия убийцы-океана.
Харитина пригласили в дом. Накрыли поздний чай. Расспрашивали о Греции. Харитин отговаривался плохим знанием русского языка и признан был очаровательным. Княжна предложила ему комнату в нижнем этаже — в верхнем было бы неприлично, поскольку там обитают девицы.
Вспомнили о Полин и искали ее в саду и в доме, однако безуспешно. Решено было отложить поиск на утро. Княжна, сердито поджимая губы, сказала, что у нее имеется одно подозрение, которое, впрочем, она ни за что не выскажет, не получив подтверждений. «Полин легкомысленна и склонна доверять мужчинам», — прибавила княжна.
Тело Полин выловили из реки Агафьи на рассвете следующего дня. Ее нашли прачки на отмели. Княжне доложили с осторожностью. Из Петербурга приехал врач, а после него — и следователь. Врач лечил руку Сони. Он признал, что пальцы сломаны в нескольких местах и что произошло это вследствие удара молотком, как и показывала потерпевшая. Кроме того, он обнаружил на пальцах несколько мелких порезов. Соня объяснила, что они — от бритвы, которой обрезают нитки, и что случилось это по неосторожности.
Потом врач напоил княжну успокоительными лекарствами, от которых старушка заснула на несколько часов, и вышел из ее опочивальни с приговором: «Я не в силах исцелить ее сиятельство от прирожденной доброты. Она и впредь будет страдать за все человечество».
Насчет покойницы Полин врач подтвердил, что та погибла от того, что упала в реку с обрыва и сломала себе шею. «Быть может, торопилась на встречу с каким-нибудь мужчиной, — прибавил врач, полностью разделявший точку зрения княжны на нрав Полин, — а может быть, слишком глубоко замечталась о нем… На скользком обрыве это опасное дело».
С тем врач и отбыл. Следователь не был допущен до княжны, поскольку та почивала. Соня рассказала ему о своей дружбе с Полин и о том, что Полин ждала писем от подпоручика Рыжова. Впоследствии был послан запрос на колонию, в часть, где служил подпоручик Рыжов, откуда пришел ответ: подпоручик Рыжов действительно имеет место, однако никаких романов в письмах с женщиной по имени Полина Тимешева за ним замечено не было, и сам он тоже все отрицает.
На этом следствие было остановлено, и Полин похоронили на Лембасовском кладбище как погибшую от несчастного случая.
Глава двадцать третья
Княжна как будто забыла о том, что пригласила Харитина всего на несколько дней — пока тот не найдет себе приличную квартиру в Лембасово или же в Петербурге, куда он, по его словам, изначально и направлялся. Молодой грек загостился в доме. Он прогуливался с княжной по саду, смешил ее странными речами и неловким произношением, ловил для нее бабочек и убивал их, не причиняя ни малейшего вреда их красоте, так что скоро у княжны собралась хорошая коллекция.