Страница 9 из 37
Дядюшка Ибрахим как-то увидел ее на улице, узнал, что она работает в кафе «Фуад», и с тех пор стал просиживать там все вечера. Та сразу сообразила, что он влюбился в нее, и открыла всем его тайну. Его всячески высмеивали. Однако он, казалось, ничего не замечал, поглощенный своей страстью. А однажды она заявила, что он — богатый человек и хочет жениться на ней…
Полиция ухватилась за этот конец нити. Однако она и не подозревала, что другой конец был в Абукире. Да, да! Дядюшка Ибрахим находился в Абукире. Он спокойно сидел на берегу, глядя то на море, то на свою «золотую лилию», локоны которой развевались от порывов легкого ветерка. Он был чисто выбрит, лысину прикрывала ослепительно белая шапочка. Его «лилия» надела светлое платьице и казалась в нем еще моложе. Они выглядели вполне счастливыми супругами, хотя апрельская погода и покусывала немного холодком. Вокруг ни души — дачники еще не приехали, а греки, владельцы домов, были от берега далеко. В глазах дядюшки Ибрахима — страсть и удивление, будто он впервые, как дитя, открывал этот мир.
Прежде он никогда не видел моря. Более того, за всю свою жизнь ни разу не покидал Каира. Море, берег, небо, покрытое белыми, как цветы, облаками, ослепили его. Он улыбался, вслушиваясь в прерывистый гул прибоя. Казалось, он освободился от всех забот.
А девушка? Она беспечно растянулась рядом и молчала. Веки ее были прикрыты.
Господин Лютфи — вот кто невольно послал его в Абукир. Каждый год Лютфи проводил лето на этом курорте и потом обычно рассказывал товарищам, как красиво и покойно на море и как много там рыбы.
Дядюшка Ибрахим приехал сюда, захватив все необходимое для медового месяца: одежду, украшения, подарки, вино и гашиш. Целые дни он проводит в меблированной комнате или на берегу. Ничто его не занимало, кроме любви, природы, курения, еды и питья.
За неделю он потратил столько, сколько не тратил и за целый год. Его возлюбленная без конца требовала вина и наркотиков. Она была откровенна до цинизма.
— Откуда у тебя деньги? — спросила она однажды.
— Я принадлежу к знатному роду, — улыбнулся он.
— Вот как… — проговорила она с сомнением.
— Да простит тебя Аллах!
Она засмеялась.
— У тебя во рту всего четыре зуба, один наверху и три внизу!
Он снисходительно улыбнулся. Счастье! Как оно преходяще!
Она просила показать Александрию, но он отказался поехать туда.
— Ах, теперь мне все понятно! — сказала она.
Он разложил перед ней фрукты, вино и сигареты, поцеловал ее в алую щечку.
— Смотри на море и небо, наслаждайся тем, что лежит перед тобой, и да будут эти часы слаще меда!
Он делал все, чтобы она была довольна. Прежде он всегда ходил, понурив голову, не видя ничего, кроме пыли, — его вечно одолевали заботы и житейские неурядицы. Теперь он увидел волшебный восход солнца, восхитительные краски заката, сияющую луну и бескрайний горизонт. И все это благодаря животворной силе любви. Неужели же этому придет конец?..
В начале июня на берегу появились первые дачники. Сердце дядюшки Ибрахима сжалось от тревоги. Он чувствовал, что беда вот-вот нагрянет… Однажды, находясь в лавке, он вдруг в конце улицы заметил господина Лютфи, который шел с агентом по найму квартир.
Дядюшка Ибрахим тотчас бросился домой и черным ходом пробрался в свою комнату. Значит, уже скоро берег заполнится людьми и ему не будет здесь места. Любимая покинет его, как вздох. Да, он любит ее, несмотря на ее капризы, резкость и острый, как перец, язык. Он благодарен ей за то счастье, которое она ему подарила, за дыхание юности. Пусть Аллах простит ее.
Он решил подсчитать оставшиеся деньги. Потом завернул их и спрятал на груди. И тут он услышал, как хлопнула дверь. Он обернулся, увидел свою возлюбленную. Заметила ли она, что он делал? Он лег рядом с нею, но сон бежал от него. «Отдай ей деньги и освободи ее! — говорил он себе. — Прекрасное бездомное дитя! Кто ее отец? Кто ее мать? Как-то раз она сказала: "У меня нет никого в этом мире". А у него?»
Но тут он почувствовал, как что-то холодное, словно змея, касается его. Она собирается обокрасть его?! Не для того ли она так коварно ласкала его, чтобы он покрепче заснул? О горе! Он схватил ее за руку. Раздался крик. Затем наступило молчание.
— За что? — горестно спросил он. — Разве я отказывал тебе в чем-нибудь?
Она укусила его за руку, и он оттолкнул ее. Бросился к выключателю и зажег свет. Первое, что он увидел, — это свою окровавленную руку.
— Такая молодая, а сколько в тебе злости!
Она презрительно посмотрела на него и повернулась к нему спиной.
— Как ты решилась обокрасть меня? — спросил он.
Ее душили гнев и досада, но она не проронила ни слова.
— Я не хочу больше того, что получил, — вновь заговорил он. — Пусть Аллах воздаст тебе за меня лучшей наградой.
Ототдал ей бОльшую часть оставшихся денег, собрал ее вещи и проводил на станцию.
С этого момента Абукир для него опустел. Дядюшка Ибрахим уехал в Александрию. Долго бесцельно бродил он по городу. Неожиданно оказался перед мечетью Абу Аббаса. Зашел, сделал два земных поклона и сел, повернувшись лицом к стене.
Тоска и отчаяние охватили его. «Неужели было твое благоволение на то, что случилось со мною?.. — шепотом вопрошал он бога. — Молодая, красивая, а сердце полно злобы. Разве и на это твое благоволение? А мои дети, где они? И на это было твое благоволение? Мир преследует меня только за то, что я вверяюсь тебе. И на это твое благоволение? Вокруг толпы, миллионы людей, а я одинок. И на это твое благоволение?»
Он разразился рыданиями.
Удаляясь от мечети, он услышал, как кто-то окликает его: «Дядюшка Ибрахим!» Он обернулся. Подошел какой-то верзила. По всему видно — сыщик. Дядюшка Ибрахим покорно остановился, а сыщик, усмехаясь, схватил его за плечо:
— Ну и измучил же ты нас поисками, да пошлет тебе Аллах мучения!
Дядюшка Ибрахим с покрасневшими от слез глазами покорно зашагал рядом.
— Скажи, пожалуйста, — спросил сыщик, — кто же толкнул тебя на такой путь, в твоем-то возрасте?
Дядюшка Ибрахим улыбнулся, поднял палец к небу и прошептал:
— Бог!
Слово это вырвалось у него, как стон.
Из сборника «Дом с дурной репутацией» (1965)
Безмолвие
Пер. И. Билык
Что может быть ужасней этой комнаты? Почти поле брани! Куда ни кинь взгляд — везде орудия, от которых бросает в дрожь: многочисленные предметы, похожие на ножи, кинжалы, булавки, шпильки всевозможных форм и размеров. Из всей этой кошмарной экспозиции Сакару хорошо знакомы лишь ножницы. Запачканный кровью сосуд под металлическим столом, вата, бинты, запах эфира, пронзительный и всепроникающий, как предвестник неведомого мира. Три врача: акушер, кардиолог, анестезиолог, дородная медсестра, снующая тем не менее с легкостью пчелы. Все это он заметил в первое мгновение. Сейчас же глаза его были прикованы к приподнятой кровати, на которой лежала изнуренная борьбой жена. Ее голени возвышались над загородкой, водруженной в конце кровати. За ней стоял акушер в белом халате. Видна была только верхняя часть его туловища, и лишь по ней можно было судить о действиях рук врача, скрытых от Сакара.
Голова жены металась вправо и влево, открывая то одну, то другую половину землистого лица, застывшего в гримасе боли.
До каких же пор будет длиться борьба? Когда Аллах ниспошлет нам отдых?
Рука акушера все время двигалась, глаза пристально следили за роженицей, и в них не было никакого беспокойства. Он простодушно и чуть небрежно улыбался и говорил не переставая:
— Как же велика разница между вашим лицом в жизни и на экране!
Сакар, соглашаясь, кивнул и усилием воли изобразил на своих губах подобие любезной улыбки. Он вынужден был оторваться от лица жены из вежливости, чтобы обменяться взглядом с врачом.
— Что может быть великолепнее искусства вообще и тем более искусства игры на сцене. На мой взгляд — это главный вид искусства! Вы заставляете меня смеяться от всего сердца. Никто еще не доводил меня до такого смеха, даже сами американцы. А роль главного клерка в вашем последнем фильме — это просто удивительно! Вы превзошли в ней самого себя!