Шахразада. Рассказы

У него было такое чувство, будто он проснулся, преодолев во сне бездонное ущелье, в глубине которого роились страшные призраки преступления, суда и тюрьмы[6]. Чудом избегнув падения с головокружительной высоты, он твердо решил задушить в себе преступную любовь. Он продолжал посещать дом Ридван-бека и давать уроки его сыну, хотя теперь это стоило ему многих сердечных мук и душевных терзаний.

Но Тиза не собиралась мириться с ролью брошенной и забытой женщины и через дня два снова вторглась в учебную комнату. Весь урок она бросала на него выразительные взгляды, полные печали и невысказанного упрека, а когда занятия кончились, проводила его до двери и прямо спросила:

— Ты почему не приходишь?

Он шепотом рассказал о том, что увидел в тот раз, и взглянул ей в глаза, чтобы проверить, какое впечатление произвели на нее его слова. Но вопреки ожиданию никакого беспокойства на лице Тизы не отразилось — и это еще больше встревожило Аниса

— Ты обознался! — сердито заявила она.

Как ни заверял он ее в обратном, женщина продолжала опровергать все доводы.

— У тебя просто богатое воображение! — заключила она, теряя терпение. — Я буду ждать твоего прихода! Там посмотрим, что делать.

Анис, уступая ее настойчивости, пообещал прийти, но в душе решил, что больше никогда не переступит порог этого дома.

Так прошла неделя. Вечером в пятницу, когда он остался один в квартире, которую снимал вместе с несколькими своими друзьями, раздался стук в дверь. Он открыл и увидел перед собой тучную фигуру Ридван-бека, опиравшегося на трость с набалдашником из слоновой кости. Холодная дрожь пробежала по телу Аниса, сердце затрепетало, а в голове стремительно пронеслась мысль: Тиза, желая досадить учителю, наговорила на него мужу, и тот пришел свести с ним счеты. Чувство безнадежности и отчаяния овладело им. Он испуганно взглянул в лицо пришедшего, пытаясь прочитать по его глазам, чему он обязан этим визитом. Ридван-бек приветливо улыбался, как человек, который пришел с миром, а не с войной, и, здороваясь, протянул руку. Молодой учитель, все еще не приходя в себя от изумления, машинально пожал ее, потом отодвинулся от двери, сглотнул слюну и пробормотал:

— Входите, пожалуйста, мой господин!

Бек вошел и, отказавшись от предложения сесть, сказал, что торопится, а навестил Аниса, чтобы узнать, как его здоровье и почему он прекратил давать уроки сыну. Молодой человек стал извиняться, оправдываясь близостью экзаменов и тем, что нуждается для подготовки к ним в каждой минуте. Но бек не удовлетворился его отговорками и не принял извинений. Он мягко попросил Аниса не лишать Тото его уроков. Юноша еще раз привел свои доводы, и бек снова отклонил их. Потом сделал шаг к Анису и настойчиво повторил:

— Вам следует прийти. Это нужно для Тото. Приходите, когда и как вам будет удобно… вам следует прийти… совершенно необходимо.

При последних словах он вперился взглядом в лицо юноши. Этот взгляд и тон, каким говорил бек, удивили Аниса и возбудили его любопытство. А старик после минутного колебания добавил:

— Вы необходимы для Тото, для меня и для благополучия всей семьи. Послушайте меня. Вам следует прийти…

Ридван-бек покраснел, нижняя губа и подбородок его задрожали, как у ребенка, готового заплакать. Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа Аниса. А тот продолжал стоять на месте, растерянный, раздираемый противоречивыми чувствами.

Последовавшая за этим визитом неделя перевернула все существо Аниса, пережившего острый душевный кризис. Его сердце превратилось в арену борьбы между страстным влечением к женщине, жаждой физических наслаждений и склонностью к мирному, спокойному течению жизни. Он обладал сильной волей и разумом, способными противостоять нечистым соблазнам. Любовь к миру и покою возобладала: через неделю он уже чувствовал, что ему удалось преодолеть все искушения. Постепенно он начал забывать дом несчастного Ридван-бека и его злой и своенравной красавицы жены. Их образы стали далеким, странным воспоминанием, отложившимся где-то в закоулках его памяти

Наступил май. Однажды, когда Анис отправился на свой факультет, чтобы узнать о результатах экзамена, кто-то тростью шутливо преградил ему дорогу. Он поднял глаза и увидел Ридван-бека, вышедшего из кафе и направлявшегося к машине, где его поджидал приятель. Юноша смущенно поздоровался. Бек улыбнулся, потом спросил, как его дела. Они перекинулись несколькими фразами, не касаясь прошлого. И только прощаясь, старик изменил тон и голосом, в котором звучали смирение и душевная боль, произнес:

— Эх, юноша, не смейтесь над людьми и над несчастьями. Вы не знаете, что вам самому приготовит судьба назавтра. Запомните, самые странные на первый взгляд поступки человека могут быть легко оправданы. Не судите людей и постарайтесь извлечь для себя урок, может быть, и вам придется когда-нибудь пролить слезы… Да ниспошлет вам Аллах счастливую судьбу…

Ридван-бек махнул рукой на прощание и пошел, подчеркнуто распрямившись, демонстрируя всем своим видом, что он человек военный.

Жизнь для других

Пер. Г. Круглова

По вечерам Абд ар-Рахман-эфенди[7] любит спускаться в свой сад. Это уже вошло у него в привычку. Абд ар-Рахман-эфенди домосед и покидает дом только по какому-нибудь уж очень важному делу.

В один нежаркий сентябрьский день он по обыкновению вышел в сад, окинул его взглядом, прошелся по извилистой дорожке и, осмотрев кусты роз, вазоны с цветами, сел в кресло возле ограды из колючей проволоки, которая отделяла его дом от соседнего. Затем развернул вечернюю газету и погрузился в чтение.

В его походке, манере сидеть чувствовалась степенность: если бы кто-нибудь увидел его в этот момент, то ни на мгновение не усомнился бы, что перед ним хозяин дома, глава семейства. Он всегда отличался спокойствием и уравновешенностью, в глазах его светились ум и мужество. У него была большая голова и пышные усы. На вид ему можно дать лет сорок, хотя в действительности исполнилось только тридцать пять. Сидя в кресле, Абд ар-Рахман-эфенди так увлекся чтением, что невольно вздрогнул, когда его окликнул нежный голосок:

— Здравствуй, дядя.

Он сложил газету и обратил взор в сад соседей. Там стояла девушка. Ее ясные, темные глаза смотрели на него доверчиво и доброжелательно. И Абд ар-Рахману показалось, что в лицо ему повеял прохладой легкий ветерок, принесший запах жасмина.

— Здравствуй, Самара, — ответил он.

Девушка улыбнулась и принялась играть со своей маленькой собачкой. Самаре было шестнадцать лет. Ее красивое лицо и стройная фигурка давно лишили Абд ар-Рахмана покоя.

Показав на собачку, он спросил:

— Как она сегодня?

— Слава Аллаху, совсем выздоровела.

— По всей вероятности, — заметил он, улыбнувшись, — климат Александрии пришелся ей не по нраву?

— Наоборот. Ей там очень понравилось, и чувствовала она себя прекрасно.

Взглянув на Самару, на ее чуть тронутое загаром лицо, Абд ар-Рахман испытал такое чувство, будто его окунули в сумерки вечерней зари. Он мягко сказал:

— Самара, как ты загорела.

Девушка засмеялась.

Выражение лица Абд ар-Рахмана-эфенди смягчилось. Сосредоточенность уступила место нежности и мечтательности. Он то и дело украдкой бросал долгий счастливый взгляд на девушку, которая села на стул и занялась собачкой. Она играла с ней, ласково трепала по длинной белой шерсти. Забавный песик, радостно виляя хвостом, благодарно лизнул хозяйке руку и прыгнул ей на колени.

Шелковистые пряди волос Самары разметались, прикрыв шею и щеки. Абд ар-Рахман невольно залюбовался ею. И вдруг сердце его сжалось: Самара до сих пор относится к нему, как в далекие времена ее детства, и все еще называет его дядей! А ведь так она называла его, когда была совсем крошкой и играла в куклы! Раньше это радовало Абд ар-Рахмана, он видел в этом выражение дружеских чувств девочки и ее отца. Однако теперь такое обращение стесняло и даже обижало его.

6

По законам шариата мужчина за совершение прелюбодеяния наказывается длительным тюремным заключением.

7

Эфенди — господин, сударь.