Страница 16 из 23
— Есть ведь такое понятие, как воля народа! — с чувством произнес Сафват.
— Какого народа?
— Простых людей, которых ты совсем не знаешь!
Хасан Хамуда задохнулся от возмущения. В эту минуту он ненавидел все на свете: сад, где цвели апельсиновые деревья, вечернюю прохладу, своего друга Сафвата Миргана и его жену. «Успокойся! — сказал он себе. — Не то разговор может кончиться для тебя такой катастрофой, какую и представить-то невозможно».
XXVII
В одну неделю Алият пришлось дважды побывать на свадьбах: на очень скромном бракосочетании ее несчастного брата и Сании и на свадьбе Моны Захран и Салема Али в ресторане «Омар Хайям». Алият грустью думала, что теперь ее отношения с Санией и Моной уже не будут такими доверительными и нежными, как раньше, даже если они останутся подругами. Она ощущала в сердце ноющую пустоту. Мысль о том, чтобы вернуться к прежней жизни, ей претила. Она жаждала настоящей любви!
Как-то раз к ней на службу позвонил Хусни Хигази и пригласил к себе. В свободный вечер она отправилась к нему.
— Я давно хотел тебя увидеть, — радостно сказал Хусни, здороваясь с ней.
Но Алият только молча взглянула на него.
— Как живешь?
— Ем, пью и сплю, — вяло ответила Алият.
— Из несчастий, которые обрушивает на нас жизнь, следует извлекать полезные уроки. Не стоит падать духом, не стоит терзаться!
— Я и учусь на ошибках! Но на это требуется время.
— У тебя стойкая душа! Я спокоен за твое будущее.
Алият невольно засмеялась. Хусни внимательно посмотрел на нее.
— Что тебя так развеселило? — спросил он.
— Смешно видеть тебя в роли проповедника!
Хусни подошел к бару и начал смешивать свой любимый коктейль.
— Я это уже слышал!
— И не забыл? А новый фильм ты снимать не собираешься?
— Меня всегда заботит будущее моих девушек, и я не забываю их, не то что они, — заявил Хусни, протягивая бокал Алият. — Я поговорил о тебе с режиссером Ахмедом Радваном.
— Обо мне?
— Я сказал ему, что ты красива и очень фотогенична.
— Я? — воскликнула пораженная Алият.
— Ну да, ты!
Алият нервно рассмеялась.
— Но как же так… Я ведь ничего не умею…
— А Марзук? Разве он умел играть?
— Я не актриса. И ты забыл про моего отца.
— Он, конечно, будет против. Но его я беру на себя. Думаю, мне удастся его уговорить.
— Он гораздо упрямее, чем тебе кажется. Но главное препятствие не в нем. Все дело во мне самой.
— Давай попробуем, а уж тогда будем решать, что делать дальше…
— Ты серьезно?
— Он готов устроить пробные съемки.
— Почему ты так заботишься обо мне?
— Ну скажем, я не хочу, чтобы твоя жизнь исчерпывалась тем, что ты ешь, пьешь и спишь! — засмеялся Хусни.
Этот смех успокоил Алият.
— Я думал, ты обрадуешься, — продолжал Хусни. — Жизнь учит нас не терять надежды даже в самые трудные минуты.
Они выпили. Алият задумалась. Хусни отошел от бара к телевизору. Она открыла глаза, посмотрела на Хусни.
— Ты что-то сказал?
— Тоска рождает мудрость!
— А улицы затемнены.
— Ты ничего не способна понять!
— Будущее слишком туманно.
— В наше время надо дорожить каждой спокойной минутой!
— Сколько разного говорят!
— Даже если Каир будет разбомблен, он возродится.
— Мой бедный брат!
— Моего племянника должны были призвать в армию, но его мать, богатая вдова, небо и землю перевернула и добилась-таки, что его освободили от воинской повинности на том основании, что он эмигрирует в Канаду.
— Как это ей удалось?
Хусни только усмехнулся.
— Ну уж это ты сама сообрази! Но я вот что хотел сказать: неделю назад он погиб в автомобильной катастрофе!
Алият только грустно вздохнула, и Хусни добавил:
— Ну разве это не смешно?
— Неужели мы совсем лишены мужества?
— Те, кто бывали на передовых позициях, говорят, что боевой дух солдат необыкновенно высок! Зато в тылу неразберихи и паники хоть отбавляй. А вспомни о федаинах[11]! Это ведь подлинное чудо эпохи!
Их разговор прервал звонок. Хусни прислушался.
— Это, наверно, Ахмед Радван. Пожалуйста, возьми себя в руки и успокойся.
XXVIII
У Надер был последний съемочный день. Марзук не был занят на студии. Съемки закончились около девяти часов вечера. Все поздравляли друг друга с завершением работы над фильмом, пили. Ахмед Радван раздал деньги статистам и пригласил Надер выпить с ним чашку чаю в буфете.
За чаем Надер размышляла о будущем. По-видимому, у Ахмеда ей больше не сниматься. На студии открыто говорили, что он подыскивает ей замену. Конечно, при ее популярности Надер нечего опасаться. И все-таки у нее на душе кошки скребли. Слишком хорошо она знала повадки своего бывшего благодетеля.
— О чем задумалась? — спросил режиссер.
— Как нам остаться друзьями, — ответила Надер откровенно.
— Дружба любви не заменит! — сухо сказал режиссер.
— Будь справедлив ко мне!
— Значит, ты действительно выходишь замуж?
— Я же тебе сказала.
— Но в свое время ты говорила, будто и я тебе небезразличен!
— Зачем ворошить прошлое? Своим успехом я обязана тебе, твоим заботам и бесконечно тебе благодарна.
— Спасибо! Но зачем тебе выходить замуж? На этом свете можно неплохо прожить и без этого!
— Мне кажется, ты не веришь в серьезность моих намерений.
— Очень не хотел бы верить!
— Ты не веришь, что люди могут сходить с ума?
— Верю, конечно! Я ведь и сам на это способен, но…
— Что?
— Но можно ли настолько потерять голову, чтобы не думать о будущем?
«Вот он и угрожает! Значит, остался самим собой», — подумала она и сказала:
— Будущее в руках божьих!
— Какое благочестие! — колко заметил режиссер, но против обыкновения не засмеялся, а сказал, сдвинув брови: — Может, оставим все как было?
— Я ведь говорила серьезно, устаз! — возмущенно возразила Надер.
— По-твоему, наши прежние отношения — это несерьезно? — Ахмед пришел в бешенство.
Надер пыталась что-то возразить, но он зло прошипел:
— Помни, огонь души быстро гаснет!
— Если мы верны своему призванию, нам нечего опасаться.
— Ты сама не понимаешь, что тебе нужно! А я знаю, что для тебя нет ничего дороже искусства.
— Предоставь судить об этом мне!
— Ты меня толкаешь в пропасть! — крикнул режиссер.
— Не преувеличивай! Мне ли тебя учить житейской мудрости?
— Какое бесстыдство — вот так прямо заявить, что все прежнее было одним притворством!
— Прошлое пора забыть! — воскликнула Надер, задыхаясь от негодования. Взяв Ахмеда за руку, она сказала просительно: — Открой свое сердце для новой дружбы!
— А любви, значит, и вовсе не было?
— Видно, бесполезно говорить с тобой на эту тему, — грустно вздохнула Надер.
— Совершенно бесполезно! — отрезал режиссер.
Наступило молчание. Надер размышляла о том, какие последствия может иметь для нее этот неожиданный разговор. Ее позвали к телефону. Она встала со вздохом облегчения. Ахмед издалека наблюдал за ней. Он увидел, как Надер резко бросила телефонную трубку. Что-то случилось! И по-видимому, что-то очень серьезное. Глаза ее расширились от ужаса. Она бросилась к двери, забыв свою сумочку. Он схватил сумочку и побежал за Надер. Но едва он ее окликнул, она гневно обернулась и крикнула:
— Ты… ты… ты… преступник! — и как безумная вскочила в свою машину.
XXIX
Надер бессильно опустилась на металлический стул. Ее глаза опухли от слез. Марзук неподвижно лежал на больничной койке. Его голова и лицо были забинтованы. Ему только что сделали сложную операцию. В больницу его привезли с разбитой нижней челюстью и сломанным, изуродованным носом. Рядом с актрисой сидели Ибрагим, Сания и Алият. В палату заглянул было Ахмед Радван, но, почувствовав общую враждебность, поспешил уйти.
11
Федаины — борцы Палестинского движения сопротивления.