Страница 27 из 44
— Бедняжка ты мой! — воскликнула Мэвис, когда он вдруг оборвал свой рассказ. — Конечно, поделом тебе, старый, грязный развратник, я ведь гораздо лучше знаю, где и как ты проводишь вечера. Но продолжай. Что же было потом?
— Я думаю, что излечился, но не тут-то было. Не могу выбросить эту девчонку из головы или, вернее, из воображения. Не знаю, что я сделаю, если найду ее. Но беда в том, Мэвис, что я не могу ее найти.
— Ты просто не старался по-настоящему. Ты ведь знаешь, где она живет…
— Конечно, знаю. Я звонил туда не меньше десяти раз, и днем, и вечером. Но загвоздка не только в том, что ее нет дома. Там вообще никого нет дома. Нет ее отца и, что еще удивительней, нет матери. Вся семья как сквозь землю провалилась. Иногда мне кажется, что все это был сон.
— Ну-ну, надо рассуждать здраво. — Мэвис немного подумала. — Все просто. Они уехали отдыхать.
— Я уже думал об этом. Но они не собирались никуда ехать, об этом и речи не было.
— Очевидно, после того как ты обратился в бегство — и, надо сказать, дорогой Майкл, ты показал себя изрядным трусом, — разразился семейный скандал. И тогда ее отец решил взять отпуск, и ее увезли. Так что когда ты им названивал, — продолжала Мэвис не без злорадства, — она уже была в Истборне или Гастингсе и шла в кино с каким-нибудь чахоточным банковским служащим. — Она состроила гримасу. — Брось хмуриться, Майкл. Разве ты не видишь, до чего все это нелепо? Или ты так влюблен, что совсем потерял чувство юмора?
— Возможно. Хотя я всегда не доверял этой штуковине — английскому чувству юмора. А хмурился я потому, что обдумывал твое предположение об их отъезде на курорт, раньше мне это не приходило в голову. У меня нет никаких логических доводов, я руководствуюсь только интуицией, но твое объяснение, Мэвис, меня не удовлетворяет. Не знаю, что сделали ее родители, это мне безразлично, но я почти уверен, что она поступила на другую работу, возможно, уехала из Лондона. Она не просила в Комси характеристики, потому что, в сущности, только-только начала у нас работать. Она могла обратиться к этому типу Кемпу из Дискуса или просто представить старую характеристику. Кажется, этот самый Кемп, пронырливый пьянчужка, который терпеть меня не может, и устроил ее к нам, мне даже приходило в голову, что он предупредил ее насчет меня, сказал, что я постараюсь ее соблазнить!
— Да разве ты не хотел именно это сделать, Майкл?
— Конечно, хотел. Всякий человек со вкусом и воображением может рехнуться от желания обладать ею, — ответил он мрачно.
Она рассмеялась.
— Кажется, ты наконец попался. Видимо, это холодная, решительная молодая женщина, которая и близко не подойдет к постели, пока ты на ней не женишься. Что ж ты теперь будешь делать?
— Надо быть сумасшедшим, чтобы на ней жениться. Не тот возраст, не тот характер, это выглядело бы диким, даже если бы я хотел жениться, а я этого вовсе не хочу.
— В таком случае, Майкл, мой дорогой, тебе остается только одно. — Она произнесла это торжественно, но в глазах у нее блестело злорадство. — Забыть о ней навсегда.
— Думаешь, я не пробовал? Но, как идиот, то и дело бросался к телефону! Много лет не чувствовал себя таким дураком.
— Тогда найди ее, Майкл. И женись на ней, хотя это и кажется тебе глупым. Если ты этого не сделаешь, то зайдешь в тупик.
И вот утром, отбросив остатки гордости, он позвонил в Дискус и попросил соединить его с Кемпом. Телефонистка заставила его ждать, и он тем временем раздумывал, как высказать свою просьбу. Но тут телефонистка сказала:
— Простите, сэр, но мистера Кемпа сегодня нет, и никто не знает, когда он будет.
Снова пустота! Впереди еще один пустой день, а затем — еще более пустой вечер.
13
Позже, когда сэр Джордж попытался собрать воедино все свои воспоминания, он пришел к выводу, что званый вечер вышел из-под его власти и обрел независимый, чуждый и враждебный ему дух за те самые сорок пять минут, что им пришлось ждать Неда Грина. К восьми часам все уже были в сборе и готовы сесть за стол. Трое, присланные из бюро услуг, — кухарка, горничная и некий образцовый дворецкий, — видимо, знали свое дело, хотя в их внешности и манерах было что-то удручающее и никак уж не праздничное. Они словно были из одной разорившейся аристократической семьи, все трое одинаково высокие, тощие, немолодые, с очень похожими, словно бумажными, носами; плотно сжатые губы их выражали недовольство судьбой. Элисон, которая, против обыкновения, очень волновалась, сказала ему, что кухарка раскритиковала все на кухне, а когда сам сэр Джордж, отдавая распоряжения насчет напитков, хотел дружески поговорить с горничной и дворецким, оба закрыли глаза, словно не желали видеть новый крест, который им предстоит нести.
Однако дворецкого никак нельзя было упрекнуть в праздности. Пожалуй, он даже перестарался. Пока все томительно ожидали Грина, он то и дело вносил поднос с мартини и хересом, вследствие чего сэр Джордж и Элисон, охваченные волнением и тревогой, выпили гораздо больше обычного. Элисон, которая была в прекрасной форме, все же сумела сохранить блеск, зато сэру Джорджу стало неожиданно плохо после того, как он переволновался и целый час пил на пустой желудок. Он вдруг почувствовал, что гости ему неприятны. Можно ли было не заметить, что у Филиппа Баторига, хоть он и министр высшего образования, глаза посажены слишком близко к длинному носу, а губы оттопыриваются, и весь он, право же, вульгарен. А его жена, эта унылая дура, считала Хэмпстед ссылкой и кроме тонизирующей водички в рот ничего не брала. Ну, с Джералда Спенсера спрашивать нечего, на то он Джералд Спенсер, а его жена Доротея из тех женщин, что напоминают злющих голландских куколок, почти все время молчала, но с таким видом, словно вот-вот заявит гневный протест. Мюриэл Теттер всегда была ему безразлична, любительница спорить, она болтала все, что взбредет в голову, и уже дважды пыталась втянуть его в какой-то бессмысленный спор. Но этого мало — Баториг, хотя и пил все без разбора, уже явно скучал. И куда, к дьяволу, запропастился этот Грин?
Было почти без четверти девять, когда он наконец явился и даже не подумал извиниться. Невысокий, но крепко сложенный, темноволосый и небритый, в пыльном пальто, надетом поверх не менее пыльного свитера с глухим воротом, Грин, казалось, только что взял расчет после долгого плавания на грузовом судне. Не то чтобы он был пьян, но и не вполне трезв, и сэр Джордж с ужасом почувствовал, что это как бы второй Тим Кемп, только моложе, шумливее и злобнее.
— Поверьте, мистер Грин, — сказала Элисон, — мы вам ужасно рады. Но уж не взыщите, если обед перестоял. Мы ведь ждали вас к восьми.
— Никак не мог! Прошу прощения! Вы, конечно, на меня сердитесь? Ну, продолжайте в том же духе. Это вам идет. — Он улыбнулся ей во весь рот и резко повернулся, едва не сбив с ног дворецкого, который вошел объявить, что кушать подано.
— Поскольку вы, мистер Грин, в настоящее время живете во Франции, — сказал ему сэр Джордж за столом, — я не без некоторого труда раздобыл вот этот кларет. Надеюсь, он вам понравится.
— В рот не беру кларета, но все равно спасибо. Плесните-ка мне виски. — Вообще-то Грин не кричал, но создавалось впечатление, что он долго жил в тех местах, где люди не разговаривают, а кричат; он никогда не понижал голоса — хриплого и грубого, — так что всякое его замечание разносилось по всей маленькой столовой. Он сидел слева от Элисон — справа от нее усадили Баторига. Сэр Джордж сидел между миссис Баториг и Доротеей Спенсер, и так как разговаривать с ними было не о чем, а он чувствовал себя не в своей тарелке и выпил слишком много мартини, он теперь приналег на вино. И очень скоро у него возникло такое чувство, словно он обедает в неприятном сие. Даже когда Мюриэл Теттер и Джералд Спенсер, которому уж во всяком случае следовало бы быть поумнее, начали приставать к Грину с расспросами и разговорами об искусстве, и он прикрикнул на них, чтобы они, черт их возьми, сменили пластинку, — это тоже было где-то далеко, словно во сне. Но Элисон, подумал он, поистине великолепна.