Страница 25 из 44
— Очень мило с вашей стороны, что соблаговолили посетить нас, мистер Кемп. — Сэр Джордж произнес это тем многозначительным, ироническим тоном, за который ученики так часто не любят своих учителей.
— Пустое. — Кемп улыбнулся ему. — Не угодно ли выслушать мой отчет прямо сейчас, господин генеральный секретарь?
— Конечно, не угодно. Дело терпит. Мы заняты другим. Речь шла об этом художнике, Неде Грине…
— Я только что с ним говорил, — сказал Кемп, как всегда ловко встревая в разговор. — Случайно встретились в «Плуге» и вместе пошли еще куда-то — в Люксембургский спортклуб, кажется… Нед нисколько не изменился, так что глядите в оба.
И он ткнул трубкой сперва в сторону Спенсера, а потом — сэра Джорджа.
— Так вот, когда меня перебили, я хотел сказать, — продолжал сэр Джордж с высоты своего достоинства, — что разговаривал с мистером Грином и завтра мы с женой ждем его к обеду. Между прочим, будет и Филипп Баториг, который, как всем вам, вероятно, известно, является министром высшего образования.
Он сделал эффектную паузу, словно ждал овации, и с досадой перехватил несколько взглядов, украдкой брошенных через стол на Кемпа.
— Я, разумеется, подниму вопрос об организации Дискусом персональной выставки работ Грина. — Сэр Джордж посмотрел на Джералда Спенсера, который заерзал на стуле, спеша выразить свой восторг. — Но поскольку вы тоже будете присутствовать на обеде — кстати, не забудьте захватить свой проект, — то сможете уточнить разные мелкие практические вопросы.
Спенсер покачивал головой, как кобра под взглядом заклинателя. И тут Кемп тоже начал кивать и кивал все время, пока при участии Никола Пемброук обсуждалась возможность устроить концерт из произведений Маунтгаррета Кемдена, дабы умилостивить старика; а потом он попросту начал клевать носом. Пришлось разбудить его, когда дошло до пункта «Разное», чтобы он отчитался о ходе переговоров с леди Бодли-Кобем.
— И мне незачем подчеркивать, мистер Кемп, — сказал сэр Джордж сурово, — что, поскольку вы якобы занимались проектом этой Бодли-Кобем целую неделю, у вас должны быть важные новости.
— О, само собой. — Кемп вынул из внутреннего кармана пачку конвертов и разрозненных листков и начал их перебирать.
— Ну что же вы, милейший. Вам, может быть, делать нечего, но у нас дел хватает. Да и вообще вся затея с Бодли-Кобем — сплошная чушь.
Кемп посмотрел на него.
— Это почему же?
— Потому, Тим, милый, — сказала Никола, — что многие из нас уже пробовали ее уговорить, но ничего не вышло…
— Мистер Кемп, — прервал ее сэр Джордж, — будете вы отчитываться или нет? Если нет, я попрошу вас объяснить причину вашего отсутствия на службе. И если это объяснение будет…
— Вот, не угодно ли взглянуть! — воскликнул Кемп, показывая два замусоленных клочка бумаги. — Но прежде я должен объяснить, что Аннабела… то есть леди Бодли-Кобем…
— Вы зовете ее Аннабелой? — Джун Уолсингем даже взвизгнула от смеха и долго еще хихикала вместе с Никола Пемброук и Джоан Дрейтон.
— Ну, раз ее зовут Аннабелой, а мы с ней друзья, я так ее и называю. — Кемп для пущей внушительности вынул изо рта трубку, потом снова сунул ее в рот. — Мы с ней, когда ехали в ее дом в Дербишире, встретили в Бейкуэлском баре одного архитектора… Этот архитектор золотой малый, некто Людовик Шоттер…
— Ах, Шоттер! — Это подал голос Джералд Спенсер. — Я знавал его одно время. С ним произошла какая-то скандальная история. И потом он пьет как лошадь.
— Действительно, ему не повезло, — подтвердил Кемп. — Но без сомнения, это способный и очень милый человек. Ну, мы и прихватили его с собой. Нам как раз нужен был специалист — и вот пожалуйста.
— А был в этой вашей компании хоть один трезвый? — поинтересовался Нейл Джонсон, смягчив свои слова добродушной улыбкой.
Кемп немного подумал, прежде чем ответить.
— Нет, совсем трезвых не было. Но подробности потом, Нейл. Генеральный секретарь хочет, чтобы я доложил о деле, и он совершенно прав. — Он улыбнулся сэру Джорджу, который ответил ему уничтожающим взглядом. — Так вот, Шоттер округленно определил стоимость перестройки дома в сто восемьдесят пять тысяч фунтов…
— Что за вздор! — вскричал сэр Джордж.
— А ежегодные расходы мы определили совместно, — продолжал Кемп, не обращая никакого внимания на этот возглас. — После того как дом будет соответствующим образом перестроен и в нем соответствующим образом поселятся двадцать пять деятелей искусств, при условии, что каждый будет еженедельно вносить примерно восемь фунтов, эти затраты составят девятнадцать тысяч шестьсот фунтов. Каковую сумму, вместе с расходами на перестройку в размере ста восьмидесяти пяти тысяч фунтов, должен внести Дискус…
— Что за бред! — Сэр Джордж, багровея, снова сорвался на крик. И хватил кулаком по столу. — Сроду такого не слыхал! Смотрите у меня, если вы хотя бы намекнули этой сумасшедшей Бодли-Кобем и тому архитектору, что Дискус может согласиться на подобную нелепость! — Тут ему в голову пришла ужасная мысль. — И смотрите, если вы сделали какое-нибудь публичное заявление. Давал кто-нибудь из вас интервью журналистам?
Кемп посмотрел на него со снисходительным удивлением.
— Имея за плечами большой опыт государственной службы, я, сэр Джордж, всегда избегаю иметь дело с прессой. Но мне показалось — знаете, тот вечер был хоть и веселый, но такой суматошный, — что леди Бодли-Кобем и Людовик Шоттер кое-что сказали девушке из «Бакстон уикли геральд».
— Ах, черт!
— Вам это представляется несколько преждевременным?
— Преждевременным? Да это просто дурацкая пьяная болтовня.
Кемп собрал свои листки, запихнул их обратно во внутренний карман, потом встал, исполненный торжественного достоинства.
— Послушайте, шеф, вы послали меня к леди Бодли-Кобем договориться о деле, которое до сих пор вам никак не удавалось протолкнуть. Вместе с тем вы сказали мне, что Дискусу нужно сделать что-нибудь громкое в области театра. Я занялся этим делом. Я осмотрел дом, который будет предоставлен в наше распоряжение. Я привлек самого квалифицированного консультанта, какого мог найти. Я представил примерную смету затрат. Что еще мог я сделать?
— А ведь он прав! — воскликнула Никола. — Мы только напрасно тратили время и силы на эту женщину, но Тим не из таких.
— Спасибо вам, Никола. — Он снова посмотрел на сэра Джорджа. — Важно не то, сколько мы там выпили, важно, много ли нам удалось сделать. Я сделал то, что меня просили. Очень жаль, если, по-вашему, все это пьяная болтовня. Даже если вы так считаете, вы могли бы удержаться от подобных выражений. Мне кажется, — продолжал он мягко, — что вы часто ведете себя так, будто здесь птичник, а сами вы — надутый индюк. Но я не хочу вас обижать. Так вот, если вам угодно, чтобы я представил свой доклад в письменном виде, по всей форме, вы его получите…
— Не нужен мне ни ваш доклад, ни вы сами, Кемп, — сердито отрезал сэр Джордж.
— Я останусь здесь, пока меня не переведут на другую работу, — заявил Кемп. — Я хотел предостеречь вас насчет Неда Грина, но вы отказываетесь меня слушать. А главное — я случайно встретился с одним сотрудником казначейства и мог бы предостеречь вас насчет некоего Джонса, который вскоре должен здесь объявиться. Но чего ради? — Он встал из-за стола и направился к двери. Однако не дойдя до нее, остановился и, вынув изо рта трубку, ткнул ею в сэра Джорджа, который, как и все, повернув голову, смотрел ему вслед. — Мне жаль вас, Дрейк, потому что вы начисто лишены интуиции и проницательности. Кстати, — он посмотрел на Нейла Джонсона, — где этот ваш зав театральным отделом, Хьюго Хейвуд?
— В отпуске, Тим, — ответил Джонсон. — В Ирландии.
— В Ирландии? — Кемп посмотрел на сэра Джорджа. — Ну, теперь добра не жди. Вот увидите. И помните про некоего Джонса из Министерства финансов, — добавил он мрачно. — Счастливо оставаться.
После ухода Кемпа воцарилось молчание, и тут сэр Джордж вдруг обнаружил в себе ту интуицию и проницательность, в которых ему только что было отказано. Он не мог избавиться от чувства, что ему откуда-то угрожает опасность, что темные силы, которые он, разумный человек, и назвать-то не может, грозят ему, что три женщины, которые теперь смотрят на него с враждебностью и презрением, как разъяренные ведьмы, сговорились и отдали его на растерзание какой-то зловещей, непостижимой силе. Он попытался убедить себя, что это нелепо, но тревожное чувство не покидало его.