Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 156

— Ах ты, Леонард! — вскричала миссис Окройд, вытирая руки полотенцем. — Лондонский денди, ни дать ни взять! — Ей было так же приятно полюбоваться сыном в новом шоколадном костюме, лиловых носках и галстуке, как самой сходить в кино.

— Непыльненько, ма, — важно ответил Леонард, постукивая сигаретой по руке.

— Так-так-так! — заорал Альберт, подмигивая мистеру Окройду, в эту секунду отодвигавшему стул. — Какие люди, какие люди! Наш веселый стариканчик, завзятый футбольный болельщик! Ну, сколько голов забили сегодня «Юнайты»? — Он подмигнул всем присутствующим.

Мистеру Окройду захотелось что есть сил пнуть Альберта, но он лишь склонился над своей трубкой и пачкой «Старого моряцкого».

— Ничья. Ноль-ноль.

— Стало быть, неважнецки сыграли? Что скажешь, Лен? — Альберт подошел к камину и встал, широко расставив ноги. — Старым «Юнайтам» лучше подналечь, а то не видать им моих деньжат!

— Пожа-алуй, пожа-алуй, — ответил Леонард, порой веселивший публику пародиями на опереточных герцогов. Сейчас как раз настала такая пора.

— Так-то, так-то! — подхватил Альберт.

Мистер Окройд напустил на себя вид человека, уставшего от выкрутасов молодежи, с демонстративной важностью раскурил трубку и с облегчением выдохнул облако дыма.

— Что ж, придется им сдюжить и без твоих деньжат, Альберт, — с большим удовольствием съязвил он. — Авось как-нибудь да протянут, хотя, чую, нелегко им придется. Ты им уже сообщил или обождешь, пока сами узнают?

Тут миссис Окройд с Леонардом ушли в чулан и стали там перешептываться. Альберт внимательно слушал, после чего открыл встречный огонь:

— Новость слыхали? Лен устроился на новую работу. Славное дельце, ох славное! Я и сам на прошлой неделе получил повышение. Славное дельце! Мы делаем деньги, мистер Окройд, делаем деньги. Что скажете?

Мистер Окройд не нашелся с ответом: тема была ему неприятна. Он вынул изо рта трубку, внимательно ее осмотрел, перевел взгляд на Альберта и тихонько спросил, не продавал ли больше Свалланс шкафов красного дерева. Вопрос был с издевкой, поскольку из-за одного такого шкафа мистер Свалланс однажды влип в серьезную переделку, и об этой истории даже написали в «Браддерсфорд ивнинг экспресс».

Впрочем, Альберт и ухом не повел.

— Ну, уймитесь, старина, уймитесь! Всем известно, что у каждого ремесла свои хитрости. Я тут подыскиваю себе комнатушку, слыхали?

— Слыхал.

— И? Не хотите впустить лучик солнца в этот старый дом? Нет? Я приятный собеседник и надежный плательщик, деньги на бочку каждую пятницу.

Мистер Окройд покачал головой:

— Не выйдет, сынок.

— Деньги на бочку каждую пятницу! — с напором повторил Альберт. — И семья довольна.

— Не пойдет. Нам не нужны жильцы. В округе много комнат сдают, поищи в другом месте. Нам жильцов не надо.

— Ах, не надо, значит?! — встряла миссис Окройд, воинственно подбоченившись в дверях чулана.

Муж смерил ее суровым взглядом и повысил голос:

— Не надо!

— А мы думаем, что очень даже надо.

— Так передумайте! — решительно заявил мистер Окройд и, прежде чем кто-либо успел ответить, взял с дивана кепку, нахлобучил ее и вышел вон.

Мистер Окройд сказал себе, что хочет немного прогуляться, выкурить еще трубочку «Старого моряцкого» и прочесть утренний номер «Ивнинг экспресс спортс». Однако в глубине души он чувствовал приближение перемен и боялся их. Дав решительный выстрел из своей единственной пушки, мистер Окройд был вынужден отступить. Всю дорогу по Огден-стрит он прокручивал в голове одну фразу: «Таких деньжищ твой отец никогда не приносил», и свое нынешнее положение ему совсем не нравилось.

Выходной не заладился с самого начала. Мистер Окройд никак не мог избавиться от неприятного осадка, оставшегося после субботы; будущее не сулило ничего хорошего. Предчувствие беды, словно дьявольский черный пес, ходило за ним по пятам. Обычно он с удовольствием выкуривал трубочку или две за чтением «Ивнинг экспресс спортс», узнавая, как «Келли выбил мяч на левый фланг противника», а «Макдоналд сделал навес из центра поля, но вратарь гостей вовремя преломил атаку». Однако субботней ночью мистер Окройд долго вертелся на уютных розовых простынях. Вечером черный пес ходил за ним в центр города и даже пробрался в кабаре «Пивная бочка», где мистер Окройд выпил полпинты горького и послушал тенора с багровым лицом, жертву двух страстей: к «возлюбленной Дорин» и «родным пенатам, ветхому домишке». Пес не покинул его даже в забегаловке «Рыба и картошка Твейтса» (вообще-то она называлась «Вест-Эндская закусочная», но никому не было до этого дела) — там мистер Окройд съел жареной картошки на три пенса и рыбий хвост, а заодно обменялся соображениями об игре «Юнайтов» с Сэмом Твейтсом, блистательным футбольным критиком.

Утро воскресенья тоже прошло неладно. За завтраком он повздорил с родными из-за Альберта Таггриджа. Потом впервые не получил никакого удовольствия от «Империал ньюс» — газеты, за чтением которой два миллиона британцев проводят каждое воскресное утро. Он без особого интереса прочел статью «Черные тайны европейских судов», затем «Что увидел муж» и «Бесчинства на боксерском ринге», но даже самые громкие расследования, самые возмутительные скандалы его не порадовали. В полдвенадцатого он отправился в клуб рабочих Вулгейта и не успел сесть за стойку с кружечкой пива, как узнал отвратительную новость: местным отделением профсоюза работников текстильной промышленности теперь заправляет молодой Мондери. Мистер Окройд и так был не в ладах со своим профсоюзом, а назначение Мондери, молодого фанатика с топорной физиономией, горячего сторонника русских методов, означало, что дела пойдут совсем худо. Пару недель назад в этом самом клубе мистер Окройд ввязался в долгий оживленный спор, к концу которого поверг своего противника в ужас, назвав «пролетариат» (этот термин Мондери по делу и без дела вворачивал в каждую фразу) «гнусным словечком». Кое-как допив пиво, мистер Окройд отправился домой обедать, но обед прошел в безрадостной тишине. Он понял, что вряд ли еще когда-нибудь полакомится жениной стряпней. Днем мистер Окройд на пару часов забылся беспокойным сном, потом вдруг решил прогуляться в парке, на полдороге устал и вернулся домой, где в одиночестве, пыльный и мрачный, выпил чаю. Леонард куда-то уехал, а миссис Окройд чаевничала со знакомой прихожанкой в Вулгейтской конгрегационалистской часовне. Мистер Окройд попил, поел и рассеянно выкурил две трубки «Старого моряцкого», предаваясь горестным думам о превратностях судьбы.

Часам к семи он наконец сообразил, как проведет вечер: навестит близкого друга из Уэбли, Сэма Оглторпа. Приняв это решение, он сразу повеселел, потому что поездка в Уэбли, который находится почти у самого края пустошей, в добрых четырех милях от Браддерсфорда, — настоящее дело и маленькое приключение, а Сэм наверняка дома и будет рад гостю. Мистер Окройд еще не знал, что этот сиюминутный порыв — не просто маленькое приключение, а начало великих событий; конец веревочки болтался в черной пустоте его жизни совсем рядом, только руку протяни, а Судьба уже взялась за работу. Нет, мистер Окройд не догадывался об этом, пока умывался над раковиной в чулане, шагал к трамвайной остановке, ехал и вновь шагал к Уэбли.

Сэм действительно был дома и обрадовался другу. Они вместе сходили на выгул и проведали куриц. Много лет подряд они работали в транспортном цехе «Хигдена и компании», но два или три года назад разлучились: дядя, хозяин винной лавки, оставил Сэму наследство в четыреста фунтов, и тот раз и навсегда ушел от Хигдена. Теперь он был сам по себе — гордый владелец большого птичьего выгула, уютного домика и вывески с надписью «Любые столярные работы и мелкий ремонт в кратчайшие сроки». Вот почему мистер Окройд смотрел на друга с завистью и восхищением: ему тоже хотелось раз и навсегда уйти от Хигдена, сбежать от почасовой оплаты, бригадиров и властного воя фабричной сирены. Глубоко в душе он мечтал повесить на дверь собственную вывеску, которая сделала бы его, Иш. Окройда, свободным ремесленником и независимым человеком. И ведь работал он куда лучше Сэма: дайте только пилу, молоток и несколько гвоздей — он горы свернет. Но благодаря зажиточному дяде Сэм сумел встать на ноги, а он так и застрял на фабрике, застрял по самые уши, и хорошо еще, что Хигден его терпит.