Победил Александр Луговой

Но вот он подошел к невысокому кирпичному забору с большими наглухо запертыми воротами посредине. Александр вошел в проходную и хмуро протянул вахтеру удостоверение.

— Мне к директору.

— Уехал директор, — ответил вахтер, внимательно разглядывая удостоверение, — ему явно не приходилось раньше видеть такие.

— Тогда к секретарю партбюро.

— Тоже уехал. Вместе уехали.

— Ну, а кто же остался? Секретарь комсомольской организации на месте?

— На месте. Идите во второй цех. Спросите Трюфина Вадима. Он и есть комсорг.

— Трюфина? — Александр насторожился. — А кто у вас председатель физкультурного коллектива?

Вахтер развел руками.

— Чего не знаю, того не знаю. В волейбол вон играют, гирями швыряются. — Он показал на размокшую площадку. — А кто там главный — не знаю.

Александр уже собирался пройти во второй цех, как вдруг увидел входившего в проходную здоровенного, румяного парня.

— А вот, — оживился вахтер, — вот у этого спросите. Слышь-ка, Лукавый, погодь. Вот тут товарищ из Москвы приехал, спортом интересуется. Ты ж там тоже прыгаешь, это, бегаешь. Просвети...

Парень настороженно уставился на приезжего.

«Ну что ж, — подумал Александр, — на ловца и зверь бежит. Начну с него — все равно не миновать».

Он отошел с парнем в сторону, подальше от любопытствующего вахтера, и спросил:

— Вы товарищ Лукавый? Это вы писали нам письмо? Я из «Спортивных просторов». Луговой моя фамилия. — И он протянул удостоверение.

Но парень не стал смотреть. Он весь засиял широкой горделивой улыбкой.

— По моему письму приехали? Которое, значит, я посылал?

— По вашему письму. Спасать приехал, — усмехнулся Александр.

Парень сразу помрачнел. Лицо его приняло озабоченное выражение.

— Спасать надо, — сказал он деловито, — совсем затравили. А все этот Трюфин, проклятый...

— Давайте поговорим спокойно. — Александр присел на одно из лежавших у ограды бревен, парень сел рядом. — Рассказывайте-ка сначала. Не спешите. Подробно.

Александр вынул блокнот, карандаш и приготовился писать.

Парень неторопливо, обстоятельно закурил. Он долго распечатывал коробку, мял сигарету, шарил по карманам в поисках спичек, зажигал их, ломая одну за другой. Наконец спичка вспыхнула, парень поднес ее к сигарете. Посмотрев на Александра, неожиданно бросил сигарету на землю и раздавил каблуком.

— А что особенного, что курю? — вызывающе спросил он. — Хочу — курю, хочу — нет, папиросы не ворую и, между прочим, чужими не пользуюсь, — добавил он с укоризной, словно чужими пользовался Александр. Потом продолжал:

— Он как пришел — так командовать! «Мы комсомольцы», «мы передовые», «мы молодежь» — и пошел, и пошел...

— Кто он? — на всякий случай спросил Александр, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

— Кто! Трюфин, известно кто! Вот вы, товарищ корреспондент, посудите, — Лукавый от волнения даже встал. — Я записался в коллектив этот, физкультурный. Для чего? Спортом заниматься. Верно? Вы скажите, верно?

— Ну, верно, — протянул Александр осторожно, не зная, о чем речь впереди.

— Вот то-то, что верно, — констатировал Лукавый. — Я и занимаюсь. Кросс. Массовый. В воскресенье, когда другие отдыхают. Я иду. Бегу. Второе место! Силачей тут конкурс устроили. Подымаю гирю. Тридцать пять раз, как одна копеечка, поднял! Рекорд тут наш! Первое место. Пошел ради коллектива, не отказывался. Теперь глядите, что получается. Дали цеху срочный заказ. Так? За смену не успели. И пожалуйте. Трюфин тот собирает нас, физкультурников, значит, говорит: «Братцы, мы на то и спортсмены, что сил у нас невпроворот, нам ничего не стоит на вторую смену остаться. Надо честь фабрики поддержать». Я ему «атанде» — и домой. Верно? Я так понимаю: раз я спортсмен, да еще из первых, — пожалуйста, от соревнований каких негоже отказываться, коллектив наш физкультурный подводить. Приду. Надо после работы? Приду! А при чем тут смена? Выходит так: гирю три десятка раз поднял, попотел — значит, иди трудись, потей, когда все домой. Не пойдет такое дело!

Лукавый рубанул воздух рукой, сплюнул и уставился на Александра.

— Ну, ну, — поощрил его Александр.

— Теперь другое. Как-то тут субботник проводили. И опять Трюфин горло дерет: «Мы, физкультурники, — в первую очередь!» С чего? С чего, скажите? А на следующий день — соревнования. Я и тренируйся, и соревнуйся. И я же работай больше всех, потому физкультурник и, значит, хребет крепкий. Теперь другое. Курю. Коллектив физкультурный, значит, видите ли, дал обязательство не курить. Ну, а кому какое дело? Пусть эти некурящие поднимут гирьку, сколько я поднимаю. Да я им всем прикурить дам!

И, довольный нехитрым каламбуром, Лукавый громко захохотал. Но тут же стал серьезным.

— Словом, вызывают на собрание и говорят: «Ты спортом ради чего занимаешься? Ради красоты своей, что ли? Вон морду отъел! Ты для труда им занимаешься, чтоб работать лучше!» И то, и се, и винят. В общем, послал я их куда подальше и дверью хлопнул. А на следующий день узнаю: исключили Лукавого из коллектива. Мол, в соревнованиях без меня обойдутся. Что ж, посмотрим! Уж не Трюфин ли хромоногий за меня бегать будет?

— Как хромоногий? — удивился Александр. Представление о руководителе спортколлектива как-то не вязалось у него с физическим недостатком человека.

— Да черт его знает! — Лукавый махнул рукой. — Ногу где-то отдавили ему. Ребята говорили, ящик на какую-то машину важную падал — Трюфин тогда на номерном работал, — ну, он подставил ногу, что ли, или задержать этот ящик хотел. В общем, отдавило лапу ему. Так вот, товарищ корреспондент, я, конечно, человек простой, да и без коллектива ихнего проживу, но я так рассуждаю: должна быть правда или нет? Должна! Раз ни за что обидели, пусть ответ несут. Вот я и написал! А вы смотрите сами, вам видней, вы корреспондент. Я пойду.

Лукавый заторопился. Александр связал это с появлением во дворе невысокого чернявого юноши, который, слегка прихрамывая, направлялся в их сторону. И раньше, чем юноша добрался до кучи бревен, Лукавый, даже не попрощавшись, словно растворился в пространстве.

При ближайшем рассмотрении юноша оказался совсем не юношей. Это был молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех, с решительным, даже суровым лицом. Он без особенной приязни посмотрел в глаза Александру и спросил:

— Вы меня искали? Я Трюфин.

— Искал. — Александр встал и протянул Трюфину удостоверение. — Я из журнала. Приехал к вам по сигналу. Где мы можем поговорить?

Трюфин Александру не понравился. Не понравился его враждебный взгляд, не понравилось, что он не поздоровался и вообще не выказал особого уважения к московскому корреспонденту (хотя вахтер наверняка успел шепнуть ему, что к чему), не понравилось то, как он долго, внимательно и придирчиво рассматривал удостоверение.

Наконец, протянув удостоверение обратно, Трюфин сказал:

— Да здесь и поговорим. Разговаривали же вы с этим кляузником здесь. Слушаю вас. — И он сел на одно из бревен.

Александр нахмурился.

— Что значит «с кляузником»? Почему вы считаете, что человек, обратившийся в печать с просьбой защитить его, — кляузник?

— Потому что, — быстро заговорил Трюфин, — человек, которого никто не обижает, — если он жалуется, кляузник. А этого Лукавого никто здесь не обижает. И нечего вам было время на него тратить.

— Ну, на что мне тратить время, мне видней. — Теперь Александр был явно настроен против этого самоуверенного да еще склонного к нравоучениям Трюфина. Лукавый, конечно, не бог весть какой симпатичный, но он хоть понимает, с кем разговаривает. А этот просто нахал. — Вы скажите мне, товарищ Трюфин, почему вы исключили Лукавого из вашего коллектива?

— А потому что нам такие не нужны!