Страница 18 из 52
Он продолжал фантазировать до самой «Аэлиты». Но ни в какую «Аэлиту» они, конечно, не попали. Длинная очередь протянулась к дверям, уныло нахохлившись под холодным осенним дождем. Ожидавшие с тоской поглядывали на освещенные окна, откуда доносилась веселая музыка.
Постояли в нерешительности.
Однако Александр не собирался так легко сдаваться. Он придумал пойти на пятнадцатый этаж, в кафе «Огни Москвы».
— Там наверняка есть места, — уверял он, — ты не представляешь, до чего это труднодоступное кафе. Во-первых, никто не знает, где вход, во-вторых, лифт забирает пассажиров два раза в день, не чаще. Утром — туда, вечером — обратно. И берет он по два человека — кабину даже перегородили, чтобы меньше влезало.
Зато, добравшись наверх, в кафе, где действительно посетителей оказалось немного, они почувствовали себя почти на седьмом небе. Тихо звучала музыка, за окном шел дождь, а здесь было тепло, уютно. Им подали салат, горячий кофе, пирожные («Эх, была не была!» — сказала Люся); мандарины, мороженое.
Может быть, с точки зрения классических гастрономических традиций, такой ужин и выглядел довольно странно, но он их устраивал, а это было главным.
Александр все рассказал Люсе, да еще в юмористическом тоне. Теперь ему самому обсуждение его корреспонденции казалось веселым эпизодом. А потому он был несколько удивлен, когда Люся вдруг отнеслась к этому весьма серьезно. Увлеченный рассказом, он не заметил торжества, светившегося в Люсиных глазах. Не успел Александр умолкнуть, как Люся взорвалась:
— А! Так кто ж был прав? Нет, ты скажи, кто был прав? Кто тебе говорил, что кругом ошибаешься, что с твоим отношением к спорту ты рано или поздно сядешь в галошу? Я говорила!
— Но...
— Нет не «но»! Ты считаешь, что чемпион должен быть вроде эталона мер и весов, храниться за семью замками на бархатном ложе. А того не понимаешь, что все его достижения нужны для другого. Вот этот Трюфин, он понял. А ты — как тот Лукавый. Два сапога пара. Неудивительно, что ты его вознес. Кого возносил-то? Себя! Вот кого!
— Да никого-я не возносил. Что ты придумываешь, — слабо оборонялся Александр. — Вечно какие-то выводы делаешь...
— Я правильные выводы делаю. И ты это отлично знаешь. Так что нечего. И жалко, что тебе там, на вашей летучке, мало наподдали! — Люся перевела дыхание. — Но теперь-то, я надеюсь, ты осознал, продумал пересмотрел, проникся?..
— Ладно, Люська, хватит! — Александра ничто не могло лишить хорошего настроения. А как ты думаешь, что это за новое задание, о котором Лузгин говорил Ивану Васильевичу?
Но Люся слишком долго ждала момента и не собиралась щадить Александра.
— Новое задание? Я уверена, что тебе поручат передовицу на тему «Спорт ради спорта — буржуазный лозунг» или провести дискуссию «Я тружусь ради медали» или «Медаль — цель жизни»...
— Да брось, Люська...
— Могут еще поручить научно-методическую статью «Самбо как элемент тренировки спринтера. Руководство по убеганию от хулиганов».
— Люська, ну я серьезно...
В конце концов она все же сжалилась над Александром. Они долго и с удовольствием обсуждали возможные варианты предстоящего задания, и Александр поклялся Люсе, что, выполнив его, никуда не сдаст материала, пока не покажет ей и Ивану Васильевичу. Потом перешли к вопросу о том, почему Александр проигрывает на таком ерундовом соревнований, как первенство университета, когда ему предстоит сражаться на первенстве столицы. Слегка поссорились, обсуждая шансы Виктора Орлова — «этого пижона на ковре» (Александр), «волевого спортсмена, для него тренировки все» (Люся); отдали дань восхищения Ивану Васильевичу; со всех сторон рассмотрели упражнение, которое Люся готовила, предполагая выступить с ним вскоре на городском первенстве вузов.
Словом, было о чем поговорить. Когда все темы были окончательно исчерпаны, заговорили о своих отношениях. А эту тему исчерпать было невозможно.
Домой шли пешком. Дождь перестал. В Москве-реке извивались прибрежные огни, над бассейном «Москва» поднимались, несмотря на поздний час, обычные клубы пара.
Они шли тихими переулками. Вот австрийское посольство, датское, особняк патриарха всея Руси Алексия...
Они любили эти глухие переулки старой, уходящей в прошлое Москвы. Может быть, именно потому, что сами были так молоды, а молодость всегда любит старину, если может любоваться ею со стороны, если эта старина лежала некогда у истоков молодости.
Сырой ветер носил по переулкам желтые прилипчивые листья. Листья приставали к стенам домов, к заборам, иногда несмело ложились на плечи и тут же слетали, устремляясь в свой беспорядочный путь.
Эти листья почему-то всегда вызывали у Александра чувство сладкой тоски. Глядя на них, он начинал мечтать о путешествиях, о чужих краях, о дальних ветрах и звездах. Ему хотелось подобно этим листьям куда-то унестись. Ему хотелось стоять на какой-нибудь ходящей ходуном палубе, распахнув грудь сырому, соленому ветру, слышать тревожный вой маяковых сирен, колокол, низкий бас пароходных гудков...
Ему хотелось, чтоб в тугих струях тропического ливня причудливо плясали сигнальные огни, чтоб блестели штормовки на спинах товарищей... Но сейчас вокруг блестели сырые тротуары, сырой асфальт, по которому изредка, разбрызгивая лужи, проезжали машины.
Так дошли до Люсиного дома. Постояли.
Наконец Люся взбежала по лестнице. Хлопнула дверь. Александр подождал у входа на почту, пока зажжется в Люсином окне свет. Потом дошел до остановки троллейбуса и, умиротворенный, спокойный, счастливый, поехал домой. Завтра предстоял последний день соревнований. Можно было еще кое-что исправить.
Глава девятая
НА ГРАНИЦЕ
Видимо, Александр действительно был везучий. Во всяком случае, оставшиеся схватки он выиграл «чисто» и занял первое место. Конечно, первенство университета — не первенство Москвы, но, учитывая, как он начал эти соревнования...
Однако главная радость ждала его двумя днями позже, в редакции.
И сейчас он шел по улице и никак не мог прийти в себя от счастья. Он вспоминал утренний разговор с Лузгиным, и ему хотелось порой ущипнуть себе руку, чтобы убедиться, что это не сон.
Как ни мечтали они с Люсей тогда, в кафе, какие радужные предположения ни строили, действительность превзошла все ожидания. Александра посылали на границу! На самую настоящую границу, где кишат шпионы и диверсанты, где все так захватывающе интересно... Посылают действительно на ответственнейшее задание. Посылают, как «большого», как настоящего корреспондента. Но почему его?
— Вы, Луговой, спортсмен, — говорил Лузгин, — молодой парень, командировка трудная. Вам легче. К тому же самбист. А на границе самбо — вероятно, не последнее дело. Потому вас и выбрали. Поезжайте. Напишите очерк о заставе. Точнее, о спорте на заставе. Найдете интересного парня-спортсмена — напишите о нем. Может, повезет — найдете материал, как спорт помогает пограничникам при задержании нарушителей. Но на конкретном примере. И совет: не спешите. Поживите, посмотрите, потом садитесь писать. Все. Счастливого пути.
Елисеич, к которому, как всегда, Александр отправился сразу же по выходе из редакторского кабинета, сказал так:
— Граница, старик, — это здорово! Материала наберешь на полжизни. Главное, гляди. А там есть на что глядеть. Пуще всего на людей. Представляешь, какой там народ, старик! Не то что мы с тобой, дохлятины.
— Ну, я-то... — пытался возразить Александр.
— Да нет, старик, ты тоже дохлятина. В космическом масштабе. Одним словом, давай. Командировочные получил?
— Получил.
— Тогда дай трояк до возвращения, тут, понимаешь, просчитался я маленько...
Елисеич частенько «маленько просчитывался», одалживал у всех по полтиннику, рублю, «трояку» (это был потолок), отдавать же всегда забывал. Но, когда сам получал гонорар, денег не жалел. Все уже давно усвоили, что Елисеич долгов не отдает, отдачи не требовали, а просто сами одалживали у него сумму долга, когда Елисеич бывал при деньгах. Он с готовностью лез в бумажник и радовался, что кого-то выручил. Ему и в голову не приходила мысль, что он просто возвращал одолженные ранее им самим деньги.