У стен столицы

Но, хотя и дорогой ценой, отряд выполнил задание. Он посеял панику в тылу врага, раздобыл ценные сведения об обороне немцев на Ламе.

В январе Алферьево было освобождено бригадой. Сейчас на краю деревни стоит памятник погибшим воинам. В братской могиле покоится и прах командира батальона Василия Ивановича Малышева.

За «языком»

Назревали большие события: прорыв обороны немцев на Ламе. В штаб бригады, в деревню Батово, прибыл из 84-й отдельной морской стрелковой бригады старший лейтенант Я. П. Сурнин, чтобы согласовать некоторые вопросы взаимодействия. Он рассказал о том, что на днях в районе расположения их части перешла линию фронта группа парашютистов под командованием лейтенанта Г. Б. Альбокринова. Лейтенант был сыном командира эсминца «Вихрь». Этот корабль по приказу В. И. Ленина был переведен с Балтики на Волгу во время гражданской войны. Георгий Борисович мечтал быть моряком, как и его отец. Но призывная комиссия из-за неважного зрения признала его негодным для службы на флоте. Тогда он поступил в Ленинградское военно-инженерное училище. С началом войны был досрочно выпущен из училища и отправлен на фронт, где получил назначение в парашютную часть командиром взвода.

Группа парашютистов являлась частью отряда майора Старчака, сброшенного с задачей взрывать мосты в тылу у немецко-фашистских войск на реках Большая Сестра, Лама, выполнять диверсионные и разведывательные задания, взаимодействуя с частями 1-й ударной армии.

Подорвав два небольших моста на шоссе и уничтожив обоз немцев, лейтенант Альбокринов повел свой отряд навстречу нашим наступающим частям. Для взрыва большого моста через реку Ламу у парашютистов не хватало взрывчатки. И как жаль, что они не встретились с моряками лейтенанта Николаева! Тогда бы их возможности намного возросли. А разделяло эти два отряда, как было потом установлено, расстояние всего в 5–7 километров.

Безверхов придавал разведке огромное значение. Каждый день он требовал новых данных о противнике, посылал, когда в этом была необходимость, ежедневно группы разведчиков из двух-трех человек в тыл врага.

В роте разведки особенно выделялся храбростью и смекалкой старшина 2-й статьи В. И. Черниго. Как-то он с группой разведчиков пошел в деревню Владычино выяснить обстановку и захватить «языка». Разведчики выполнили задание. Они привели пленного, который дал ценные показания о состоянии фашистской обороны на участке бригады. Провели разведчики эту операцию с мастерством и изобретательностью.

— Мы узнали, что во Владычине у фашистов очень сильная оборона, что здесь разместился штаб крупной части, — рассказывал Черниго. — Ночью осторожно миновали их боевое охранение, а днем, замаскировавшись, расположились в омете соломы. Отсюда с пригорка усиленно вели наблюдение. По дыму заметили две землянки на краю деревни. Там, видимо, жили фашистские солдаты. От деревни они в снегу проделали ходы к землянкам. Мы это хорошо запомнили, чтобы в темноте не заплутать. А в следующую ночь устроили ловушку. Бесшумно подползли к землянкам. Сняв часовых, стали ждать, когда выйдет кто-либо из офицеров или унтеров. Через некоторое время появилась группа фашистов. В короткой схватке нам удалось перебить всех, кроме одного — унтер-офицера, которого связали и скорее в соседний лесок.

Не успели мы отойти от места схватки, как темноту осветила белая ракета, что у немцев значило: «дать подкрепление». У нас же этот сигнал означал «открыть огонь артиллерии для поддержки». К землянкам в это время подкатило несколько немецких машин с солдатами. И как раз наша артиллерия открыла огонь. Фашистские машины были уничтожены огневым налетом. Мы же, пользуясь поднявшейся суматохой, без потерь вернулись к своим вместе с «языком».

В сумке пленного был обнаружен приказ командира 23-й немецкой пехотной дивизии об организации обороны на Ламе. Капитан Яловский перевел приказ, один из пунктов которого гласил: «Наш фюрер Адольф Гитлер приказал за Ламу не отступать. Всякий отступивший будет расстрелян!» Приказ был доставлен в штаб армии.

Риск

Выдался однажды тихий денек. Немцы молчали, да и у моряков не было особой нужды их тревожить — копили силы. Мы сидели в землянке артиллерийских разведчиков возле деревни Суворово, отдыхали, говорили о прошедших боях.

— Недавно я познакомился с одним моряком, — рассказывал младший лейтенант Мовчун, начальник разведки дивизиона Мамаева. — Комбриг поручил мне разведать позицию орудия крупного калибра у Яропольца. Это орудие не давало нам покоя. Его осколочные снаряды обладали большим поражающим действием. Взял я одного краснофлотца по фамилии Вольный и затемно вышел из Суворова. Сначала шли оврагом до шоссейной дороги. Когда начало светать, до линии немецкой обороны оставалось не более километра. Вдалеке виднелись занесенные снегом дома да возвышавшийся купол колокольни. Перед нами лежала низина, кое-где из снега торчали редкие кусты. Осмотревшись, поползли по придорожной канаве. Долго ползли. Затем свернули в сторону, к небольшому кусту. Залегли и начали наблюдать. Первым заметил замаскированное орудие фашистов Василий Вольный. Был у него глаз зоркий, наметанный. До фронта он служил сигнальщиком на корабле.

«Вон она, треклятая!» — выругался краснофлотец.

Я пригляделся. Из-под снежного купола, метрах в трехстах, прямо против нас, выглядывала фашистская пушка. Она медленно поводила из стороны в сторону хоботом и уставилась единственным круглым глазом на наш куст.

«Берегись, сейчас пальнет», — сказал я Вольному и уткнулся в снег.

Раздался выстрел. Со свистом, как истребитель, пронесся над нашими головами крупный снаряд и разорвался далеко в тылу.

«Теперь бы пушечку связочкой гранат угомонить», — заметил мой напарник.

Пушка сделала еще несколько выстрелов. Фашисты, видимо, проверяли пристрелку рубежа. Наблюдая до рези в глазах, мы заметили еще несколько куполов меньших размеров. Я все виденное нанес на планшет. Потом пошел густой мокрый снег, и мы стали отползать.

Вольный очень просил меня дать ему «поближе» познакомиться с пушечкой. Но наша задача — разведка, и мы вернулись домой. Я доложил полковнику результаты. Он остался доволен, но по каким-то соображениям счел нецелесообразным в этот день открывать огонь на подавление фашистской артиллерии. А так как противник время от времени менял позиции своих батарей, то комбриг приказал с рассветом еще раз сходить в разведку. Для отдыха мы с Вольным расположились в крайнем домике, чтобы было ближе добираться до передовой. Засыпая, я видел, как мой напарник финским ножом гладко обстругивал толстый брусок дерева. Дневальный разбудил нас часа за три до рассвета. Мы быстро собрались и пошли, но уже другим путем. В этот раз к знакомой канаве пришли затемно. Куста не видно.

«Ну, Василий, ты ползи впереди, а я за тобой, ты лучше меня видишь», — сказал я Вольному.

Поползли. Только мы выбрались из кювета, как мой помощник исчез в темноте. Кричать было опасно, я пополз по его следу. Вскоре и след потерялся. Что делать? Пришлось лежать и ждать полного рассвета. Полчаса я, наверное, лежал. А когда стало светать, огляделся. Метрах в стах увидел знакомый куст, а около него Вольного. Он манил меня рукой. Я подполз, и мы продолжали наблюдение. Как и в прошлый раз, пушка опять поводила хоботом, как бы нюхая воздух. А потом как ахнет! Из-под купола полетели обломки. Что случилось?

«А ихняя пушечка-то приказала долго жить, товарищ лейтенант», — смеясь, сказал Вольный.

«Что с ней?» — недоумевал я.

«Я ей, товарищ лейтенант, в дуло песочку да пробку», — ответил Вольный.

Вот тогда я и понял, что затевал Василий вечером.

«Когда же ты это сделал?»

«До рассвета успел. Подполз. Вижу — никого у пушки нет. Видимо, гитлеровцы отсыпаются в укрытии. Вот я и зарядил их пушечку».

Хоть и не точь-в-точь с правилами разведки действовал Вольный, но мне понравились его находчивость и риск. После этой вылазки мы еще несколько раз ходили в разведку вдвоем, добывали ценные сведения.