Жених напрокат

— Я такого не забываю. У меня потрясающая память. Твоего имени в записке не было. Я бы помнил. Потому что ты мне тоже нравилась. — Он смотрит на меня поверх своей кружки и снова закуривает.

— Вот черт. — Чувствую, что краснею. Говорю себе, что это всего лишь Итон. Мы уже взрослые.

— Ладно. — Он сосредоточенно принимается отдирать спичечную этикетку. Теперь он тоже выглядит смущенным. — Не хочешь — не верь.

— Это правда?

— Да. Я всегда помогал тебе, когда мы играли в квадрат, так что ты выигрывала. А если начинал выигрывать кто-то другой, то я ему мешал. И не говори, что ты не замечала.

— Не замечала.

— Оказывается, ты гораздо менее внимательна, чем я думал. Да, ты мне нравилась. Все эти годы, пока мы учились в школе. А потом ты стала встречаться с Бимером. Разбила мне сердце.

Потрясающая новость, но я все еще никак не могу смириться с тем, что в записке не было моего имени.

— Клянусь, Аннелиза его видела.

— Аннелиза славная девчонка, но своих мозгов у нее нет. Наверное, это Дарси велела ей сказать, что там было твое имя. Или сделала так, что Аннелиза в самом деле в это поверила. Кстати, как она? Уже родила?

— Нет. Но скоро должна.

— Она собирается приехать на свадьбу?

— Если не будет в больнице. Приедут все, кроме тебя.

— И тебя! Запомни насчет селезенки.

— Да. Ужасно. — Я улыбаюсь. — Так ты уверен, что моего имени там не было?

И что я так зациклилась на том, что случилось двадцать лет назад? Глупо, но мне это кажется очень важным!

— Абсолютно. Аб-со-лют-но.

— Дьявол... Вот стерва!

Он смеется:

— Я и понятия не имел, что за мной охотятся. Думал, что вся эта суета — вокруг Дуга Джексона.

— Охотились и правда не за тобой, а за Дутом Джексоном, — говорю я. — В том-то все и дело! Я была единственной, кому нравился ты. Она просто стала мне подражать.

Снова замечаю, как по-детски звучит все, что имеет отношение к моим чувствам.

— Ну, ты не много потеряла. Свидание со мной во многом предполагало совместное поедание кексов. Не очень- то будоражит воображение! А в квадрате я по-прежнему тебе помогал.

— Может быть, Декс тоже начнет мне помогать, если мы все решим поиграть в квадрат! Это будет просто... — Не могу подобрать нужное слово. Чувствую, что уже пьяна.

— Ловко? Здорово? Отлично? — подсказывает Итон.

Киваю:

— Все это, вместе взятое.

— Ну как, полегчало? — спрашивает он.

Он так старается. Благодаря его усилиям и пиву я чувствую себя почти что исцеленной, по крайней мере на время. Осознаю, что я в тысячах миль от Декса. Декстер, который мог поставить галочку напротив моего имени, выбрал Дарси.

— Да. Уже лучше.

— Тогда давай повторим все сначала. Мы пришли к выводу, что я никогда не предпочитал Дарси тебе. И что она не прошла в Нотр-Дам.

— Но у нее есть Декс.

— Забудь о нем. Он тебя не стоит, — говорит Итон и разглядывает меню, написанное на грифельной доске у нас за спиной. — Давай-ка закажем рыбу с жареной картошкой.

Мы едим рыбу, картошку фри, мятый горошек, который похож на детское пюре. Вкусно! Заказываем еще пару пива. Я намекаю, что хочу погулять и увидеть что-нибудь специфически английское. Он ведет меня в Кенсингтонский парк и показывает дворец, где жила принцесса Диана.

— Видишь эти ворота? Когда она погибла, тут лежали целые горы цветов и писем. Помнишь фотографии?

— Да. Это здесь?

Мы были вместе с Дарси и Дексом, когда узнали, что Диана разбилась. Сидели в «Толкхаусе», когда пришел какой-то парень и сказал: «Слышали? Диана погибла в автокатастрофе!» И потому что он не умолкая говорил об одной лишь Диане, мы с Дарси хором спросили, о ком идет речь. Парень пояснил: «Принцесса Диана». Он сообщил, что несчастье случилось в Париже, когда она на скорости влетела в туннель, спасаясь от папарацци. Дарси начала реветь, как только это услышала. Едва ли не впервые она плакала не для того, чтобы привлечь к себе внимание. Это были искренние слезы. Она действительно была в ужасе. Точнее, мы обе. Че-рез несколько дней мы смотрели по телевизору похороны Дианы, специально проснувшись в четыре утра, чтобы ничего не пропустить, точно так же, как наблюдали за церемонией ее бракосочетания с принцем Чарльзом шестнадцатью годами раньше.

Мы с Итоном бредем через Кенсингтонский парк — под мелким дождем, без зонта. Я не боюсь промокнуть. Плевать, что волосы пойдут кудряшками. Минуем дворец и огибаем маленький пруд в форме круга.

— Как он называется?

— Круглый, — говорит Итон. — Верно подмечено, да?

Проходим мимо открытой эстрады и приближаемся к

памятнику принцу Альберту — огромной бронзовой статуе, восседающей на троне.

— Нравится?

— Ничего.

— Безутешная королева Виктория поставила этот памятник, когда Альберт умер от брюшного тифа.

— Когда?

— В тысяча восемьсот шестьдесят... или семьдесят каком-то году. Красиво?

— Очень.

— Очевидно, они с Альбертом были очень близки.

Да, королева Виктория, должно быть, переживала больше, чем я сейчас. Меня посещает мимолетная мысль, что я предпочла бы увидеть Декса мертвым, чем отдать его Дарси. Так, может быть, это не настоящая любовь, если я желаю ему смерти? Нет уж, пусть будет жив!

Дождь усиливается. Если не считать нескольких японских туристов, которые фотографируются на ступенях памятника, мы здесь одни.

— Возвращаемся? — Итон указывает в противоположном направлении. — Гайд-парк и озеро Серпантин посмотрим в другой раз.

— Конечно.

— Как твоя селезенка? По такой погоде...

— Итон! Мне просто придется быть на свадьбе.

— Да плюнь ты на нее.

— Я подружка невесты.

— Ах да. Я совсем забыл! — Он протирает очки рукавом.

На обратном пути Итон вдруг начинает посмеиваться.

— Что?

— Дарси, — говорит он, качая головой.

— Что такое?

— Вспомнил, как она написала письмо Майклу Джордану и пригласила его на школьный бал.

Я смеюсь:

— Она действительно думала, что он приедет! Все беспокоилась, как бы это поделикатнее сообщить Блэйну.

— А потом Джордан написал ответ. Ну, или кто-то от его имени. Та часть рассказа, в которую я никогда не верил. Не думал, что он ей ответит.

Итон смеется. Не важно, что он говорит; на самом деле Дарси не оставляет его равнодушным, хоть он и отрицает это. Так же, как и меня.

— Он ответил. Она все еще хранит это письмо.

— Ты его видела?

— Да. Помнишь, как она прятала его в нашем шкаф-чике?

— Точно. А все-таки никакого письма из Нотр-Дам не было.

— Пускай. Пускай! Может, ты и прав. Но почему ты не сказал этого двадцать лет назад?

— Вы скорее всего попали в один список. Все яснее ясного! Знаешь, для хорошенькой женщины ты иногда очень туго соображаешь.

— Спасибо.

Он приподнимает воображаемую шляпу.

— Не стоит благодарности.

Мы возвращаемся к нему, и я уступаю своей усталости. По пробуждении Итон предлагает мне чашечку настоящего английского чая и булочку. Завтракаем в пабе, проходим мимо того стола, за которым обычно сидела Диана. После обеда снова сплю, впервые не мечтая о Дексе. Опять пью чай и ем булочки с моим старым другом. Путешествие, кажется, удалось. Если только вообще что-нибудь может удаться, когда у тебя разбито сердце.

Глава 22

Вечером мы встречаемся со старыми приятелями Итона — Мартином и Фебой, с которыми он познакомился, когда урывками сотрудничал в «Тайм-ауте». Я была о них наслышана: знала, что Мартин очень красив, учился в Оксфорде и теперь зарабатывает кучу денег. Феба, уроженка лондонских трущоб, переспала с уймой мужчин и была уволена за то, что посоветовала своему шефу заткнуться.

Они именно такие, как я их себе представляла. Мартин хорошо одет и привлекателен, хотя едва ли сексуален. Сидит, скрестив ноги, кивает и хмурится, хмыкает, что бы ему ни говорили, и делает вид, будто весь внимание. Феба — очень высокая, похожая на амазонку, с буйной огненно-рыжей шевелюрой. Не пойму, контрастирует ли ее оранжевая помада с цветом волос или, наоборот, подчеркивает его. И никак не могу решить, красивая она или просто необычная. Фигура у Фебы не идеальная, но она и не пытается скрывать недостатки. Между блузкой и юбкой выделяется белая складка на животе. Никто на Манхэттене не рискнет оголять живот, если он не плоский, как доска. Итон как-то говорил, что англичанки меньше заботятся о своей внешности, потому что не так склонны к полноте, как американки. Феба — живое тому подтверждение, и это приятно. Весь вечер она рассказывает о каком-то парне, которого хочет затащить в постель, и о другом, которого уже затащила. Все это она излагает равнодушным тоном, как будто говорит о том, что устала сегодня на работе или что ей надоел дождь. Мне нравится ее прямота, но Мартин закатывает глаза и сухо замечает, что она просто груба.