Страница 50 из 72
Она соглашается, но смотрит на меня предостерегающе, как будто говоря: не время спать.
Выключаю ночник, и когда мы погружаемся во мрак, Дарси вспоминает Декса и его записку. Она, разумеется, забыла о ней, когда я передала ее перед началом праздника, зато теперь может прочесть внимательно.
— Да, — говорю я.
Повисает долгое молчание. Потом она говорит:
— В последнее время меня просто какой-то рок преследует.
Пульс у меня учащается.
— Правда?
— У нас уже давным-давно не было секса.
— Долго? — спрашиваю я, незаметно скрестив пальцы под одеялом. Она говорит именно то, что я хочу услышать.
— С самого Дня независимости.
— В самом деле? — Ладони у меня мокрые.
— Да. Как ты думаешь, это плохой знак?
— Не знаю... А до тех пор вы часто занимались любовью? — спрашиваю я. Слава Богу, что темно.
— До каких «тех пор»?
До того как он сказал мне, что любит меня.
— До Дня независимости.
— Когда как. Если мы оба были в настроении, то каждый день. А то и два
раза в день.
Вытесняю эти отвратительные картины из сознания и пытаюсь придумать что-нибудь еще.
— Может быть, это потому, что он нервничает перед свадьбой?
— Нуда... — отвечает она.
А может быть, потому, что у него роман со мной. Чувствую укол совести — и муки возрастают десятикратно, когда она снова заговаривает о том же самом и внезапно спрашивает:
— Представляешь, сколько времени мы с ним вместе?
— Да, давно.
— Только представь, сколько раз мы спали. Как ты думаешь, сколько? У меня неважно с математикой. Будет, по-твоему, тысяча?
— Уж наверное, не меньше, — говорю я.
— И с последнего раза прошло столько времени...
Глаза привыкли к темноте, и я смутно вижу Дарси. Из-за прически и запаха лосьона она похожа на подростка. Как будто мы снова школьницы, лежим на ее постели и шепчемся, в то время как Аннелиза мирно посапывает на полу в своем спальнике. Дарси никогда не мешала ей засыпать. Думаю, она даже на это надеялась. Наверное, я тоже.
— Давай поиграем в «да и нет»? — говорю я. Это была одна из наших любимых детских игр.
— Да, да. Начинай.
— Ладно.
— Правила те же?
— Те же.
Они просты: загадываешь человека (вынужденная мера, потому что Аннелиза пыталась загадывать соседских животных) — из тех, кого мы знаем лично (не какую-нибудь знаменитость, живую или покойную) — и отвечаешь только «да» или «нет».
— Из нашей школы? — спрашивает Дарси. — Да.
— Парень?
— Нет.
— Из нашего класса?
— Нет.
— Старше или младше?
— Это два вопроса.
— Нет, один. Если ты скажешь «да», я его разобью и спрошу по-другому. Помнишь?
— Ты права, — отвечаю я. Действительно, был такой нюанс. — Мой ответ — нет.
— Ученица?
— Нет. Это пятый вопрос. У тебя есть еще пятнадцать. Дарси говорит, что считает.
— Она вела уроки у нас обеих?
— Нет, — говорю я, держа загнутыми шесть пальцев под одеялом. Дарси всегда любила «ошибаться» в счете.
— Только у тебя?
— Нет.
— У меня?
— Нет.
— Школьный консультант?
— Нет.
— Директриса?
— Нет. Уже десять.
— Это ведь не преподаватель?
— Да.
— Уборщица?
— Нет.
— Дежурная по этажу?
— Нет. — Я улыбаюсь, вспомнив о том, как дежурная застукала мою подругу, когда та собиралась удрать с уроков и перекусить где-нибудь с Блэйном. Дарси по пути в кабинет директрисы посоветовала ей поискать себе занятие получше. «Чем ты занимаешься, женщина? По-моему, в твоем возрасте уже давно заканчивают школу». Этот комментарий стоил ей отдельного выговора.
— О!.. Кажется, я знаю. — Вдруг она начинает хихикать. — Это раздатчица в столовой?
Я смеюсь:
— Ага.
— Джун!
— В яблочко. Ты угадала.
Джун была любимицей старшеклассников. Под восемьдесят, ростом метр тридцать, вся в морщинах от многолетнего неумеренного курения, она прославилась тем, что однажды уронила накладной ноготь в лазанью Томми Бакстеру. Томми важно прошагал в голову очереди и вернул вышеупомянутый предмет по назначению. «Кажется, это твое?» Джун засмеялась, стерла соус и приклеила ноготь обратно. Все развеселились, принялись хлопать в ладоши и петь: «Браво, Джун!» И этого хватило для того, чтобы заслужить любовь учеников. Возможно, однажды кто-то просто бросил вскользь, что подыгрывать старушке — весело. Может быть, это даже была Дарси. Она любила такие штучки.
Дарси смеется:
— Старая добрая Джун. Наверное, она уже умерла.
— Я уверена, что она все еще на месте. Спрашивает своим скрипучим голосом, кто хочет макароны с мясным соусом.
Когда наконец Дарси перестает смеяться, то говорит:
— Уф!.. Спать совсем расхотелось.
— Да, точно, — говорю я, и меня внезапно охватывает нежность.
— Мы ведь здорово веселились, когда были маленькие, а?
— Ага.
Дарси снова хохочет.
— Что? — спрашиваю я.
— Помнишь, как мы однажды ночевали у Аннелизы и перевешали всех кукол ее сестры?
Чуть не лопаюсь от смеха, вспоминая Барби, болтающихся на нитках в дверном проеме. Аннелизина сестренка закатила истерику, а ее родители немедленно отправились к нашим, чтобы сообща придумать подходящее наказание. В результате нам запретили встречаться неделю — большой срок для лета.
— Сейчас, когда об этом подумаешь, все это кажется таким глупым, — говорю я.
— Да. А вспомни, Аннелиза всем твердила, что это не она придумала.
— Точно. Она никогда ничего не могла придумать.
— Все самые классные задумки были наши. Она была настоящей подражулей.
— Да, — говорю я.
Замолкаю и вспоминаю детство. Помню тот день, когда мы пошли в магазин со своими грошовыми сбережениями (дело было в шестом классе), чтобы купить «кулон для лучшего друга» — сердечко, которое можно было разломить пополам. Каждая половинка висела на позолочен-ной цепочке. Дарси достался кусочек с буквами «луч др», а мне — «ший уг». Конечно, мы обе беспокоились, что подумает Аннелиза, и потому хранили эту вещицу в тайне, а ночью клали под подушку. Помню тот трепет, который ощущала, когда прятала свою половинку под одежду, прямо к телу. Я была лучшей подругой. В этом была какая-то надежность, ощущение взаимности и сходства.
Мой кулон все еще лежит в шкатулке с украшениями, позолота потемнела от времени. А теперь его красота потускнела еще и оттого, что нечто ушло невозвратно. Мне вдруг становится невероятно тоскливо, когда я вспоминаю тех двух маленьких девочек и думаю о том, что происходит между ними сейчас. И о том, что никогда не вернется, независимо от Декса.
— Давай поболтаем, — нежно говорит Дарси. Ни следа от той нахальной, самоуверенной девицы, на которую я так обижалась и которую так не любила. — Пожалуйста, не засыпай. У нас никогда больше не будет такой возможности. Я скучаю по нашим разговорам.
— Я тоже, — искренне говорю я.
Спрашиваю, помнит ли она тот день, когда мы купили кулоны.
— Да. Но расскажи поподробнее, — ласково просит она.
Дарси любит, когда я вспоминаю детство, и хвалит мою отличную память. Излагаю ей самую полную, насколько это возможно, версию. Закончив, шепчу:
— Ты спишь?
Тишина.
Слушая, как Дарси дышит в темноте рядом со мной, я удивляюсь: как могло это произойти? Как мы могли влюбиться в одного человека? Как я могла решиться сорвать помолвку моей лучшей подруги? И, уже засыпая, думаю о том, что еще можно сделать шаг назад и все исправить. Дать маленьким девочкам последний шанс.
Глава 17
На следующее утро я просыпаюсь оттого, что Дарси роется в моей аптечке. Слышу ее возню и пытаюсь восстановить в памяти свой сон, череду не связанных между собой эпизодов, в которых участвовали хорошо знакомые мне люди — родители, Дарси, Декс, Маркус, даже Лэс. Сюжет размыт, но припоминаю, что сквозной мотив — это бегство и попытка спрятаться. Мне раз десять почти удавалось поцеловать Декса, но что-то мешало. Даже во сне не получаешь то, что хочешь! Дарси, счастливая, выходит из ванной.